Олег Рой - Фантомная боль Страница 27

Андрей Александрович? Вот честное слово, если бы не инвалидная коляска, выбор был бы однозначный – только он. Умный, сильный, глубина и мощь переживаний – с ума сойти! В хорошем смысле слова. Вот уж кому точно никогда скучно не станет. Книги, музыка, любовь… Вот кто любить умеет, не то что Миша. Впрочем, Миша просто слишком молод еще, вместо мозга – сплошные гормональные бури. Бури в стакане воды. А у Андрея – талант, океанская глубина мыслей и эмоций. Такая жалость, что «при мне» он не успел снова прикоснуться к клавишам рояля. Вот счастье-то, должно быть… И книгу написать задумал. И ведь напишет… Если не убьют. Э-э-эх, если бы не инвалидная коляска…

Настя? Ужасно симпатичная – во всех смыслах – девушка. Правда, хотя она и делает все время вид, что ей на всех наплевать, на самом деле она больше зыбкая, неуверенная, требующая опоры повилика, чем сильная самодостаточная ель или там яблоня, но и в этом тоже есть своя прелесть, свое наслаждение. Есть. Бесспорно. Но… Но! Рациональных аргументов против Насти у меня не находилось, однако чувство было острым: не хочу я, черт побери, жить женскую жизнь! Вот просто не хочу и все! И жалко девушку, и помочь хочется, но – не мое!

А соображать-то надо побыстрее. Ведь как ни крути, а выбирать придется прямо сейчас.

– Быстро ты управился! – В Голосе слышалось что-то похожее на удивление.

Ну-ну, я уже знал цену его шуточкам. Быстро! Можно подумать, Он не наблюдал непрерывно.

– Ну наблюдал. – Он, как и раньше, легко отвечал и на невысказанные мои мысли. – Но, видишь ли, тут время течет немного по-другому, чем там. И дело даже не в том, что мгновение здесь вполне способно вместить недели и даже годы там. Мгновения тоже разные бывают. Это как раз то, чего вы, люди, никак понять не желаете. Время, в смысле, его промежутки различаются не только линейной продолжительностью. Время вообще не линейно, если уж на то пошло. Линейная протяженность – самая, по-моему, скучная из его характеристик. У времени есть глубина, есть цвет, даже вкус. Согласись, есть разница между начерченной на бумаге – или даже в пространстве – линией и, скажем, водным потоком или нитью, струящейся с веретена.

– У времени есть скорость? – Я тут же понял, что сказал что-то не то. – То есть скорость времени разная?

– Молодец, – добродушно похвалил меня Голос. – Ваши мудрые восточные люди говорят, что иногда время подобно капле, иногда – урагану, а иногда – скале. Но у времени есть не только скорость и глубина. У него есть еще и насыщенность. Ты, кстати, когда сейчас рассуждал о тех, кем ты побывал, почти нащупал это свойство. Прекрасно. Я ведь сразу сказал, что ты весьма способный молодой человек.

– Так все-таки молодой человек? – с надеждой уточнил я. – Не старик, не женщина?

– Ой, я тебя умоляю, – насмешливо воскликнул Он, – не придирайся к словам! Молодой человек – фигура речи, не более. В половине ваших языков «человек» и «мужчина» взаимозаменяемы, вольно ж тебе по-русски думать. Так что «молодой человек» – просто термин, означающий, что жизнь этого персонажа далеко не заканчивается. Я же тебе обещал еще тридцать три года, забыл? – Он помолчал. – Да нет, не забыл, конечно. Но вы, люди, совершенно не умеете думать комплексно, чтобы видеть сразу разные направления и связи. Впрочем, это пустое. Ты-то как раз и впрямь очень способный молодой человек. У нас тут на тебя уже ставки делают, целый тотализатор образовался.

И тут я вдруг понял причину своих колебаний, своей неуверенности, даже своего страха. Мысль была острой и не слишком приятной:

– Ты мне врал!

– Да неужели? – равнодушно спросил Голос. – В чем же?

– Ты сказал, – задыхаясь, выпалил я, – что если я буду достаточно внимателен, то смогу понять, какая из жизней – моя собственная, кто из этих троих – я сам.

– А ты не понял? Бедный мальчик! – в Голосе звучала откровенная издевка.

– Я понял бы, если бы ты не принялся мне память отшибать! – Кажется, мне не оставалось ничего другого, кроме как обвинять. Да и что я теряю? Что Он мне сделает?

– Да ладно! – словно бы отмахнулся Он от моих «обвинений». – Зачем тебе там твоя память? Наблюдай и копи впечатления. Здесь-то ты все помнишь из того, что было в этих трех сериях, разве нет?

– Ну… помню, – неохотно согласился я. – Но я думал, что почувствую, кто из них я, и ты говорил, что надо стараться удержать внимание. Как можно удержать внимание, когда тебе отшибают память?

