Юлия Лавряшина - Дочки-матери на выживание Страница 3

Хотя и ему тоже требовалось уединение, что в однокомнатной квартирке, позднее ставшей Наташиным офисом, давалось непросто. Забравшись под стол, Ленька рисовал своих «идиотиков», как называл их отец, – мускулистых воинов с небольшими головами. И гора мышц у каждого все росла и росла… Потом сын вырезал их и играл сам с собой, потому что сестра никогда не составляла ему компанию – взрослой себя считала! А он долго оставался ребенком и что-то бормотал в своем углу на разные голоса. У него была целая куча игрушек, а он упорно плодил этих «идиотиков»… Аня презирала его за это и любила называть «маменькиным сынком». Он и был маминым, только не в уничижительном смысле.

«Надо работать! Глушить работой». – Наташа вскочила из-за стола. На дела набрасывалась, как на болеутоляющие таблетки, а со стороны казалось, что Малаховская землю роет, чтобы фирму вывести в лидеры своего бизнеса. Пока до этого далеко было, но если боль не утихнет в ближайшие года три, то все может быть…

– Я поехала на встречу с иллюзионистом, потом – к музыкантам, – бросила она секретарше. – Если что – я на связи.

И забилась в лифт от чужих глаз, которые могли подметить, что иногда с Наташи почему-то слетает пыльцой ее природная жизнерадостность. Пара минут наедине с собой. Смогла бы она выдержать целые дни, как Аня? Не заскучала бы в собственном обществе? Дома, когда дочь запиралась у себя, Наташа сразу хваталась за телефон или включала телевизор. Ей необходимо было слышать чей-то голос, иначе нарастал ужас: мир забыл обо мне…

Дверцы раскрылись, предлагая ей мир подземный. Здесь, на парковке, машины ждали своих хозяев, как дремлющие псы… Как Ленька радовался, когда она принесла подобранного на улице щенка, собственноручно отмыла его и проглистовала. И сын, топоча, носился с неуклюжим, заваливающимся на бок щенком наперегонки, хотя квартирка тогда была такой, что не разбежаться. А дочке собака сразу вонзилась костью в горло. Точнее, в ухо.

– Да что он все время лает? – морщилась Аня. – Столько шума от него…

Почему в ней всегда была эта патологическая непереносимость любых звуков? И громкий Наташин голос, развитый на чужих свадьбах, больнее всего резал дочкин слух. Она даже головой трясла и закрывала ладошками уши, демонстрируя, какой дискомфорт причиняет ей мать, только открывая рот.

– Смотри, какой хорошенький! – Наташа тормошила щенка, целовала его смешную мордочку, пытаясь расположить к нему дочь.

Но Аня сторонилась их обоих:

– Мама, ты же его трогала, а теперь меня! Ты хоть руки помой… Фу, что ты его целуешь, он же под хвостом у себя вылизывает!

Все это еще можно было как-то снести и уладить, если бы чернявый дурачок, которого они назвали Кузей, не добрался до книжек. Могло показаться, что вся квартира усеяна бесцветными конфетти – так мелко щенок изорвал все страницы. С Аней случилась настоящая истерика… Когда дочь позвонила ей, Наташа даже не сразу поняла из ее рыданий и заиканий, что именно произошло. Но нечто совершенно ужасное – это было ясно. Температура у Ани подскочила запредельно, даже «Скорую» пришлось вызывать – Наташе не верилось, что можно так расстроиться из-за книг.

– Детка, да я куплю тебе другие! Куплю, – клялась она.

Но дочь визжала, колотя ногами и тыча в провинившегося щенка:

– Выгони его! Унеси его куда хочешь!

И Володя встал на сторону дочки: нельзя так издеваться над ребенком. Не хочет собаки, и не надо. Ему-то было все равно…

– А я хочу! – пискнул из-под стола Ленька, обнимавший щенка, и затих.

Больше они никогда не заводили животных. А теперь Наташе казалось, что из их дома что-то ушло тогда вместе с этим щенком…

Ей почудилось, будто звук шагов, доносившихся из темноты за спиной, стал наплывать, приближаться, подменяя привычную реальность какой-то киношной, выдуманной. Это там, в экранном Зазеркалье, на людей то и дело нападают на подземных стоянках, и женщинам приходится убегать, подворачивая ноги, на ходу сбрасывая туфли. Они разлетаются попавшими в шторм лодочками, беспомощно заваливаются на бок, демонстрируя степень беззащитности их владелицы. Крупный план. Срывающееся дыхание актрисы.

Женщина ускорила шаг, невнятный стук каблуков доносился издалека, точно душа ее уже отделилась от тела, и с недоумением прислушивалась к происходящему внизу. И не с ней – это ощущение не оставляло. Вспотевшая рука не сразу попала в сумочку: «Ключи… Ключи… Да где они?!»

