Валерий Панюшкин - Отцы Страница 26

Я заглядывал в твою комнату. Ты сидела за столом и рисовала одна уже минут сорок. На первой странице книги ты рисовала фонарь, девочку и фавна. И писала: «Люси подошла к фонару и фстретилась с Тумнусом». Я смотрел из-за двери на твою работу и думал, что «Хроники Нарнии» – очень подходящая для процесса сепарации сказка. В этой сказке маленькие дети ведут себя совсем как взрослые, или просто я напрасно считаю маленьких детей столь уж беспомощными. Ты переворачивала страницу, рисовала шкаф и писала: «Волшэбный шкаф зокрылся». Потом ты рисовала красивую женщину в красивых санках и писала: «Снежная колдуня». Потом рисовала льва и писала «Аслан возвращаеца». Потом рисовала фавна в клетке. Фавн был похож на Ходорковского. Под картинкой значилось: «Тумнуса поймали». Дальше картинка была совсем трагическая: поверженный, жалкий, некрасивый, мертвый лев, над львом – торжествующие чудища и надпись: «Аслан умир».

Когда мы беседовали с доктором про навязчивое твое носовое шмыганье, доктор нашла в наших методах воспитания девочки целую кучу ошибок. Во-первых, доктор говорила, что нельзя кормить ребенка и одновременно рассказывать ребенку сказки или читать книжку. От этого, говорила доктор, ребенок заменяет вкус еды вкусом рассказываемых сказок. Грубо говоря, не отличает колбасу от апельсина, воспринимает то, что ему говорят, а не то, что чувствует сам. Ребенок растерян и реагирует на собственную растерянность нервными тиками. Послушав доктора, мы перестали рассказывать тебе сказки за обедом.

Во-вторых, говорила доктор, играя с ребенком, не следует разыгрывать для ребенка спектакль. Не стоит то есть мне демонстрировать тебе вереницу похождений плюшевого дракона Стича, если ты не принимаешь участия в игре, а только смотришь на мою игру со стороны и смеешься. Я прекратил развлекать тебя своими «one dragon show». Стич стал скучнее и рассудительнее, но зато в его похождениях теперь принимала участие ты или какая-нибудь анимируемая тобой игрушка.

В-третьих, говорила доктор, нельзя укладывать тебя спать. То есть можно почитать тебе на ночь, можно поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи, но нельзя сидеть над твоей постелью каждый вечер до тех пор, пока ты не уснешь. Доктор говорила, что ты уже не младенец, должна учиться быть в одиночестве, самостоятельно входить в бессознательные бездны сна, самостоятельно возвращаться обратно, а мы как-то забыли, когда минуло твое младенчество, отменить укладывания.

Труднее всего было, конечно, отучить тебя от укладываний. Ты внимательно выслушала, что вот ты уже взрослая, а взрослые люди не укладывают друг друга спать. Выслушала и сказала:

– Я согласна с вами. Но только наполовину.

– Что значит наполовину, Варенька? На какую такую половину?

Ты нарисовала пальцем на стене воображаемый круг. Круг был настолько велик, насколько тебе хватило руки. Потом ты разделила воображаемый круг напополам воображаемым диаметром, ткнула пальцем в воображаемую левую половинку круга и сказала:

– Вот на эту половину я с вами не согласна.

Тем не менее с того памятного разговора ты стала засыпать сама. Удивительным образом, как только мы отменили сказки за обедом, как только мы стали вовлекать тебя в игры, а не развлекать тебя играми, как только мы перестали укладывать тебя спать, нервные тики прекратились или почти прекратились. Кроме того, ты в несколько дней заметно повзрослела. Даже внешне. У тебя изменились привычки, ты почти перестала капризничать. Еще ты заявила дедушке, который занимался у нас домашним твоим образованием, что к буквам и цифрам ты относишься одинаково, но любишь складывать буквы в слова, а цифры складывать не любишь, потому что непонятно, во что они складываются.

– То есть мы будем писать, – сказала ты. – А про арифметику пока даже не говори мне.

Еще ты подолгу стала играть одна. Я заглядывал в твою комнату и смотрел, как ты дорисовываешь свою книгу по мотивам «Хроник Нарнии». На предпоследнем листочке опять изображался фавн в клетке, а возле клетки была девочка. Надпись гласила: «Люси ношла Тумнуса». На последней странице девочка и фавн плясали, взявшись за руки, и написано было: «Люси и Тумнус пляшут».

Закончив книгу, ты обернулась и увидела в дверях меня:

– О, папа, я написала книгу, хочешь почитать?

– Хочу. – Я взял книгу и стал читать.

– Ты читаешь мою книгу взаправду, – сказала ты и счастливо засмеялась.

