Юлий Крелин - Очередь Страница 25

«Подсознательная автоматика. На то она и автоматика, чтоб быть подсознательной. Банальность потому и банальность… Тьфу ты… Раньше говорили: „предопределение“, теперь – „программирование“. Раньше говорили: „характер“, „конституция“, „наследственность“, теперь – „генетически“, „генетический рисунок“, „засекречено-закодировано“…

Она не додумала, как и что закодировано, потому что увидела садящегося в директорскую машину ученого секретаря института.

– Нет, нет, Лариса Борисовна, сегодня ничего не получится. Я приготовил для вас образцы, бланки, анкеты, но все заперто, а мне некогда сейчас.

«Доигралась: лексикон, термины, генетический рисунок… Ах, как все нехорошо!»

– Понятно, Петр Иванович. Я и не смею на это рассчитывать. Скажите только, как там с очередью? На когда назначат защиту?

– Полагаю, в этом сезоне удастся протолкнуть. Месяца через два, полагаю. Соберите все документы, мы с вами сядем, посмотрим список и назначим точный день. А сейчас извините. Дела.

Лариса покатила в больницу.

На этот раз все мысли витали вокруг диссертации, оформлений, бумаг, очереди на защиту. Затем стала думать непосредственно о диссертации, о больных, операциях, вошедших в материал диссертации. Затем, естественно, перенеслась на сегодняшних своих пациентов, вообще на больницу, на отделение… И вот она у своего дома – у своего хирургического корпуса.

В больнице она застала комиссию контрольно-ревизионного управления – «идет КРУ», как кратко и решительно пугают врачей администраторы. Проверяли финансовую отчетность. Члены комиссии находились в этот момент у нее в отделении и очень обрадовались, что появился заведующий, который, как им сказали, находится в отпуске.

– Доктор, у нас к вам есть вопрос.

– Я вас слушаю.

– Мы проверяли правильность назначений и отпуска учетных, дефицитных лекарств. Вот вы назначили больной, – член комиссии протянул Ларисе Борисовне историю болезни, – облепиховое масло.

– Ну, назначила.

– Мы не подвергаем ревизии само назначение – это не в нашей компетенции.

– Вестимо.

– Смотрите: семнадцатого ноября назначено по одной чайной ложке три раза в день. Так?

– Так.

– По отчетности старшей сестры ушел один флакон.

– Так.

– В каждой ложечке четыре грамма масла.

– Ну.

– Во флаконе восемьдесят граммов.

– Да.

– Значит, семнадцатого ушло двенадцать граммов.

– Именно.

– А где остальные шестьдесят восемь?

– Не один же день масло получают. Это курс. Дали ей флакон в руки, и она пила.

– Не знаю. Не вижу. В истории болезни один раз назначено и больше не повторяется.

– Да как же! Вот мой обход – обход заведующего отделением. Написано: «Провести курс лечения облепиховым маслом внутрь по одной чайной ложке три раза в день».

– Правильно…

– Так курс лечения и проводится, пока не будет отменен.

– Да, но смотрите: восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого и так далее нигде об этом не говорится.

– Так это курс!

– Правильно. Но нигде не отмечено.

– Вы хотите сказать, что мы не давали ей масла?

– Не знаю. Не думаю, чтоб вы забрали себе, но в акте проверки мы вынуждены записать. Надо оформлять правильно.

– Ну, хорошо, недооформили, сейчас допишем, зачем же в акте писать?

– А затем, что вы не хотите правильно оформлять. В иных местах и воруют, бывает, а оформлено все как надо.

– Спасибо, товарищи. Будем оформлять хорошо. Я надеюсь, что вы все же в акте не напишете, а мы учтем ваши замечания. Спасибо за урок.

– Напишем, доктор, напишем. Иначе вас не проучишь. Ответите – научитесь.

Лариса ушла в ординаторскую. Она была не права: не надо было столь гордо и высокомерно прекращать дискуссию, надо было их все же уговорить. Но что уж теперь делать?..

В ординаторской сидели свободные от операций врачи. Они уже знали о беседе их зава с комиссией, но вопросы задавать не стали: есть дела поважнее.

– Лариса Борисовна, умерла больная с панкреатитом.

– Что ты говоришь?! Я думала, она выкрутится. И как было?

– Последние дни температура высокая, но без болей.

– А в крови что?

– Да ничего особенного. Признаков гнойника не было. Интоксикация. Полное омертвение поджелудочной железы.

– А сахар как?

– Сахар держался на нормальных цифрах.

– Поползло расплавление клетчатки, наверное, позади железы.

– Так и было, по-видимому.

– Но мы ведь хорошо все раскрыли… Отток был хороший.

