Алексей Доброхотов - Легенда о Пустошке Страница 26

– И чего мы тут тогда обсуждали? – робко напомнила Элеонора Григорьевна.

Односельчане посмотрели с тоской друг на друга и едва не разрыдались от безысходности. Ленина то в деревню тоже привезти невозможно. Кто ж его выдаст?

– Неужели так и будем жить с приведением? – расстроилась Вера Сергеевна, – Страшно то как, а?

– Ты ее еще не видела. Страшно – не то слово, – протянула Анастасия Павловна, – Мурашки по коже вот такие бегают, – показала свои пухлые кулачки, – Еле с головой справилась. Так заболела – сил нет. Ужас.

– Хоть из дома беги, – присоединилась Элеонора Григорьевна, – Как вспомню, так вздрогну. Только куда мы сбежим? Было бы куда, давно бы сбежали. Обречены мы здесь на погибель. Остается одно: или мы в Москву к Ленину ее отвезем, или она нас здесь всех передушит.

– Мы тут с волками живем. И ничего. Привыкли. Чего нам Москва? Подумаешь, Москва! Чего там бояться? В Москве волков нет, – едва всхлипывая, тихо произнесла бывшая доярка, – Надежда достойна того, чтобы в Москве лежать. Если таких людей не в Москве хоронить, то для чего тогда революцию делали?

– И то верно, что с волками живем. Всю жизнь боялись. То одного, то другого. От каждого шороха вздрагивали. Жизнь уже кончилась, а мы все боимся, – вздохнула Элеонора Григорьевна и добавила после непродолжительной паузы, – Чего боимся? Будто от этого наша жизнь краше станет. Может в этом и есть промысел Божий.

– Чего, чего? – насторожилась Вера Сергеевна.

– В район ехать надо. К участковому. Бумагу получать. Без бумаги все равно не пустят, – заключила бывшая учительница.

– Надо – съездим. Отчего, итить твою макушку, не съездить? – согласился старик, – И так туда собирался. Завтра и съезжу. Сейчас уже поздно. Не обернусь.

– Я предлагаю у нас пообедать. А после заночевать, – пригласила Вера Сергеевна, – Вместе не так страшно.

Радушное предложение встретили общим одобрением. Засидевшиеся гости медленно тронулись к выходу.

– А ты как, Марья, с нами или нет? – робко поинтересовалась на прощанье озабоченная на остаток дня хозяйка.

– Спасибо. Я у себя останусь, – ответила знахарка.

– Не боишься? – удивилась Анастасия Павловна.

– Бояться мне нечего, – улыбнулась знахарка, – Мне она ничего не сделает. Я душу не закладывала. С меня и спрос не велик.

– Кто ж ей закладывал? Я тоже не закладывала. Она сама ко всем в душу лезла. Учила, как надо жить правильно. До сих пор угомониться не может, – тут же возразила с порога Элеонора Григорьевна.

– За то, верно, и мается, – согласилась с ней Марья Петровна, – Возложила на себя тяжкую ношу. Спудом этим и придавило. Прости ее Господи.

Глава 3. Ученики

К вечеру пошел дождь. Дорога укрытая плотным слоем перегнивших листьев сразу расквасилась. Деревья почернели, набухли и окружающий лес насупился.

Короткие резиновые сапоги то и дело увязали в размокшей грязи. Узкий гребень разбитой колеи ежеминутно норовил выскользнуть из под ног и опрокинуть в продавленную тракторами ямину, полную черной воды. Тяжелый мешок давил спину, плечи натружено прижимались к тощей груди, намокший брезентовый капюшон настойчиво наползал на глаза. Приходилось его одергивать и холодные капли воды скатывались в рукава, покалывая и без того расчесанные нервы.

Маленькое загородное путешествие непредвиденно затягивалось и перспектива встретить ночь в сыром темном лесу Станислава не очень устраивала.

– Черт меня понес в эту глухомань, – выругался он, – Сдалась мне эта Марья Петровна с ее старыми табуретками. Чтоб она издохла.