– На уровне подсознания, друг мой.

– Опять увертки! – разозлился я. – Ну а как же! – Я вдруг догадался, в чем дело, ну, или решил, что догадался. – У вас ведь тут тотализатор, да? На ипподроме тоже стараются на результаты забега повлиять: напугать лошадь или жокею гадость сказать, чтобы он не мог на дистанции сосредоточиться, – все, что угодно, лишь бы собственные шансы на выигрыш повысить.

Вот и как Он теперь, интересно, оправдываться будет?

Он хохотал довольно долго:

– Друг мой, ты совершенно фантастический фантазер! Надо же додуматься до такого – сказать жокею (это ты про себя, что ли?) гадость, чтобы он скачку проиграл! Можно подумать, хоть кому-то интересно, кто первый к финишу придет. Да и что такое финиш? Если подумать, то и финиша-то никакого нет.

– Но… – Я растерялся. – Ты же сам сказал про тотализатор.

– Друг мой, не суди о том, в чем ни уха ни рыла не смыслишь. – Голос произнес это добродушно, как бы смягчая интонацией грубость и унизительность слов, произнес почти проникновенно, хотя, если честно, в добродушном тоне явственно сквозила снисходительность, ну вроде как у Слона к Моське. – Твоя аналогия с ипподромом напомнила мне одну забавную историю. Совсем недавно, всего лет сто назад, в Англию прибыл с визитом некий арабский шейх. И, как это называется, принимающая сторона включила в культурную программу для высокого гостя посещение каких-то знаменитых скачек, что-то такое королевское. Решили, что уж лошади-то арабского вельможу наверняка интересуют. А шейх, представь себе, отказался. Зачем мне, говорит, на это глядеть, я и так знаю, что одна лошадь бегает быстрее другой. Очень мудрый был шейх, – уважительно констатировал Голос. – Лошадей, кстати, любил по-настоящему, а не так, как любят на ипподроме. Понимал: лошадь прекрасна, и глядеть, как она скачет, – наслаждение, и не меньшее наслаждение – скакать самому, сливаясь с лошадью в одно и дыша ее дыханием. Но глядеть, как потная толпа, в которой и не поймешь, где кто, несется сломя голову в клубах пыли, – профанация той самой красоты. И уж точно никакого наслаждения.

Для него «сто лет назад» – это «совсем недавно»? Пожалуй, с моей стороны действительно глупо спорить с существом, у которого за спиной (впрочем, у Него и спины-то никакой нет) – сотни лет размышлений. Хотя в истории про шейха я никакой особой мудрости не углядел. Капризный сноб, и ничего больше.

Однако вопрос с их тутошним «тотализатором» меня все же заинтересовал:

– Но если не имеет значения, кто первый на финише, на что же вы тогда ставите?

Я думал, что Голос опять скажет что-нибудь свысока, но, похоже, Его порадовал мой интерес, порадовала возможность что-то объяснить.

– На знание людей. На то, какой выбор ты сделаешь. – Он говорил с интонациями опытного учителя, растолковывающего сложный материал и довольного тем, что ученик стремится к познанию. – Вы ведь, люди, все время кричите о свободе воли, об упущенных возможностях, о том, что «ах, если бы я мог повернуть»… – Он помолчал немного и вернулся к основной теме нашей «встречи». – Ну вот, тебе дали возможность сделать выбор. Кто же счастливчик?

Моя злость улеглась, даже не успев разгореться. Ну да, я пешка в Его игре. Но ведь совсем не в том смысле, в котором это обычно говорят. Он ведь не двигает мной, как вздумается. Напротив. Вся свобода воли, вся свобода выбора в моих руках. Никто меня ни к чему не принуждает. Чего я взбеленился?..

Проклятье!

– Но ведь если я не узнал никого, если я не почувствовал ничего знакомого… может, среди этих троих меня и не было?

– Может, – неожиданно и, как мне показалось, одобрительно согласился Голос. – Но что это меняет? Ты все равно этого не знаешь, поэтому вся свобода – перед тобой. Выбирай. Кто из них останется жить?

– Я не знаю, – сокрушенно признался я.

Похоже, моя неуверенность Его огорчила:

– Как это? Чья жизнь показалась тебе более интересной, насыщенной, значимой, перспективной? Приятной – в конечном счете.

Он говорил, словно преподаватель – теперь я чувствовал это совершенно явно, – подталкивающий к решению задачи. Его слова были как подсказки. Вот только проку от них все равно не было.

– Я просто не знаю, – убито признался я. – Каждый из них как будто находится на каком-то пороге. Миша – сам весь сплошной чистый лист, он может стать… да, наверное, каким угодно. Тут больше всего возможностей. Он едва-едва начал просыпаться от своих бесконечных развлечений. И любовь у него начинается…