Алексей Синицын - Искусство скуки Страница 29

– Тебе, наверное, и вправду нужно, поскорей, уехать отсюда. – Прервал он молчание. – Ты здесь закисаешь от скуки и сходишь с ума. – Он опять искоса взглянул на неё.

– Тётушка Эжени хочет отправить меня осенью в католический интернат. Это где-то в Провансе, далеко…

Она сказала это совершенно серьёзно голосом взрослой, абсолютно одинокой женщины. Юноша почувствовал, как по его позвоночнику пробежал холод.

– Ну, вот, мы почти и пришли. – Выдохнула она, когда с просёлочной дороги они вышли на асфальтовую, возвышавшуюся на дамбе.

Дальше, сразу за дорогой начинался посёлок. Нужно было взглянуть на часы, но ему сейчас не хотелось отрывать от неё взгляда.

– Аааа… ты мне ещё не рассказала, откуда берётся этот восьмой «летучий голландец». – Нашёлся он. – Не можешь же ты оставить меня в неизвестности на самом интересном месте! Наверняка, здесь не обошлось без какой-нибудь сложной конфигурации рельсов в форме двойной петли, да?

– А тебе самому не хочется броситься под поезд от такого скучного объяснения? – Безжалостно отчеканила девушка.

Вопрос оказался для него неожиданным. Но, чёрт возьми, в каком-то смысле она была права! Почему, в конце-концов, истинное должно быть, скорее всего, заурядным? И, конечно, такое банальное объяснение вряд ли смогло бы кого-то уберечь от гибели. А, между тем, она, слава Богу, до сих пор жива…

– На станции есть подробная схема железных дорог, – деловито и наставительно заговорила девчонка, – у тебя ещё будет время, чтобы ознакомиться с ней. Так и быть, дам тебе одну подсказку: три дня назад у меня зародилось одно предположение, которое подтвердилось при помощи часов. Остальное, ты должен додумать сам.

– А может, и вправду, вместе рванём в Марсель? – Вдруг предложил он.

Если бы его юношеский интерес к ней не захлестнула, накатившая гигантской закручивающейся волной щемящая жалость, девушка, возможно, даже и согласилась. Но она почувствовала, что он её жалеет.

– Нет, пока, что нельзя, рано. – Заключила она, изучая какие-то подробности на его лице. – Я не могу сейчас оставить тётушку и господина Цвейга. Ты лучше напиши мне что-нибудь из Марселя, если конечно захочешь.

Девчонка достала из своего рюкзачка маленький отрывной блокнотик, в котором, должно быть, записывала данные о движении поездов, быстро черкнула на нём адрес и отдала листок ему.

– А что мне написать на конверте? Ведь я даже не знаю, как тебя зовут.

– Напиши: «Попрыгунье Стрекозе». – Рассмеялась она. – А я буду отвечать «Жану Маре».

Они ещё несколько минут стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза и произнося слова, которые имеют значение только в юности. А ветер, разгоняемый лопастями гигантских ветряных мельниц, указывающих дорогу поездам и облакам, относил эти странные слова в никуда, в сторону юга…

Молодой человек с гитарой довольно быстро нашёл нужное место на схеме, одиноко висящей на стене почти безлюдного зала ожиданий. Немолодая, полноватая служащая билетной кассы с крупным шиньоном на голове, от нечего делать неторопливо и внимательно разглядывала его через прорезь в стеклянном окошке.

Подойдя поближе к рисованной карте, счастливо сочетавшей в себе топологию железнодорожных линий с физическими особенностями ландшафта, он сразу понял, что имела в виду девчонка, когда выразилась презрительно о его гипотезе кольцевого движения товарных поездов. Молодой человек и сам, всё увидев, поморщился.

Теоретически, это было вполне возможно – гнать поезда до Лиможа, Тулузы, Лиона, Безье или Нима, а потом возвращать их через Клермон-Ферран. Но при первом же взгляде на карту вырисовывалось два существенных возражения, против того, что кому-то действительно приходило в голову поступать именно так. От Монтаржи до Клермон-Феррана вела условная красная линия, означающая электрификацию данного участка дороги переменным током. Но за Клермон-Ферраном не было вообще никаких электрифицированных линий! То есть, с юга на узловую станцию по железной дороге можно было попасть только на тепловой тяге, да ещё преодолевая довольно неприятную возвышенность. Выходило, что-то совсем уж надуманное и искусственное – для того, чтобы загнать товарный состав на линию Клермон-Ферран – Монтаржи – Париж, нужно было два раза менять локомотив, переходя с тяги на постоянном токе, сначала, на тепловую тягу, а затем, меняя тепловоз на электровоз, работающий от линии с переменным током. Да ещё, к тому же, приходилось поднимать состав с грузом почти на 2000 метров над уровнем моря, а затем его оттуда спускать…

Но ведь откуда-то восьмой товарный состав берётся, думал он, подходя к билетной кассе.

