Артур Кухта - В гости через форточку Страница 3

Она, вероятно, просидела бы так до утра, если бы во дворе не показался тот самый фантом. Он подъехал ближе, слез с велосипеда и молча зашёл в подъезд. Следом зашла и Семёновна. Пока ехал лифт, она разглядывала его черные ботинки с большими красными шнурками, клетчатые шорты, курточку, капюшон и черный козырек кепки.

Мальчик поднял велосипед на заднее колесо и еле как втиснулся в кабинку. Лифт уехал на шестой этаж, а когда там закрылись двери, отправить его вниз никто и не подумал.

Бабушка всё поняла: мальчик совсем не призрак, не глухой и не контуженый, мальчик в своём уме, хотя, может и не в своём, а в каком-то извращенном, современном умишке. «Знаем, знаем, знаем таких, – бубнила она под нос. – Это бескультурье».

***

– Ты всё катаешься, а я за тобой стенки в лифте протираю… – сказала она на следующий день. – Лисапедом своим. Грязи развёл…

Мальчик не ответил.

То же случилось и на следующий день, и в день после следующего дня, и после, и дальше. И как Семёновна ни пилила его взглядом, как ни подыскивала острые слова, как ни жмякала тряпку (которую для эффекта даже поваляла в грязи) – мальчик её не замечал. «Ремнём высеку… – решила она, но быстро вспомнила, что это чужой ребёнок. – А не я так отец».

Обычным бабушкиным способом она вычислила, что юный преступник, потенциальный наркоман и убийца живёт на шестом этаже, в квартире «67». После очередной велосипедной прогулки, она прошмыгнула за ним в подъезд, чтобы запыхаться и выглядеть ещё несчастнее, пешком поднялась до шестого этажа и, наконец, в каком-то радостном волнении позвонила в дверь.

На пороге показался кабанистый мужик без майки, такой здоровый, что «одним ударом всю дурь вышибет» – подумала Семеновна. Такой здоровый, что встреть она его в подъезде, сразу начала бы молиться и плакать. Сейчас же Семёновна так этому обрадовалась, что несколько секунд не могла говорить, а только трясла в руках грязную тряпку.

– Здравствуйте, так это… так… так я соседка ваша, с дома… – она поглядывала через подмышку на грязные колёса велосипеда. – Мне с вами поговорить бы… Вы мне, мне бы… Вот, тряпка, я ей лифты протираю. За сынком вашим, он же катается… Все стены замарал, пойдемте, посмотрим? Так он ещё и не здоровается, он ещё хамит… За мной, в лифт… Я покажу…

– Бабань! – крикнул он (или Семёновне только показалось, что крикнул) – Бабань, в моё время в этих лифтах ссали и срали… Не страдай.

И захлопнул дверь.

Раиса Семёновна перестала быть Раисой Семеновной, перестала быть заслуженным гражданином, пенсионеркой, перестала быть, и стала просто бабаней. Она сжала тряпку изо всех сил – но сил было так мало, что тряпка выпала из рук. Проглотив ком обиды, она пошаркала к себе в квартиру…

***

– Здравствуй, Андрей Петрович… – говорила она на следующий день. – Как здоровье? Куда летом отдыхать едете? А я, знаете, в санатории была. А теперь вот сижу с тряпкой, протираю лифты за молодежью…

– Людмила, как ты моя хорошая? Ты гляди-сь, с тряпкой сижу… У нас ведь слышала, ве-ло-си-пе-дист живёт! Все лифты испоганил.

– А вы на дачу? Вы когда приедете? Вы хоть на природу, на воздух… а то у нас чернота! В лифтах-то особенно…

– Роман Евгеньич, они вас не топят? Не шумят? Да как это… Это же хам, бездельник. Отец у него такой же… – переходила она на шепот. – Пьяница и вор. Он это самое, страдает!

Семёнова хотела пробежать по всем квартирам, заскочить в соседний подъезд, в соседний дом и двор, хотела рассказать, что у них беспредел, что надо пресечь. Самым понимающим оказался Игорь Палыч – сосед с третьего этажа, хороший, добрый и вежливый мужчина – но и тот, как только докурил, сразу же поторопился по своим делам. «Он ведь убьёт через десять лет… – думала Семёновна. – Надо вмешаться! Он сопьётся, он убьёт!»

– Вот помяните меня, – бурчала она. – Вас пока не коснется, вы… Вы… Вы… Здравствуйте… – обратилась она к незнакомой женщине лет тридцати. – А я вот, поглядите… С тряпкой сижу и вытираю-сь лифты.

Женщина начала искать ключи в сумки, и как бы между делом, как бы так и надо, как бы не приказом, а советом, высказала:

– Лучше б двор подмели, или урну почистили.

Семёновна потупила взгляд. Она медленно опустилась на лавочку, но когда увидела краем глаза метлу и ведро, которые оставил дворник, то в одну секунду поняла, что её приняли за другую.

– А вы, в общем, с какой квартиры будете? – вскочила она. – Вы в гости чтоль к кому? Куда идёте? У нас так нельзя, у нас всё по пропускам-с… Вы куда? Вы с какой квартиры будете?

– С шестьдесят седьмой буду.

Старуха так и обомлела.

