Галина Маркус - Сказка со счастливым началом Страница 26

Надо отдать Вове должное, размениваться он не стал, и заявление не подал. Может, проснулась совесть, а может, просто лень было заниматься хоть чем-то. Вскоре его пригрела новая супруга – тоже старше его, натура творческая, витающая в облаках, но при квартире и мастерской. Вова, однако, занял в новой семье место себе по чину. Под угрозой выдворения он бросил пить – причем совсем, «зашился», бегал по художественным салонам в поисках подрамников и каких-то особенных кистей, с восторгом рассказывал о гениальности Жанночки, употребляя слова, которых не постыдился бы и профессиональный искусствовед. Жена обращала на него внимание лишь по необходимости – всё остальное время она занималась творчеством. Соня с удивлением узнавала, что Вова готовит ей особые, вегетарианские блюда и убирает квартиру. Она всегда вспоминала при этом сцену с воблой и табуреткой. И думала о странностях любви.

Аньку он навещал – Мара не препятствовала. Но всё больше и больше остывал к ребёнку. В новой семье у него родилась другая, такая же поздняя «доча», которую, правда, растила его тёща в деревне – супруги все силы отдавали творчеству.

А потом визиты вдруг участились. В основном, с просьбой денег – гениальные картины не продавались, современники не понимали мысль художницы, опередившей свое время. Да и времена наступили тяжёлые – не до искусства. Правда, Жанночка регулярно вывозила свои работы на так называемые вернисажи, дававшие свободным художникам шанс заработать. Но у людей совсем не было вкуса – её катастрофически не покупали.

Мара деньги давала, не отказывала, и в душе его, видимо, всё же простила. Он приходил к ним, как хороший гость, иногда даже вместе со своей неземной супругой, и Мара подкармливала их, передавала игрушки и вещи ребёнку. Вскоре оба стали привычными для их дома, как близкие родственники. Вова больше не хамил, держал себя скромно и благодарно. Жанночка витала в облаках, не понимая, где она, и кто её кормит, и могла бесконечно рассказывать им про свою живопись.

А Мара, подкладывая Вове кусочек пожирней, всякий раз виновато смотрела на Соню: мол, прости… он же послан мне свыше…

Соня не будет такой… Никаких посланий свыше, совпадений, случайных встреч, мистики. В жизни полно случайностей и совпадений, и вовсе не обязательно они что-то значат, разве только в воспалённом мозгу этого Димы. Город у них не слишком большой – немудрено было встретиться. А придуманное ею имя… Возможно, так назвала его мать, когда отыскала, вот Соня и вспомнила.

Она всё ещё сжимала в руках его письмо и не знала, что же ей делать. Хотя – неправда, конечно же, знала. На искренность следовало ответить бесчувственностью. На мистику – неверием. В конце концов, нельзя пожалеть обоих – одного придётся обидеть. Подумав об этом, Соня чуть было не рассмеялась. Надо же… её, старую деву, чокнутую Соню, на которую никогда не обращали внимания ребята – ни в школе, ни в институте, возжелали вдруг сразу двое. И оказалось, что это – совсем не здорово, а больно и тягостно.

Но ведь если она не позвонит, Дима опять объявится. Надо сделать так, как правильно. Главное, самой не поддаваться на всю эту сентиментальную ерунду, позвонить и мягко объяснить ему… как-то очень по-хорошему… чтобы не ранить… Сказать, что все поняла, что во всем виноваты его детские впечатления, но нельзя придавать значения подобным вещам и ломать из-за них чужую жизнь. Что он снова пытается провалиться в фантазию, как в реальность, и в голове у него по-прежнему путаница.

– Дима сам подкинул ей все эти аргументы в своём письме. А самый надёжный способ убить в нём сказку – это изобразить полное недоумение: мол, никогда в жизни не лежала ни в каких больницах, ты всё перепутал. Надёжный… но ведь она так и не научилась врать.

Ничего. Надо когда-нибудь начинать. Как говорится, для спасения жизни можно.

– Софья Васильевна! Вас Нина Степановна зовёт! – услышала она вдруг голос и обернулась. – Я побуду с детьми.

Это была Танечка – гордая, оскорблённая.

– Мы разве на «вы»? – попробовала улыбнуться Соня. – И давно?

Но девочка, даже ни взглянув на неё, развернулась и ушла в спальню. Соня вздохнула и собрала листочки – там был телефонный номер. Потом, когда она всё ему скажет – тогда можно порвать и выбросить. А пока… она бережно сложила письмо, погладила, как живое, и аккуратно спрятала в сумочку.

Нина Степановна её ждала. Она сидела за своим столом, нервно постукивая карандашом. От неё Соня тоже не дождалась ответной улыбки. Ну что ж, будем вести себя так, как правильно. Лучше всего объясниться сразу и пресечь всевозможные домыслы.

– Соня! – трагическим голосом возгласила заведующая.