Кто-то идет следом, в этом нет сомнения. И он тоже заторопился, почуял, что добыча ускользает. Показалось, что он уже в паре метров, она резко повернула голову: никого! Опять слуховой обман гулкого подземелья? В ушах шумит так, что посторонних звуков уже не разобрать… На ходу обернулась, пятясь назад, но даже тени, скользящей следом, не увидела. Фантом какой-то… Или успел присесть за чью-нибудь машину? Джипов здесь хватает.

– Эй, кто здесь? – резко выкрикнула она, понимая, что рискует выставить себя идиоткой. Может, человек просто нагнулся, чтобы достать что-то из салона своей же машины…

Но никто не откликнулся. Не выпрямился. И никак не находились ключи, а это уже заставляло паниковать, ведь спастись можно было только в своем «BMW». В народе – просто «трешка»… Рука нащупала и стиснула большой кошелек: «Швырнуть ему? Кость – бешеной собаке… Этого хочет? Не меня же… Теперь эти уроды только на детей охотятся. Бросить?»

Но что-то в ней слишком сопротивлялось. Когда-то Наташа билась за каждую копейку, даром они ей никогда не давались. Не годами, десятилетиями вырывалась из нищеты. Как ноги пухли, когда возвращалась с очередной свадьбы – без голоса, без сил! Все, что теперь имеет, своим горбом заработала, с какой же стати отдавать хоть частичку тому, кто сам не способен ни на что иное, как нападать на женщин?

Вперед. Кошелек так и остался в сумке, теперь ключи от машины жгут ладонь, как сорванная чека гранаты: «Уцелею? Успею?» Ног уже нет, вместо них – стекающий с тела ужас. Но эти тягучие струи еще как-то движутся, хотя мозгу больше не подчиняются. Он, собственно, и команд никаких не дает. Отключился. Растекся страхом.

Внезапно спину обдало тишиной. Наташа и теперь не обернулась, не дала ему посмеяться над ее доверчивостью. Едва не упав на капот своей машины, надавила на кнопку брелока. И только тогда додумалась, что это лучше было сделать заранее, за несколько шагов. Но вышло как вышло.

Не поднимая глаз, Наташа распахнула дверцу, упала на сиденье и мгновенно заблокировала все замки. Конечно, он еще мог разбить лобовое стекло битой, как тоже делали в фильмах, и все же она почувствовала себя в относительной безопасности. Как всегда, ощущала машину своим убежищем даже в большей мере, чем дом ее мечты, ради которого, в общем-то, и билась все эти годы, как рыба об лед. Сейчас же он казался слишком большим, по углам слонялись привидения. Пока его строили, экономя каждую копейку, их было четверо. Остались двое… Как двоим найти друг друга в таком пространстве?

Только заведя мотор, она решилась бросить взгляд поверх руля. Глаза жгло от страха, как от бессонницы, мешало взглянуть. Веки показались ей пергаментными, готовыми порваться от слишком резкого движения. Осторожно, осторожно…

Поблизости никого не было.

Удалось продохнуть. Увлажнившись облегчением, глаза быстро обшарили подземелье.

– Что и требовалось доказать, – на всякий случай она все же произнесла это шепотом. – У меня развивается совершенно идиотская мания преследования… А я ведь никогда не была трусихой!

В своих Хамовниках она ни в детстве, ни в юности не боялась возвращаться домой даже в полночь. Ловила дыхание темноты, подставляя лицо, подмигивала звездам, которые будоражили в ней что-то смутное, шальное. И ничто вне стен родной квартиры, в которой поселился ужас, не могло вызвать в ней страха… Не потому, что времена были другими, и тогда всякое случалось, но Наташе казалось, что здесь ее бережет сама земля, и Новодевичий монастырь осеняет крестом. В собственном доме не удалось уберечься… Но в этом ни земля, ни монастырь повинны не были.

Сейчас московская улица встретила неудержимым солнцем, которое заставило одновременно зажмуриться и улыбнуться: «Я жива! Хорошо-то как…» Наташа тут же открыла глаза: еще аварии не хватало! Только что она едва не погибла от собственного воображения…

Теперь ясно, точно опять увиделся кадр из фильма, только на этот раз романтического, представилось, как ее улыбка влажно поблескивает на солнце. Мужчине, к которому она направлялась, этот блеск должен показаться магическим. По крайней мере, так задумано, хотя и не имеет особого значения. Главное, чтобы он заключил контракт с ее агентством по устройству праздников. Ей нужен этот иллюзионист, говорят, он неплох и обаятелен, почти, как Копперфильд. Хотя в это слабо верится… Такого, как тот черноглазый американец, вряд ли удастся найти в Москве.