Юрий Купер - Сфумато Страница 3

Глава 2

Долго звонил телефон. Я с трудом нашел его и ответил. В трубке послышался пьяный женский голос:

– Ты не можешь забрать меня отсюда?

– А где ты?

– У подруги, – ответила она. – Давай, забери меня.

– Я что, твой водитель, что ли?

– Умоляю, забери!

Что со мной происходит, как я живу? Что за люди, которыми я сам себя окружил?

– Вызови такси и приезжай! – с раздражением бросил я.

Через полчаса она уже звонила в дверь. Единственная странная деталь, которая бросилась в глаза, – ее джинсы. Их передняя часть была обычной, джинсовой, а другая, задняя, почему-то из красной ткани. Что у баб в голове, когда они напяливают на себя такие вещи?

Я вспомнил, что приглашен на день рождения, но идти туда не хотелось. Главной причиной был Харитонов. Он знал, что я буду там. Харитонов принадлежал к категории людей, с которыми всегда возникают проблемы. Ну, во-первых, ему было противопоказано пить. После двух стаканов виски он становился агрессивным и подозрительным. Любой выход с ним на люди непременно кончался или скандалом, или примитивной дракой. Он был переполнен своей значимостью и своим доморощенным представлением о справедливости. Набив очередной раз кому-то морду, без конца лез ко мне со стандартным вопросом: «Скажи честно, я прав?» Выходил в свет он всегда один, без спутницы. На вопрос «почему?» отвечал, не моргнув глазом: «Что я, идиот что ли, приводить с собой женщину для других?» Себя он почему-то представлял записным Казановой, хотя объективных данных для этого было маловато.

Короче, если мне и приходилось иногда видеться с Харитоновым, то я предпочитал делать это тет-а-тет, в основном чтобы не подвергать своих друзей или знакомых опасности.

Например, однажды, встретив Петрова, Харитонов долго и нудно рассказывал ему о своей любимой женщине, которую кто-то случайно застукал в ресторане с другим мужчиной. Закончив рассказ, он вдруг неожиданно спросил:

– Ну, и что, вы думаете, я с ней сделал?

– Не могу себе даже представить, – с улыбкой ответил Петров.

– Ну вот, а я… – Тут глаза Харитонова налились кровью, а губы задрожали.

– Что… вы? – насторожился Петров.

– Я ее побрил, а потом обоссал.

Разумеется, после такого признания Петров позвонил мне и недовольно поинтересовался:

– Как ты можешь общаться с такими людьми?

Ну что я тогда мог ему ответить?

Как бы там ни было, я решил, что все-таки поеду на день рождения и возьму с собой это существо в немыслимых двухцветных джинсах.

На улице я поймал машину, и мы поехали в ресторан.

Первая фраза, с которой она обратилась к Харитонову, как только мы вошли в зал, была:

– Почему ты со мной не поздоровался, когда мы встретились в караоке?

Я знал, что ее вопрос означал приглашение перейти к выяснению отношений не только с Харитоновым, но и с окружающим миром, включая официантов, гостей… со всем, что двигалось.

Харитонов был явно удивлен:

– А с кем я был?

– С каким-то мужиком.

– Я тебя не видел. А ты с кем была?

– С подругой.

Мои просьбы оставить разборки на другой день были пропущены мимо ушей. Поэтому, несмотря на долгие теплые тосты в адрес новорожденного, атмосфера за столом продолжала оставаться напряженной.

– Отвези меня домой, – наконец попросила она.

Мы вышли из ресторана, и я снова поймал машину.

– Я никуда без тебя не поеду! – громко заявила она, едва держась на ногах. – Кроме того, мне некуда ехать, у меня нет дома, купи мне дом…

Я понял, что спорить сейчас бессмысленно, и с трудом усадил ее в машину. Приехав к себе, расплатился с водителем и поблагодарил бога, что все закончилось. Но оказалось, что я поторопился. Она ворвалась следом за мной в подъезд, и мне ничего не оставалось, как подняться вместе с ней в квартиру. Там я указал ей на диван, ушел в свою комнату и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Прошло, может, минут пять – десять, как она влетела ко мне.

– Что я такого сделала?

– Ничего… Просто давай спать, а завтра разберемся.

– Нет, мы разберемся сегодня, – с железным упрямством настаивала она. – Скажи, кто я для тебя?

Я молчал.

– Я тебя еще раз спрашиваю, кто я для тебя?

– Животное… – уже совсем потеряв терпение, сказал я.

– Я животное?! – с удивлением и ужасом воскликнула она и выскочила в коридор.

