Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник) Страница 25

Мне захотелось тут же поделиться с дедушкой своим открытием, я дёрнул его за рукав, но встретил упреждающий взгляд: мы же договорились – никаких вопросов.

…Когда мы тем же путём вернулись домой, дедушка, не говоря ни слова, снял с меня изобретённый им прибор, спрятал в шкатулку с двойным дном, шкатулку засунул подальше в шкаф за стопку книг, шкаф запер на ключ и беззвучно заплакал.

– Что с тобой, дедушка?

– Прости…

Дедушка положил дрожащие руки мне на плечи, долго смотрел на меня и, наконец, проговорил решительно:

– Ты открывал синий окуляр?

– Да… – прошептал я, затаив дыхание, но пятки мои оставались холодными.

Дедушка опустил глаза.

– Ну, что ж, это твоё право. Только я тебе, внук, так скажу: забудь о том, что ты видел через эти очки.

– Забыть? Почему?

Дедушка вздохнул, отошел к окну и остановил взгляд на старом тополе, где копошилась, обстоятельно устраивая своё гнездо, жирная ворона.

– Потому что сквозь искусственные фильтры… жизни в её подлинности не разглядеть. Она искажается до неузнаваемости. И кажется не тем, чем есть на самом деле. Упрощается, что ли… Смотри на жизнь открытыми глазами и открытым сердцем. И никого не слушай. Думай сам. И тогда, может быть, она откроется тебе во всём своём бесконечном многообразии и таинственном величии…

Через день дедушки не стало.

Постскриптум

Много позже, когда я вырос и кое-что узнал о жизни, дедушкино изобретение, которое он сам поначалу почитал за универсальное средство на путях разгадывания человеком тайн живой природы и которым гордился, оказалось очередной обманкой, очередным и, надо сказать, небезопасным заблуждением.

И тогда я вспомнил его последние слова…

Волшебное «ОКО», или термоглаз, по-прежнему лежит в чёрной шкатулке с двойным дном, а чёрная шкатулка хранится в том же книжном шкафу. И я могу теперь, не опасаясь дедушкиного гнева, в любое время достать шкатулку и извлечь термоглаз на свет, но… всему своё время. Соблазна воспользоваться им у меня уже никогда больше не возникало и, видимо, не возникнет. Просто я храню его как музейную вещь, как память о моём изобретательном родственнике.

2005—2010 гг.

Последыш

Сказка

1

– А знаете ли вы, почему утки всегда выходят сухими из воды? – так начала своё очередное воспоминание Бабушка-Крякушка, обведя близоруким взором многочисленное утиное семейство.

– Я знаю! – громко крякнул Белун, самый младший утёнок. Он бесцеремонно растолкал своих пернатых сородичей и вылез вперёд, на середину камышиной площадки, разбитой специально для утиных сходок.

Утки неодобрительно завозились, заворчали. А две из них, которые постарше, тюкнули невоспитанного утёнка клювами по голове и больно дёрнули за хвост. Но Белун не остался в долгу, чем и вызвал всеобщую суматоху. Утки захлопали крыльями, заголосили и дружно набросились на утёнка. Белый пух взвился в воздухе, и с минуту казалось, пошёл снег…

Вы, конечно, догадались, что виновник скандала был совершенно белый. Хотя все его родственники имели серо-бурый окрас. Трудно сказать, чем бы закончилась эта далеко не шуточная потасовка, если бы не вмешался Папаша-Кряк.

– Что за базар?! – строго прикрикнул он на расшалившихся уток. – Сидите смирно! И слушайте, о чём старшие говорят! Белун, мальчик мой, ты не прав. Нехорошо выскакивать вперёд. Тебе надо ещё подрасти. Но раз уж ты сам вызвался ответить на бабушкин вопрос, мы тебя слушаем. Поведай нам, почему утки выходят сухими из воды?

– Потому что они жирные! – выпалил Белун.

– Вы слышите? Он оскорбляет нас! – завопил Крякун, старший из утят. – Он обзывает нас нехорошими словами! Мы не жирные! Мы упитанные!

– Я знаю, откуда твоя упитанность! – не растерялся Белун. – Не ты ли похаживаешь тайком к Большому Корыту?

Крякун распушил перья и посинел от злости. А папаша Кряк не на шутку встревожился.

– Это правда, Крякун? Ты ходил на птицеферму? Я же строго-настрого запретил вам и близко подходить к Большому Корыту! Мы дикие, свободные утки! И если нам дорога наша свобода, мы должны сами добывать себе пищу. Кормящийся из Большого Корыта, не может летать! Помните об этом!

– Я не ходил к Большому Корыту! Он врёт! – решительно заявил Крякун и с силой ударил Белуна крылом по голове.