– Хорошо-то хорошо, но как бывает при панкреатитах, так и пошло. А по дренажам хорошо отходило. И секвестры отходили…

– Да, да. Ну, если полное омертвение – ничего не сделаешь. А если гнойник, сепсис? Вдруг могли еще что-то сделать? Тогда нехорошо, неприятно.

– Она у нас все хорошо получала. На полную катушку лечили. И панкреатит и сепсис. Даже если он был. Чего только не делали!

– Если нет полного расплавления железы и клетчатки, очень обидная смерть. Вдруг могли вытянуть? Тогда обидно. Обидно.

– Да что обидно-то? Вот сейчас на вскрытие вызывают. Хотите – сходите, посмотрите, убедитесь.

– Сейчас? Очень хочу. Пойдемте.

– Лариса Борисовна, вас к телефону.

– Меня нет. У меня отпуск.

– Из прокуратуры. Следователь.

– Ну и что?! На минуту заехала! И все сразу на меня. К вам же сюда заходить нельзя! Да, кстати, как эта больная, что я оперировала, с Меккелевым дивертикулом?

– Все хорошо пока. Все нормально.

– Во! Так и скажите терапевтам.

– Лариса Борисовна! Трубка ждет.

– А, черт! Алло! Я слушаю!

– Добрый день, Лариса Борисовна.

– Добрый.

– Следователь из районной прокуратуры с вами говорит.

– Слушаю вас. Что случилось?

– Ничего страшного, Лариса Борисовна. У вас лежал больной Силантьев с ножевым ранением. Там грязная история, пьяная драка, хулиганье между собой повздорило. Нам нужно допросить вас, лечащего врача и оперировавшего хирурга. Надо, чтоб вы к нам приехали…

– Помилуй Бог! Времени же совсем нет. У нас этого хулиганья сколько бывает! Что ж, мы и будем ездить каждый раз?

– Что же делать, Лариса Борисовна? Следствие идет. У нас работа такая.

– Приезжайте сами и сразу со всеми поговорите.

– Я не могу. Дел много очень.

– Когда всякая пьянь и бездельники лежат у нас, вы к ним приезжаете! А мы и так как загнанные лошади и все равно должны ехать к вам из-за какого-то алкоголика!

– Ну что же делать, Лариса Борисовна?

– Знаете, у меня отпуск. Я выхожу на работу в понедельник. Тогда и поговорим.

– Хорошо, Лариса Борисовна. Время терпит. – Следователь добродушно хмыкнул. – До свидания. До понедельника.

Когда она пришла в морг, вскрытие уже началось.

– Лариса Борисовна, а нам сказали, что вас нет, в отпуске.

– Приехала. Но меня еще нет. Я в отпуске. Это не я – мираж.

– Ну, это вскрытие ничего экстраординарного не дает. Полное расплавление поджелудочной железы. Ужасная печень.

– А селезенка? Развалилась? Нет, это не сепсис.

– Да, селезенка развалилась. Интоксикация. Нет, сепсис мы не поставим. Тут и так хватает причин для смерти.

– Не жилец она была. Нам можно идти, наверное?

– Идите. Так и запишем: некроз поджелудочной железы, цирроз печени, интоксикация.

Когда хирурги вышли, паталогоанатом повернулся к своему коллеге:

– Хирурги, конечно, в этом деле ничего не понимают. Типичный сепсис. Да что их травмировать? Значения это никакого не имеет. Не от сепсиса, так от некроза железы, но должна была умереть. С этим не живут. Лечили они правильно, что им лишний раз нервы трепать? А так, по правде, если, сепсис тоже есть.

Лариса Борисовна по пути в отделение заметила своим помощникам:

– Патанатомы в этом ничего не понимают. Конечно, сепсис. Она бы все равно умерла, но для себя, ребята, вывод сделать нужно. Не знаю, может, нужно было больше антибиотиков? Не знаю…

– Да вы что, Лариса Борисовна! Мы максимально ее пролечили. Не представляю, что еще можно было.

– Надо взять историю болезни и еще раз внимательно просмотреть, проанализировать всю схему лечения.

– Так это сделаем. Будет конференция по разбору смертности, тогда и проанализируем. Возьмет историю назначенный оппонент-рецензент и будет анализировать. А мы – отбиваться.

– Не люблю я эту систему, когда историю болезни дают на рецензию и анализ твоему же коллеге. Не по должности заниматься поиском ошибок у товарища.

– А кто же это должен делать?

– Кто! Ты сам. А иначе ты только отбиваться будешь да оправдываться. Сам ищи, либо начальство, которому по должности положено.

Ларису остановила какая-то женщина.

– Доктор, мой муж лежит у вас в пятой палате. Я бы хотела узнать про него.

– Лариса Борисовна, это больной, который лежит в пятой палате первым направо. Склероз аорты, подвздошных артерий, начинающаяся гангрена обеих ног.

– Это тот, у которого два инфаркта было?

– Да, да, доктор. Два инфаркта. Он, он.