Я услышал грохот в кухне, как будто обрушились стены, но тупо продолжал пялиться в экран телевизора. Внезапно раздался истошный крик:

– Помоги мне!..

Я поднялся и пошел в кухню.

Она сидела на полу. Все вокруг было в крови. Кухонный ящик, в котором лежали вилки, ложки и ножи, валялся на полу и тоже был забрызган кровью. Ничего, кроме пустоты и жалости к самому себе, я не почувствовал. Единственный человеческий жест, на который в тот момент я был способен, это снять с брюк ремень и перетянуть ей порезанные руки. Потом, чтобы не видеть весь этот кошмар, я вышел из кухни и набрал телефон «скорой помощи». Когда вернулся, она пыталась мыть пол и стены, повторяя, как заезженная пластинка:

– Прости меня, прости меня…

«Скорая» приехала довольно быстро. Два высоких мужика, не задавая вопросов, перевязали ее и собрались везти в Институт Склифосовского.

Я отдал им двенадцать рублей, и мужики ушли, уведя с собой существо с белоснежными бинтами на руках.

Наконец, я остался один. Вся кухня была в крови, на кухонном столе разбросаны бинты, тампоны, в раковину свалены ножи, вилки и ложки. Притрагиваться ни к чему не хотелось, я вернулся в свою комнату и стал досматривать какой-то фильм. Очень скоро меня охватила вязкая дремота. О чем я думал, трудно сказать. Я только знал, что испытываю чувство облегчения, чувство свободы, что остался один. Какое счастье не слышать: «Кто я для тебя?» Зачем задавать мне такой вопрос, когда я не знаю, кто я для самого себя?

Кто-то постоянно стучал в мою дверь. Барабанили в дверь и когда я жил на Кировской улице, и на Пятницкой, напротив Пятницкого рынка. Это были совершенно незнакомые люди, которые независимо от времени суток соображали на троих, поэтому стакан являлся для них важнейшим житейским атрибутом.

Я оставлял его в почтовом ящике, чтобы не нужно было утром вставать с кровати. Алкаши привыкли к этому, как животные, которые приучаются к месту, где их кормят. Теперь в дверь стучали только те, кто еще не знал, где можно найти стакан.

Каждый вечер мы с Норой ужинали в «Национале». Вернее, я просто наблюдал, как она ест. Я не был голоден и только пил, пытаясь согреться. Я страшно замерзал, шатаясь по книжным магазинам весь день.

Красть книги я начал совершенно случайно. Однажды, гуляя по Сретенке со своим другом, я заглянул в книжный магазин и был поражен атласом рыб и животных с акварельными иллюстрациями. Его размеры и переплет с потертыми углами обещали интересное содержание. Помимо эстетики, книга притягивала к себе своей очевидной ценностью.

Короче, я украл ее и спустя пятнадцать минут продал в другом книжном магазине.

Конечно, эта преступная выходка не имела ничего общего с моей профессиональной карьерой.

Я проводил дни, передвигаясь из одного магазина в другой, будучи уверен, что все продавцы уже хорошо меня знают. Я не крал все подряд, а выбирал только те книги, которые можно было легко перепродать.

С приобретением опыта постепенно пришел и страх, и, как следствие этого, скверное настроение по утрам. Просыпаясь в своей грязной комнате в доме напротив Пятницкого рынка, я открывал дверь на улицу, где над воротами висели круглые электрические часы. Холодный запах снега, просыпающейся улицы, а с ним и тревожное предчувствие наступающего рабочего дня пробиралось в меня, я чувствовал его кожей. Нора приходила ко мне обычно по утрам, когда заканчивалось ее ночное дежурство в Радиокомитете. Впрочем, она появлялась и ночью во время перерыва на работе. Я как сейчас помню запах ее пушистой черной норковой шубки и темные круги под глазами от бессонных ночей. Мы лежали в тишине, слушая храп соседей за стеной и шорох падающего снега за окном. Затем, уже почти засыпая, я чувствовал быстрый поцелуй в щеку и щекочущее прикосновение мехового воротника. Она убегала на работу в студию, где читала низким голосом утренние новости и делала обзор газетных статей для полупроснувшихся москвичей.

Утром Нора снова забегала, мы отправлялись по заснеженной Новослободской пить кофе, а потом расставались до вечера. Она уходила спать к себе, а я шел по книжным магазинам. Эта женщина была всем для меня: любовницей, подругой, матерью. Вечерами, когда я сидел с ней в теплом и уютном «Национале», мне было приятно сознавать, что я могу угостить ее шампанским и цыпленком табака, которого она так любила. Еще она любила поэзию Цветаевой, музыку и «делать это».