На лбу проступил холодный пот, затряслись руки, ноги. «Шесть-семь, шесть-семь» – крутилось в голове и слышался дьявольский звук велосипедной цепи: «Ш-ш-ш-ш…» Семёновна села, а если быть точнее, полу-села-полу-легла на лавочку. Ей почудилось, что она проснулась от ужасного кошмара, что лавочка это кровать и что нужно только закрыть глаза и уснуть.

– Раиса Семёновна? – позвал знакомый голос.

Бабушка открыла глаза и с полминуты смотрела на соседа.

– Игорь Палыч… – вцепилась она в руку. – Игорь Палыч… Игорь Палыч… Лифты марают колесами, грязью, лифты…

– Да я понимаю, понимаю, – вырвался он из кукоженных рук. – Вы утром говорили. Это мы скажем, разберемся. Все понимаю, я только одно не соображу – вам-то какое дело? Вы на первом этаже живёте.

***

На следующее утро, перед тем как выйти на работу, Игорь нашёл под дверью такую записку:

«Уважаемые соседи. Сегодня будет проводиться собрание подъезда номер 2, в 20:00. Всем быть обязательно. При себе иметь ручку и карандаш (зачеркнуто) При себе иметь ручку и листок».

– Всем здравствуйте. Дело важное и срочное, дело неотложное, – обращалась Семёновна к тем благородным людям (семь человек), кто пришёл на собрание. – Это самое… Нужно подать жалобу… Или как же… Игорь Палыч, как лучше сказать? Мы почему здесь стоим, а потому что в лифтах наших хамство и безобразие… Надо наложить ответственность, потому что вы мараетесь, вы пачкаетесь. А вам, я за вас, я всю ответственность на себя возьму… Вы только подпишите, мы вместе подпишем, я в полицию отнесу, или, или… Проголосуем, кто за наказание, а кто за помилование… А вы знаете, знаете… До меня только сейчас дошло, что можно перевоспитать. Мы дадим ребёнку тряпку. Мы воспитаем, мы из него золотого мальчика сделаем… Мы… Я, я сама придумаю-как-мы-сделаем-всем-спасибо! – закончила она поскорее и проводила взглядом предпоследнего соседа.

У подъезда остался только Игорь.

– Вот ты спрашиваешь – что мне этот лифт. А я тебе отвечу. Ты не понимаешь, а я тебе растолкую. А то мне этот лифт, что ты ещё не родился, а я в этом лифте ездила. Да это первый лифт был! Первый механический во всем…

Игорь был человеком воспитанным, а потому он держал руки в карманах и кивал на каждое слово.

– А я же за вас беспокоюсь, вы все перемараетесь… Так не дело, это нельзя… Ты придешь на работу запачканный, а тебя и наругают. Надо чистым приходить. А до лифта мне дела нет, что мне эта машина? Фью… Я же для людей всё! Не для себя. Я ведь, так ведь нельзя, нельзя так! Игорек, понимаешь ты?

– Я понимаю. Но, только вы, Раиса Семеновна, к людям-то не лезьте. Вы о хорошем думайте… Лето ведь, Раиса Семеновна, вы посмотрите какое небо светлое.

– Лезу?.. – переспросила она, но сосед уже скрылся в подъезде. – Игорек… Игорь!

Бабушка хотела догнать его, но от едкого предательства сделалось так гадко и мерзко внутри, что она лишь махнула рукой и, скрипя от злобы зубами, села на лавочку.

«Только бы вернуться… – промелькнуло в голове. – Только бы в юность». Она зажмурила глаза и загадала заветное желание. Если б можно было продать всех и каждого, если б можно было отдать всё, она бы так и сделала. Но продавать было некого, отдавать было нечего – она вдруг поняла это и к горлу подступили слёзы: бабушка всхлипнула.

Вспомнился мальчик, его большой, красивый велосипед. Разве он виноват? Он не виноват. Он добрее остальных в этом доме. Ей хотелось взять его за плечики, развернуть к себе, посмотреть в глаза и ласково спросить: «да разве я лезу?», а если б он ответил: «лезете», она бы извинилась и не лезла бы. И все тут. И разошлись бы… Да разве он скажет? Ей захотелось попросить у него прощения, дать конфетку и сказать: «Живи! Живи!» – вот так сказать. Ей казалось, что эти два слова, а вернее одно, навсегда задержится в маленькой головке и станет его гимном жизни.

Бабушка подняла глаза и увидела, что её новый друг совсем рядом и открывает дверь подъезда.

– Постой, – оживилась она. – Мне сказать тебе…

Семёновна взяла мальчика за локоть и повернула к себе.

Но вместо лица ей открылась голая кожа. Ни глаз, ни носа, ни рта. Только кожа, изрезанная десятками чёрточек. Десятками щелей, в которых можно было подсмотреть какие-то другие жизни. В одной щели было темно, из другой мелькал свет улиц, из третьей проглядывало небо. Дальше она не смогла. Руки разжались. Хотелось кричать, но с ней вдруг случилось почти то же самое, что случается с каждым третьим пилотом. … Ба! – волнение, дрожь, страх, радость. – Ба!.. – и героиня наша отправилась в самое желанное своё место.