* * *

Примерно три года назад у Станислава внезапно умер отец. Причиной смерти послужило, как сказали на похоронах единичные друзья семьи, глубокое разочарование в жизни. Семнадцатилетнему сыну, едва окончившему среднюю школу, досталось печальное наследство в виде убогой двухкомнатной квартиры, престарелой больной матери и кучи долгов. Тогда Станислав напросился в помощники к известному антиквару Натану Григорьевичу Гольцману, старому приятелю отца. Будучи человеком умудренным жизненным опытом, тот снизошел до понимания неподъемности проблем, внезапно обрушившихся на слабые плечи плохо образованного юноши. Дрогнув сердцем, Натан Григорьевич профинансировал получение им отсрочки от призыва на военную службу и взял к себе, с надежной получить от него хоть какой-нибудь толк в отработку произведенных вложений. К удивлению антиквара молодой человек довольно рьяно взялся за освоение нового для себя дела. В перерывах между разовыми поручениями он с увлечением погружался в изучение немногочисленных искусствоведческих источников, позволяющих с наибольшей степенью вероятности определять по внешним признакам истинную ценность старинных предметов быта, религиозного культа и произведений прикладного искусства. Проштудировав все книги, имеющиеся в антикварном магазине, стал регулярно посещать библиотеку и книжные рынки в поисках новой справочной литературы, отслеживал выход тематических журналов и старался не пропустить ни одной антикварной выставки.

Такое усердие не очень понравилось хозяину. Он полагал, что для надлежащего исполнения обязанностей доверенного лица на побегушках ни к чему отягощаться излишними сведениями, составляющими саму основу антикварного бизнеса. Тем более, что под его неусыпным оком росли и крепли на семейном поприще два родных сына. Выращивать себе конкурента не входило в планы Натана Григорьевича. С другой стороны и увольнять парня, вроде как, оснований не усматривалось.

Тем временем старинные вещи, постоянно окружавшие Станислава, постепенно стали выстраиваться в его сознании в ровные колонки цифр, отражающих предельные закупочные и продажные цены. Литье, бронза, приметы домашнего обихода, мебель и, наконец, иконы с церковной утварью все чаще получали от него поразительно точную оценку, так что к концу третьего года пребывания под крылом прожженного антиквара он начал практически безошибочно угадывать по внешнему виду истинную ценность сдаваемых на комиссию предметов и даже позволял себе делать некоторые неуместные замечания относительно того где и как можно продать их с наибольшей выгодой. Это не могло не вызывать раздражения со стороны хозяина, тем более, что собственные дети к этому времени не достигли столь же выдающихся успехов в освоении своей будущей профессии.

Дабы избавиться от навязчивого присутствия прижитого порученца, Натан Григорьевич со свойственной ему прозорливостью решил отправить помощника на месяц в командировку месить липкую грязь проселочных дорог, дав поручение обойти окрестные затерянные в глуши деревеньки, втереться в доверие к простодушным селянам и выудить у бесхитростных старушек нажитую за долгую жизнь представляющую ценность утварь. Выдал на время подержанную «девятку», снабдил небольшими деньгами, липовым удостоверением искусствоведа областного краеведческого музея и добрым напутствием – не покупать дорого. Так получилось первое самостоятельное дело. Проверка на прочность. Испытание, определяющее сможет ли он вырваться за жестко установленные рамки мальчика на побегушках. Добьется ли права иметь голос. Обретет ли перспективу профессионального роста в тесном кругу антикваров. Станиславу требовалась только победа.

И еще одно важное обстоятельство заставляло юношу упорно брести через темный лес по разбитой тракторами дороге.

Натан Григорьевич имел дочь Анну. Можно сказать, невесту на выдане. Роскошную, раскрепощенную девицу, вкусившую все прелести красивой жизни и не привыкшую себе ни в чем отказывать. По словам шефа, она гуляла то где-то в Америке, то в Венеции, то в Париже, то отдыхала от чего-то на каких-то островах. Появлялась в магазине редко, но всякий раз шумно. Стремительно влетала в маленький кабинет папаши за очередной суммой денег, вырывала ее с визгом и криками. Натан Григорьевич всякий раз отступал, не мог долго сопротивляться, сдавался и потом долго ругался на свою уступчивость, выплескивая негодование на голову помощника. Единственная дочка, любимая. Баловал ее антиквар на свою голову.

В тайнике своей души Станислав наделся через год-два завоевать сердце гордой красавицы. Покорить своими невероятными успехами. Войти в семью антиквара на правах члена, а после смерти патрона взять полностью дело в свои руки. Сыновей Натана Григорьевича он всерьез не воспринимал. Слишком они избалованы, не меньше сестры. Привыкли все получать сразу, немедленно. Им не хватало усердия и такта. Особенно там, где требовалась большая выдержка, главным образом в разговорах с пожилыми людьми. Станислав видел, как они злятся на несговорчивую старушку, упорно настаивают на своей цене, ругаются почем зря, вместо того, чтобы поговорить с ней о трудностях жизни, расположить к себе и затем уже облапошить. И та уходила от них обиженная, уносила с собой свою безделушку, лишая возможности получить с нее неплохой навар.