Белун тут же накинулся на обидчика. И завязалась драка.

– Дети! Не ссорьтесь! – запричитала Мамаша-Кряква. – Остановитесь! Как вам не стыдно! Нас и так осталось наперечёт. Мы должны беречь друг друга…

Видя, что уговоры не помогают, Папаша-Кряк схватил драчунов за шеи, потряс ими в воздухе и усадил по местам.

– Так будет лучше, – крякнул он сердито.

Когда утки угомонились, Папаша-Кряк приблизился к Бабушке-Крякушке и поклонился ей.

– Простите, дорогая матушка, что мы прервали ваш рассказ. Продолжайте, пожалуйста!

Бабушка-Крякушка тяжело вздохнула и продолжила своё повествование.

– Белун отчасти прав… Действительно, от намокания нас спасает жир, которым смазаны наши перья… Но выходить сухими из воды нам помогает не только это…

Бабушка-Крякушка прикрыла слезящиеся глаза, будто припоминая что-то, и заговорила медленно, нараспев, смешно растягивая слова…

– То, что я расскажу сейчас, было так давно, что, кажется, и не было на самом деле. А вот что прабабка моей прабабушки слыхала от своей прабабки…

Утиная легенда

Когда наша земля была покрыта дремучими лесами, когда она источала светлые ключи и поила родниковой влагой быстрые реки, жило Великое Утиное Племя.

В те времена утки были большими и сильными птицами. Больше нынешних лебедей и сильнее нынешних орлов. Они никого не боялись и гнездились на открытых пространствах по берегам рек и озёр. Летом кормились рыбой и ягодой. Осенью – плодами диких яблонь и груш и делали запасы на зиму. Толстый слой подкожного жира и густое оперение предохраняли их от перегрева и замерзания. Наши предки с лёгкостью переносили и сильную жару, и жесточайший мороз. И поэтому не искали лучшей доли в чужом краю, а круглый год обретались в родных местах, изредка совершая воздушные путешествия в обширнейших пределах своей земли.

Великое Утиное Племя всегда ценило покой и мир в своём стане и имело свои непреложные законы, преступать которые считалось большим грехом перед богом Ута, покровителем Племени. Одним из таких законов был порядок избрания Вожака. Им становился самый сильный и самый мудрый…

Каждый год для выявления сильнейшего устраивались турниры. Обычно для этого подбирали площадку на берегу реки, покрытую низкорослой травой и окружённую колючими кустами шиповника. Турниры проходили среди лета, когда цвёл шиповник.

Посреди площадки втыкали длинный шест. За верхушку шеста цепляли кольцо, сделанное из прутика ивы, к которому заранее был прикреплён деревянный медальон с изображением бога Ута – утиный Талисман.

Желающим померяться силами надо было подняться высоко в небо и так спланировать на шест, чтобы одним движением крыла смахнуть кольцо с медальоном и поймать его на лету, ловко продев сквозь него свою голову. Талисман, оказавшийся на шее победителя, утверждал его в звании Вожака Племени. Но это делалось в последнюю очередь. Сначала состязания проходили на земле и на воде…

По преданию самая светлая пора в жизни Великого Утиного Племени была во времена Белого Вожака.

– Белого, как я? – не выдержал Белун.

– Выскочка! – прошипел Крякун и хотел пырнуть Белуна крылом, но, увидев на себе строгий взгляд Папаши-Кряка, тут же съёжился и спрятался за свою сестру, толстушку Крякунью.

– Да, – отозвалась Бабушка-Крякушка, – он был весь белый, как и ты, Белун. А это среди диких уток большая редкость.

Как и в начале рассказа, Бабушка-Крякушка на некоторое время прикрыла слезящиеся глаза, глубоко вздохнула и продолжила.

– Правда, прежде, чем стать Вожаком Племени, Белый селезень испытал немало огорчений в своей жизни. Его злоключения начались с самого рождения. Не успел он вылупиться, как увидел недовольство родителей. Мамаша и пяти минут не уделила сыну. Нехотя ущипнула его за шею и отвернулась навсегда. А Папаша изрёк «Экий выродок!» и бросил сына на произвол судьбы. Многочисленные братья и сёстры тоже не жаловали своего необычного родственника. Придирались к нему по малейшему поводу, а то и вовсе без повода. Смеялись над каждым его шагом, над каждым его поступком. На него смотрели, как на птицу второго сорта, недостойную находиться в рядах Великого Утиного Племени. Они не могли простить ему его ослепительной белизны.

– И поделом! – распустил перья Крякун.

– Белый, значит, урод! Не как все! – подхватила Крякунья.