Галина Щербакова - Печалясь и смеясь Страница 26

– Ты что? – говорит он. – Спятила? Из-за четырех копеек поднимаешь бучу? Как тебе не стыдно, на себя посмотри. Интеллигентная вроде женщина, растрепалась вся, сумку починить не можешь, из-за меди базаришь… Ты лечись, лечись у психоаналитиков.

Мы поднимаемся вместе в лифте. Оскорбленный, он выходит первым, я плетусь за ним. Вместе входим в комнату. Садимся рядом.

Да, я же не сказала главного. Я начальник отдела, в котором он работает. В отделе, кроме него, еще четыре женщины. Когда мы входим, все занимаются своими привычными делами. Ольга вешает за окошко курицу – успела все-таки до работы купить. Нина старательно зашивает петлю на чулке. Аннушка говорит по телефону. Зины, как обычно, еще нет.

– Привет, бабы! – кричит он. – Закрой сейчас же форточку, – это он Ольге, – я ночь не спал. А эта корова, – уже мне, – наша начальница, села мне на мозоль.

– Села? – переспрашивает Нина. – Как это?

– Го-го-го! – звучит он. – А ты подумай, сообрази. Никто бы не смог – а она смогла. Потому как талант. А потом, девки, устроила такой базар из-за троллейбусного билета, что я вам скажу…

Я молчу. Девчонки сочувственно смотрят на меня.

– Ну, все! По коням! – говорит Ольга. – Анна, кончай трепаться!

– Не, – говорит он. – Я не могу! Я разуюсь. – Он расшнуровывает ботинки, вынимает из них ноги и начинает шевелить пальцами в зеленых безразмерных носках.

– У Зинаиды в столе есть тапочки без задников, вытащите мне их, – говорит он. – Пол все-таки холодный.

Натянув Зинины тапочки, он относит ботинки под батарею. Аккуратно вынимает из них язычок, вытаскивает войлочную стельку, кладет на батарею сверху.

– Убери! – говорит Нина. – К нам же люди заходят.

– А я кто? – возмущается он. – Ты свои варежки сушишь, а я не могу? Зарвались вы, бабы, совсем. Не продохнешь. Ни в транспорте, ни на работе.

Распахивается дверь, вбегает Зиночка.

– Во! – кричит он. – Явилась! Что ж ты ее, – обращается он ко мне, – не чехвостишь?

– Ты что с утра орешь? – спокойно спрашивает его Зина. – На мозоль тебе наступили?

– Умница!!! – кричит он на весь этаж. – Гениальная женщина! Мне сели на мозоль, сели… Вот как в жизни бывает! Я сегодня в твоих тапках буду ходить. А заодно и стельки высушу. Дома батарей нет. Нас стенами обогревают. Понимаешь теперь ситуацию? А этим дурам не нравятся мои ботинки! Вид или, может, что другое? – орет он.

– Ладно. Хватит, – говорит Анна. – Давайте повкалываем чуток.

– Одну секунду, – говорит Зина, – я только один звоночек сделаю. Не сердись, – говорит она мне. – Я наверстаю.

Я не сержусь. Я знаю.

– Звони, звони, – говорю.

– А я бы не дал! – начинает он. – Ты руководить народом не умеешь. Она ж тебе на голову сядет, если ты ей будешь потрафлять.

– Уж кто-кто на голове, – говорит Ольга.

– Намеков не понимаю, – заявляет он. – Распустили вы, бабы, языки. Корчите из себя черт знает что… Да я бы вас близко к делу не подпустил. А не то что – в начальство. Все вы психопатки…

Закрыв ладонями уши, мы работаем. Он ходит между столами в Зининых тапочках, переворачивает на батарее стельки. Время от времени шевелит зелеными пальцами, далеко вытянув ноги. За час до перерыва с хрустом поднимается со стула.

– Я перекусить пойду.

– Тапки-то оставь, – говорит Зина.

– Перебьешься! Только через дорогу перебежать. Я после обеда мозоль срезать буду. Вы мне тут бритвочку организуйте.

В перерыв мы ставим чайник, достаем из сумок кому что бог послал. В столовку мы не бегаем – холодно и долго. Открываем форточку. Батарею со стельками и ботинками завешиваем газетой. От открытой форточки дует, мы греемся стаканами с чаем.

– Нет! Ты должна это решить! Сколько же можно?

Их трое – я одна.

Он, не отрывая подошв от пола, возвращается с обеда.

– Черт знает чем кормят! – Он закрывает форточку, снимает с батареи газету, щупает стельки, потом бодро подходит к нашему столу. Мы с ужасом следим, как, перетрогав все огурцы, он выбирает самый твердый и, сняв с хлеба кусок ветчины, начинает громко грызть. Мы расползаемся за свои столы, стараясь не смотреть, как вылавливает он в банке маринованную сливу.

