Леонид Васильев - Лесными тропами к истоку Страница 27

Все это видел одиноко стоявший молодой журавль и грустно переминался с ноги на ногу. Конечно, Журка не такой сильный и наглый, как некоторые; молод еще, а полюбил сразу, горячо, всем сердцем и навсегда. В небе он летал с ней в одной стае, в одном клине и слушал, наверное, как поет воздух в ее крыле, как шуршат перышки ее одежд.

Журка закрывал глаза, представляя себя с молодкой на залитой солнцем поляне, в ромашках и васильках. Но всякий раз его мечты прерывал неожиданно появляющийся долговязый. Он оттеснял Журку от его возлюбленной. Но молодой журавль сопротивлялся натиску, не поддавался сопернику, что-то кричал долговязому, и, к сожалению, вызывал гнев у вожака стаи. Тот, не вникая в суть, гортанно ругал молодого за недисциплинированность. И, Журка, никем непонятый и смущенный криком старшего, уступал место возле молодки долговязому старику.

Здесь, на отдыхе, на широком поле возле леса, Журка вдруг обнаружил, что эта молодая птица к нему вовсе неравнодушна, вон как поглядывает на него. Видимо, от нахлынувших чувств журавль широко расправил крылья, сорвался с места и побежал, затем повернулся, подпрыгнул высоко и стал весело и задорно курлыкать.

Журавлиный народ собрался вокруг весельчака. Уже блестело над пашней солнце, день набирал силу. И пожилые журавли, еще не отдохнувшие, бубнили про себя: «Ох, уж эта молодежь, отдыхать надо, силы набирать, а этот дурачок прыгает». Но Журка, словно не замечал окружающих, продолжал свою пляску, у него много силы, он не устал. Молодой журавль то приседал, то поднимался на крыло, то изгибал шею, будто прижимался к своей подружке.

Птицы, вытянув шеи, разглядывали его и, притоптывая, одобрительно курлыкали. Вот плясун подхватил из лужицы лягушонка, подкинул его вверх и, эффектно щелкнув своим клювом, ловко проглотил его. Волна одобрительных возгласов вырвалась из толпы.

Оттолкнув долговязого, в круг ворвалась молодка, такая озорная и веселая. Она, гордо выпрямив шею, как девушка в хороводе, развела в сторону крылья, подпрыгивала и закружилась вокруг Журки.

Глядя на эту мизансцену, Андрей вдруг увидел танцующую балерину Жанну на большой сцене театра, а себя в роли Журки.

Долговязый тоже хотел показать вершины бального мастерства, но, запнулся за кочку, и упал с высоты своих ног. Сконфуженный и осмеянный, он ушел из круга. А молодая пара бойко играла свой первый в жизни танец юности, удачи и бесстрашия перед дальней и трудной дорогой.

Опустело поле. Журавли поднялись в небо. В строгом порядке, клин за клином, плывут они в поднебесье, забираясь все выше и выше. И вот, наконец, их уже не видно. Только прощальное курлыканье их, похожее на приятные звуки медных труб и валторн, доносится до слуха.

По словам матери Андрея – Марии Григорьевны, ее родители по журавлям определяли, скоро ли будет холод или тепло. Услышат в сентябре крики высоко летящих журавлей, скажут: «Быть рано зиме». Услышат же весной, пусть даже стоит холод, скажут: «Скоро будет тепло». И старые люди не ошибались в прогнозе.

Андрей жалеет времена, когда все земли колхозов и совхозов были засеяны пшеницей, рожью, ячменем, овсом, кукурузой, засажены картофелем. Ни одного клочка земли тогда не пустовало. Вольготно было дикому зверью.

Мать – кабаниха приводила своих полосатых поросят на овсы или кукурузное поле поздним вечером. Она одним рывком перекусывала толстый стебель и золотистого цвета початки с белой кисточкой на конце тут же с сочным чавканьем поедались поросятами.

А после уборки кукурузы, дикие свиньи с удовольствием посещали картофельные поля, наедаясь сочными корнеплодами до отвала.

Охотники отмечали превосходную упитанность зверей: под шкурой сала бывает толщиной с ладонь.

Сытно было лесному зверью, даже глубокой зимой под снегом, копая землю, всегда находили себе еду.

Егерь вспоминает случай из прошлого, как он однажды в поздних вечерних сумерках наблюдал за семьей кабанов.

Наступил предзимний месяц ноябрь. Соколов по делам работы посетил знакомую деревню. Деревенька немала: с фермой и полями, с трех сторон окруженными хвойным лесом. Местные жители сказали ему, что на поле каждую ночь приходят кабаны. Интересно было бы полюбопытствовать, посмотреть на их работу.

Кабаны любят копать картофель, любят покормиться овсом, горохом.

