Александр Станюта - Городские сны (сборник) Страница 25

И он спросил себя, подумав, что вторгается, может, в неосознанное до конца самим отцом: только ли для спасения сына, семьи пошел тогда отец работать в учреждение оккупационной власти? Или еще и для того (пусть безотчетно), чтобы получить хоть горькое, но удовлетворение, род компенсации за оскорбленное достоинство кадрового военного, офицера, брошенного своим, военным миром, уже ненужного, списанного со счетов? И чтобы пусть ценой неминуемой послевоенной расплаты, может, и гибели, предстать в глазах бывшей жены не просто брошенным мужем, а жертвенным спасителем их сына? И, может, это бесконечный, без победителя и побежденного, упорный поединок самолюбий и обид?

Но можно пойти и дальше в этих вопросах – спросить о том, что с большей или меньшей четкостью приходит в голову вот уже много лет:

– а что, если отцовский случай – как раз тот, когда идеология и общепринятая политическая вера предаются, преступаются ради спасения родных людей – а не наоборот?

Может быть, мать, когда ходила в суд к отцу той осенью 44-го, его благодарила? И, может, он услышал наконец от нее то, что хотел, о чем мечтал, лежа, нетрезвый, с папиросой в углу рта и с мокрыми глазами при той короткой бомбежке, когда немцы быстро дали отбой воздушной тревоге?

Может быть, в городе, когда она ходила в суд к отцу, в разбитом, страшном Минске уже опять висели кое-где афиши с ее именем: ЛЕОКАДИЯ ЗАБЕЛЛА?

Одно лишь было точно, непреложно – она сменила сыну отцовскую фамилию на свою. Она боялась: сын будет поступать в пионеры и в комсомол; она сама, похоже, снова будет на виду, она певица. Война ушла. А довоенное – куда же денется? Вернется. И с ним вернутся те же слова: враги народа. А есть слова – так будут и дела.

Прежняя жизнь после всего, что было не похоже на нее три года в этом городе, медленно пошла по старым, теплым еще следам.

И мать, когда была свободна, читала Сереже, своему бледному Забелле, не вылезавшему из дома из-за болезней, книги, которых не было на этажерке с патефоном в доме у бабушки за вокзалом, на улице Толстого.

Их приносила в дом она сама – брала в уже открывшейся после войны библиотеке. И в его будущую жизнь потянулись откуда-то новые, незнакомые еще названия и имена: «Всадник без головы» Майн-Рида, «Последний из могикан» Фенимора Купера, «Челюскинцы» Александра Миронова…

Глава десятая

Рейхс-Гейни

I

В конце августа 1942 года рейхсфюрер СС Гиммлер прибыл в Минск в ходе своей инспекционной поездки по занятым восточным территориям. Он остановился в помещениях фон Готтберга, начальника СС и полиции Белоруссии, и дал знать о намерении присутствовать на очередной казни заключенных.

Связавшись с начальником минского СД Штраухом, фон Готтберг распорядился готовить к ликвидации группу из 100 узников-евреев городской тюрьмы СД, бывшей внутренней тюрьмы НКВД на улице Урицкого, «американки».

Был жаркий, душный день. Солдаты, уложив несчастных автоматными очередями, стали быстро закапывать их в заранее вырытом рву. Но не все, в том числе женщины, были мертвы, они шевелились и слабыми голосами давали знать о своих страданиях. Молодой бригаденфюрер СС Артур Нёбе, лично демонстрировавший этот расстрел Гиммлеру, растерялся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Упражнения (польск.)

2

Глан, Эдварда – главные герои романа Кнута Гамсуна "Пан", популярного тогда в СССР

3

БЕЛАПП – Белорусская ассоциация пролетарских писателей, с 1928 по 1932 входившая в состав Всесоюзного объединения аналогичных национальных ассоциаций.

4

Книга эта – повесть "Ташкент – город хлебный" А. Неверова (Скобелев Александр Сергеевич; 1886–1923)