– Бритвы у вас нет? – спрашивает он, разгрызая сливовую косточку. – А что у вас тогда есть? Языки у вас есть длинные… Го-го-го! Да дурьи головы… Ну, я пошел искать…

В десять рук мы мигом убираем остатки обеда, я даю команду делать все быстрее, вся влезаю в схемы, анализы, закрыв ладонями уши.

– Нашел! – кричит он. – Ну чего молчите, курицы? Оглохли, что ли? И нечего ломаться. Мы тут не мужчины и женщины. Мы рабочий коллектив. Да и не штаны же я собираюсь снимать? Вот бабы – дуры, – сокрушается он.

Анна хлопает дверью. За ней Ольга. Зиночка берет меня за руку и выводит. Мы стоим в коридоре, и девчата, ласково подталкивая меня, просят:

– Ну, сходи! Ну еще разочек сходи!

Начальник нашей организации обнимает меня за плечи.

– Это я ему бритву дал. Мозоль, говорит, ты ему отдавила. Как же это ты так?

Я рассказываю как. Он понимающе кивает головой.

– Не можем мы больше, – говорю. – Сил нет. Он же все равно пустое место.

Начальник морщится,

– Я ж тебе все объяснял. Вас, женщин, у меня 200 человек, а мужчин всего пятеро. Прошлый раз новые столы привозили, совсем таскать было некому… Ну, а ежели что прибить надо? Или подвинуть тяжелое? Женщину я ж не трону! Без мужчины совсем нельзя оставаться, милая. Плакат повесить, лампочку вкрутить…

– Да мы сами, сами, – говорю ему я.

– Ты это брось, – возмущается начальник. – Я этого никогда не допущу. Я женщин уважаю. Они у меня мужскую работу делать не будут. Так что ты зря хорохоришься. Я ж о вас всех и думаю.

Я и знала, что этим кончится. Всегда этим кончалось. Девчата меня ждут. Развела я руками, и пошли мы назад.

В нашей комнате густо пахло «Красной Москвой». Достав флакон из моей сумочки, он поливал порезанный палец и перевязывал его носовым платком, который достал у Зины. Все наши сумочки стояли открытые, а он, роясь в них, ругал почем свет эмансипацию, из-за которой «у этих баб никогда нет ничего, нужного в хозяйстве».

Есть в Интернете сайт Лайвлиб (www.livelib.ru), созданный для любителей книг. Там заядлые книгочеи ведут свои дневники, оставляют рецензии на прочитанное и т. д. И в том числе выписывают цитаты из полюбившихся им книг. Среди авторов, удостоившихся такого внимания, есть и Галина Щербакова. Такая подборка цитат дает и какое-то представление о читательской аудитории, и отчасти отражает ее, автора, писательские и личные свойства. Эти выдержки естественным образом дополняют книгу, они проявляют, за счет компактного «представительства» других сочинений, более широкий обзор воззрений прозаика.

Стоит сделать одну оговорку. В подборке – явное количественное преимущество юных читателей (вообще-то это отрадно на фоне тревог за «нечитающее поколение»): это видно по преобладанию выписок из «юношеских» повестей Щербаковой – «Отчаянная осень», «Дверь в чужую жизнь», «Мальчик и девочка» и особенно – из «Вам и не снилось».

Насчет последней повести… Как бы автор при жизни ни открещивался от нее как от самой яркой вещи в своей творческой биографии, как бы критики традиционно ни морщились по поводу ее «дешевого успеха», вот уже почти тридцать пять лет непрерывно «Вам и не снилось» не уходит из сферы издательского и читательского внимания. Несколько поколений старшеклассников «проходит» эту книгу как свою, несмотря на круто изменившиеся внешние реалии, отраженные в повести. Как выразился один критик по поводу этой популярности, «любовь народная иррациональна, не прогнозируема».

Именно поэтому, хотя выбор каких-то выдержек из книг может показаться не очень понятным, рука редактора не притронулась к читательской подборке цитат. Очень может быть, ИМ – виднее.

В каждом человеке – всё зло и всё добро

Надо было выйти замуж в семнадцать лет, за того мальчика, который катал меня на велосипеде. Он катал и тихонько целовал меня в затылок, думая, что я не чувствую, не замечаю. А я все знала. И мне хотелось умереть на велосипеде – такое это было счастье. А с Мишей это все ушло в слова. В термины. В выяснение сути. Сути чего? Когда тебе за тридцать, кто тебя посадит на велосипед?

«Надо быть клиническим идиотом, надо быть законченным шкрабом, чтобы не уметь радоваться радости». (Татьяна Николаевна, учительница).

Все влюбленные во все времена мучились. Такая у Господа Бога хорошая традиция. Начитанность, если она не делает человека мудрее и добрее, никакой цены не имеет.

Пришла странная мысль: надо учить уроки. Как пришла – так и ушла, бледная, такая невыразительная, не побуждающая мысль. Что такое уроки? Зачем уроки? Кому уроки? Когда она надевает туфли на каблуках, все как будто становится на правильные места.

Молодежь во все времена одинакова! А первый признак старости, Веруня, брюзжание на ее счет.