– Конечно взаправду, Варенька. Как же еще можно читать книгу?

– Я думала, ты будешь читать ее понарошку.

48

И я пообещал тебе, что как-нибудь у меня будет целый выходной день, и целый день мы будем играть в плюшевого дракона Стича.

– У тебя уже выходной день? – спрашивала ты каждое утро.

– Нет, Варенька, день сегодня будний, будь он неладен, и мне надо идти на работу, будь она неладна.

– Ладна, ладна, – возражала ты со свойственной детям наивной жестокостью и не давала мне доспать десять минут после будильника. – Вставай, пей кофе и иди на работу, а то, когда ты спишь, мне кажется, что у тебя выходной.

Наконец выходной день действительно наступил. Ты разбудила меня утром:

– У тебя сегодня выходной?

– Да, выходной, а который час?

– Ноль, девять, две точечки – одна сверху, другая снизу, ноль, ноль, – констатировала ты.

Я подумал, что хорошо бы научить тебя различать часы и хорошо бы еще научить тебя не будить отца в девять утра по выходным. Настроение было дурное, но ты сказала:

– Если ты прямо сейчас встанешь со мной играть, я, так уж и быть, поцелую тебя куда-нибудь, где не колючий.

И с этими словами поцеловала в лысину. Пришлось вставать.

Пока я умывался и пил кофе, ты притащила на кухню плюшевого дракона Стича и плюшевую дракониху Василиску. Еще ты принесла пластилину, бумаги, карандашей, плюшевого змея и плюшевого крокодила. Я совершенно уверен, что в твоей голове не было никакого отчетливого замысла, и сценарий игры, которой нам предстояло посвятить целый день, ты выдумывала на ходу.

– Сейчас, – сказала ты, – мы будем играть, что у Стича сначала случилось счастье, потом несчастье, потом опять счастье, и так много раз.

– Какое же счастье случилось у Стича? – Я взял плюшевого дракона и стал манипулировать куклой так, будто дракон разминает лапы.

– Он женится, – ты пожала плечами. – Он женится на драконихе Василиске, ее теперь будут звать Василиска Драконовна Стич, и у них родится маленький стичонок.

Ты ловко слепила из пластилина дракончика, прилепила дракончика к брюху драконихи и сказала, что свадьбу надо справлять быстрей, а то Василиске скоро рожать.

Для скорейшего справления свадьбы ты разорвала кусок красной газовой ткани, большую половину повязав драконихе на голову в качестве фаты, а меньшую половину повязав дракону на нос.

– Чего это у Стича на носу? – спросил я.

– Это галстук.

– А почему на носу?

– На шее, – пояснила ты спокойно, – я завязывать галстуки не умею, умею только на носу.

Дальше все случилось молниеносно. Дракон с драконихой обменялись поцелуями, отчего у драконихи немедленно начались роды, и через пару минут удивленный Стич стал отцом.

– Теперь вот что. – Ты придвинула к себе листок бумаги. – Теперь начинается самое страшное и самое ужасное.

Ты очень уверенно и очень быстро принялась рисовать во весь лист не известное науке живое существо. Это существо походило на тритона, снабженного щупальцами, причем щупальца походили на водоросли и были усыпаны острыми зубами.

– Кто это? – сказал я голосом Стича и ткнул мордой Стича в рисунок.

– Это страшный тарапалароп от создателей «Властелина колец», – сообщила ты шепотом. – Он питается стичами. Особенно он любит есть маленьких стичей. Он ловит стичей, сажает их в клетку, выдерживает немножко, чтобы стичи напитались страхом, а потом, напитанных страхом, ест.

– Ужас какой! – сказал я голосом Стича, закрывая драконьими лапами драконьи глаза. – Я не хочу играть в тарапаларопа.

– Тебе придется, Стич, – сообщила ты трагически. – Тарапалароп уже похитил твою жену Василиску, уже посадил ее в клетку и скоро съест.

– Вот же она, Василиска, – кричал я голосом Стича. – Вот же я обнимаю ее.

– Бедный Стич, тебе это только снится. – Ты с выражением глубокого сострадания погладила дракона по голове. – Ты скоро проснешься и поймешь, что счастье было только сном и что на самом деле у тебя большое горе.

С этими словами ты взяла дракониху, посадила ее в первую подвернувшуюся под руку коробочку, а коробочку запихала под батарею отопления.

– Просыпайся, Стич! – воскликнула ты патетически. – Беда!

Я с вдохновением, достойным опытного кукловода, изобразил, как дракон просыпается, как обнаруживает, что драконихи рядом нет, как догадывается, что любимую похитил тарапалароп, и как, оседлав плюшевого крокодила и вооружившись деревянным мечом, отправляется с тарапаларопом сражаться.