– Ты знаешь, девочка, как я к тебе отношусь! Ты же почти моя крестница, всю жизнь на моих глазах, с Марочкой покойной мы всегда… Я знаю, твоя мама хотела бы, чтобы я принимала в тебе участие, чтобы защитила, уберегла от ошибок… Софья Васильевна! Что же ты делаешь? Ты даже не понимаешь, насколько всё серьёзно! Этот мальчик, с которым у вас… э-э-э… отношения…

– Нина Степановна! – перебила Соня. – Какие ещё отношения, это просто…

– Лучше бы тебе никогда его не встречать! – договорила заведующая.

– Нина Степановна! Послушайте, всё не так, как вы думаете. Вы же знаете, я скоро выхожу замуж. Я понятия не имею, чего этому… чего ему надо… Это, действительно, Анькин однокашник, привязался – и вот ходит! Я ему уже объясняла, сто раз!

– Вот и правильно! Гони его, гони поскорее. Не дай Бог, кто узнает… Ты ведь понимаешь, чей он сын!

– У него крутой папочка, кажется, – пожала плечами Соня. – Да какая же разница, дело не в этом!

– Нет, в этом, деточка, именно в этом! – всплеснула руками начальница. – Ты что, даже не знаешь, кто его папа? Ты вообще что-нибудь про этого парня знаешь?

– Ну… как это? А что надо знать? Дмитрий его зовут, а что?

– Господи, Сонечка! Ты как всегда, витаешь в облаках! Знаешь, как фамилия этого Дмитрия? Знаешь? Ка-люж-ный!

Последнее слово она произнесла, понизив голос, словно дотрагивается до скорпиона – со страхом и уважением одновременно. И уставилась на Соню, ожидая возгласа ужаса.

– Калюжный? – повторила Соня.

Фамилия была ей знакома, но она слишком растерялась, чтобы понять, о ком речь.

– Да, да! Ну, теперь поняла? Весь наш город ему принадлежит… весь куплен… с мэром, с правительством, со всеми заведениями… – она произнесла это шипящим голосом, едва размыкая губы. – Я ведь его жену хорошо знаю, Димину мать… В своё время я оказала ей услугу, она прекрасно ко мне относится, но…

Ах, да… Конечно, Соня знала, кто такой Калюжный, да и кто не знает в их городе? Оглушённая открытием, она молчала. Почему же Анька до сих пор не проговорилась?

– Сонечка! Дай мне слово, что будешь держаться от него подальше! Это такие люди… страшные люди!

– Да, конечно… Не волнуйтесь… – только и смогла выговорить Соня.

На негнущихся ногах она вернулась в группу. Танечка вызывающе посмотрела на неё, прежде чем уйти, но Соня даже не обратила на это внимания. Она взяла сумочку, достала из неё письмо, подержала в руках. Ну что ж… Это окончательно всё решает. Соня развернула листки и нашла номер в конце послания. «Соня, Сонечка, маленькая моя, девочка моя, пожалуйста, позвони мне…» – прочитала она и даже зажмурилась от пронзившей её боли. Сделала над собой усилие и взглянула ещё раз, стараясь видеть одни только цифры, не слышать его интонаций, не вспоминать его глаз. Сделала вдох и решительно набрала номер.

– Соня, это ты… – почти сразу же послышался в трубке его взволнованный голос. – Я знаю, это ты. Ты прочитала?

– Да, – твёрдо ответила она. – Дима. Если я хоть каплю тебе дорога… хоть на полсловечка от того, как ты пишешь… никогда больше не приходи. Никогда, ясно?

Вообще-то ей надо было сообразить – стоило позвонить с мобильного, и Дима узнает номер. Разумеется, через секунду раздался ответный звонок. Соня вырубила звук, спрятала телефон в сумку и старалась теперь не смотреть в ту сторону.

Так, время три. Пора поднимать детей. Разбудить иных – ещё труднее, чем уложить. Соня сбегала за полдником, включила симпатичную музыку, и малыши начали просыпаться. Она всё делала механически – улыбалась, отвечала на вопросы, заплетала косички и раздавала булочки.

Потом не выдержала, достала телефон и глянула на экран. Пятнадцать неотвеченных вызовов. Пять смс-ок. Пока она держала аппарат, пришла ещё одна. Читать было страшно. Она несколько раз повторила себе, что не будет поддаваться на угрозы суицидального толка, и только потом открыла сообщения.

Угроз не было. Первая смс-ка гласила: «Что случилось? За что ты так со мной? Пожалуйста, возьми трубку…» Вторая: «Наверное, я чем-то ужасно тебя обидел. Не будь такой жестокой, ответь мне, что я сделал не так…» Третья: «Соня, мне всё равно надо понять, в чём дело, возьми трубку, просто поговори со мной». В четвёртой были одни многоточия – видимо, Дима иссяк. В пятой: «Я люблю тебя и буду любить всегда. Да, я видел его вчера. И знаю, что вы были вместе. Меня это убивает, но это мои проблемы, не буду тебя ими мучить. Только если ты действительно любишь его – так и скажи. Но скажи сама, своим голосом – иначе я не поверю». Вот кретин! Разве она не сказала ему именно это?