Надо сказать, кабан очень опасен, умеет защищаться от врагов. Острые длинные клыки его – страшное оружие. Взрослый кабан не боится ни волков, ни медведей. Защищаясь или нападая, кабан колет клыками с такой быстротой и силой, что нет животного, которое бы устояло и осталось невредимым, если попадет под удар.

Взрослых самцов за поразительную способность наносить молниеносные смертельные удары охотники называют секачами.

При встрече с ним обращаешь внимание на настороженные мохнатые уши, колючий взгляд маленьких черных глаз и черный «пятачок» рыла в обрамлении светло-желтых блестящих клыков.

У самок дикой свиньи клыки не срастаются, поэтому, обороняясь, она не сечет, а кусает врага, рвет и топчет ногами.

Недавно кабаниха сильно покусала охотника из соседнего поселка, проявившего на охоте неосторожность. Он встретился со зверем, как говорят, нос к носу, в густом ельнике и растерялся: вместо ружья защищался руками. Чушка схватила его за руку и стала кусать. Рука оказалась сломанной в двух местах. Врачи помогли бедолаге, но, повстречайся охотнику секач, не ходить бы ему больше на охоту.

Соколов пересек деревню, и за луговиной показалось поле с кучами неубранной соломы. Спелую рожь скосили вовремя, обмолотили, а валки до сих пор не убрали: Почва по-настоящему еще не промерзла. У кабанов хорошее чутье, знают, что и где искать – везде видны борозды вскопанной земли и разворошенная солома. Дикие свиньи, видимо, ходят сюда каждую ночь, следы и копки свежие. Андрею очень захотелось остаться на поле, понаблюдать за животными. Тем более, что до наступления темноты ждать не долго. Соколов выбрал копну, разворочал солому и спрятался внутри, замаскировался хорошо, вот только солома сырая. Осенние дожди промочили копну до земли, и сидеть в сырости не очень-то приятно, ватные брюки были бы сейчас к месту. Но любопытство сильнее неудобств.

Осенний день, говорят, короче воробьиного носа: смеркалось быстро. Над деревней стрекотали сороки, но и они скоро улетели спать в темный хвойный лес. Заметно похолодало, напомнила о себе мокрая солома. Затекли ноги. Но шевелиться нельзя. Сумерки смазали деревья в единую черную массу. Андрей напряженно всматривался в темноту, глаза от напряжения устали: посмотришь на кучу, а она как живая шевелится. Но что это? впереди что-то двигается, или это видение усталых глаз? Да нет, и вправду из леса выходят кабаны. Они приближаются к месту кормежки молча, строем. Впереди идет очень большой кабан – видимо, отец, за ним спешат подсвинки и поросята сеголетки, замыкает шествие, вероятно, мать.

Скоро они пересекут входной след Андрея и доберутся до куч соломы. Поросята как всегда, играя, начнут шуметь и кусаться… Вот шедший впереди кабан остановился и хрюкнул, что означало – внимание, стоять тихо. Стадо замерло. С тех пор, как егерь пришел сюда, прошло часа три, запах его следа должен бы уже вымерзнуть, развеяться. Но секач след все же учуял. Звери остановились метрах в шестидесяти от засидки Андрея. Кабан поднял вверх морду и шумно втянул в себя воздух. Отец семейства рисковать не мог, след человека здесь неспроста. Чутким носом он фильтровал воздух, но поток воздуха шел не в его сторону: секач отделился от стада и побежал вокруг опасной скирды. Он искал струю, по которой безошибочно определил бы человека, будь он в поле. Кабан обегал копну большим кругом, легко и бесшумно. Андрея поразила его находка. Он косился на засидку и бежал змейкой. Так в кинофильмах бегают герои, спасаясь от пуль. Массивная клиновидная голова секача и сжатое с боков туловище позволяют ему бежать с огромной быстротой в непролазных заломах, по лесной чаще с буреломом, где много острых сучьев. От ударов и ранений его спасают прочная упругая щетина и густой волнистый полушерсток, толстая кожа и подкожный жир.

Вот зверь остановился метрах в ста, развернулся и стал шумно вдыхать воздух. Он учуял человека и громко хрюкнул. Семья, ожидавшая разведчика, после этой команды вмиг исчезла в лесу. Андрей был ошеломлен, его больше всего удивило не острое чутье и слух зверей, а порядок и дисциплина в семье. Он поразился послушанию маленьких озорных поросят. За время отсутствия секача они ни разу не шелохнулись на месте, некоторые из них стояли на трех ногах и терпеливо ждали команды отца-кабана.

На глазах Соколова прошла маленькая сцена из жизни диких животных, и ему, как зрителю, в эти минуты и в голову не пришло, что он среди вепрей один, без какой-либо защиты.

Вспоминая подобные фрагменты о животных, Андрей жалеет их, жалеет, что когда-то пахотные поля, дающие корм животным, теперь зарастают сорным лесом.