– На ближайший, до Клермон-Феррана. – Сказал он, не глядя на служащую с большим шиньоном и просовывая мелочь в окошко.

– Стоянка 3 минуты, отправление в 19. 26. Счастливого пути. – Равнодушно благословила она.

Молодой человек, присаживаясь на причудливо изогнутое фанерное кресло, взглянул на часы, до прибытия поезда оставалось 18 минут.

Часы, часы… «Стрекоза» что-то поняла, когда взяла с собой на гору часы, что-то такое, о чём она стала догадываться раньше… Часы, очевидно, показывали ей время появления каждого из восьми поездов в определённой наблюдаемой точке… Поезда могли проходить эту точку в одно и то же время дня, или же в разное время… А что если в разное? Но тогда, что могут подтвердить часы? Расписание… Расписание движения поездов… Стоп!

Молодой человек резко вскочил с кресла и снова быстро направился к билетной кассе.

– Скажите, мадам…

– Мадмуазель. – Поправила его немолодая кассирша.

– Простите, мадмуазель… А где можно взглянуть на расписание движения товарных поездов?

Она несколько секунд с сочувствием смотрела на него.

– Товарные поезда не ходят по расписанию, юноша. Они отправляются по мере загрузки и формирования состава.

– Значит, никакого расписания для товарных поездов нет?! – Ещё раз для верности переспросил он.

– Есть примерный график движения… Но, я же говорю, что никакого точного расписания у товарных поездов нет.

– Благодарю. Значит, они всё-таки возвращаются! – Радостно прокричал он в самую прорезь окна. И не дав ей опомниться, тут же спросил: «А где у вас телеграф?».

– Да, вот же он. – Указала она на дверь под соответствующей надписью в углу зала.

– Благодарю Вас, мадмуазель, прекрасно выглядите!

Она недоумённо смотрела, ему вслед, автоматически поправляя свой, слегка растрепавшийся от продолжительной скуки шиньон…

Через полчаса, когда молодой человек в поезде, несущемся на Клермон-Ферран, всё ещё думал о своей разгадке тайны возвращения несчастных пассажиров, тётушка Эжени разворачивала на крыльце своего дома сложенную пополам телеграмму.

Три раза пробежав глазами её содержание, тётушка выразила на своём лице лёгкую озабоченность.

– Жоли, детка. – Крикнула она в дом. – Ты не знаешь, почему Жан Маре пишет стрекозам?! А главное, почему эти телеграммы доставляют мне?

– И что же он пишет? – Поинтересовалась Жоли, отправляя в рот ложку крыжовникового варенья.

– Да, вот: «Стрекоза (восклицательный знак). Я понял – восьмой поезд пассажирский (запятая) он ходит по расписанию (запятая) хоть и состоит из товарных вагонов (точка) Но (запятая) по крайней мере (запятая) они могут вернуться (восклицательный знак)».

– В самом деле?

– Да, именно так пишет Жан Маре!

На чердаке заскрипели половицы, и послышалась голубиная возня…

Contrapunkt № 9

«Когда на площади в нашем маленьком северном городе бьют часы он всегда по-старчески торопливо, суетясь, пытается открыть плотно закрытое ею окно. Не каждый раз это сразу ему удаётся, поэтому он кряхтит, волнуется, а иногда с упрёком и нетерпением поворачивает голову, чтобы отчаянно и зло взглянуть в её сторону. Она всегда при этом обречённо вздыхает, как будто надеется, что это, наконец-то, происходит в последний раз, и больше, никогда не повторится – эти его судорожные, торопливые попытки как будто вырваться наружу и тот самый проклятый бой часов. Ей давно уже всё осточертело так, что и нельзя сказать, можно разве только выдохнуть громко, обречённо и не стесняясь… Некого уже стесняться. Была бы её воля, она бы запечатала себя и его здесь навсегда, забила бы оконную раму досками крест-накрест, и всё, всё, конец. Чтобы никогда больше не видеть этот город, не слушать этих оглашенных часов, пропади они пропадом, всегда напоминающих, о чём-то таком, о чём не следует напоминать нормальным добропорядочным людям. Но, каждый раз наблюдая за его жалкими неуклюжими попытками открыть оконную раму, она всё-таки находит в себе какие-то нечеловеческие силы придти, проклиная всё на свете к нему на помощь, даже, если это происходит в ночной час, когда так мучительно хочется спать…».

– Мне этот бой часов на городской Ратуше тоже поначалу казался, по меньшей мере, странным. – Признался я, опустив закручивающийся свиток на колени. – У меня слегка начинала кружиться голова, и казалось, что небо вот-вот разразиться какой-то невероятной, нечеловеческой симфонией. А с моря нахлынут чьи-то ожившие сновидения… Я даже цепенел от предчувствия приближающейся катастрофы. Но, ничего такого не происходило, и я постепенно привык. Остались только лёгкие головокружения.