Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти Страница 3

– Я любила и буду любить своего отца! – вырвалось из уст девушки.

В аудитории повисла холодная тишина. Парторг хотел что-то сказать, но Софья бросилась к дверям, словно боясь, что в следующий раз у нее не хватит смелости повторить то же самое. Дальше было как у всех. Исключение из университета; выселение из отдельной трехкомнатной квартиры и предоставление взамен сырой однокомнатной квартирки в полуподвале того же дома; на работу устроиться невозможно… Слова «дочь врага народа» делали свое дело. Поначалу деньги, оставленные отцом, дорогая мебель и вещи позволяли прилично существовать, но и не очень долго. И тут пришло письмо от отца. Спустя полгода он все еще сидел в следственном изоляторе и просил передачу. А денег не было. Тогда девушка пошла на панель. Однажды возле Московского вокзала к ней подошли двое блатных и, приставив к боку финку, привели на Кузнечный рынок к Деду. Пожилой вор дал денег на передачу, помог ее переправить, чтобы дошла до адресата. А потом решил, что опеку над симпатичной девушкой нужно продолжить, и предложил ей лечь с ним в койку в обмен на материальное покровительство. Софья согласилась, поскольку выжить в тех условиях самостоятельно не смогла бы. А теперь новая беда – она влюбилась. Влюбилась в Ваньку Зарецкого, в вора!

Настя Петракова давно проснулась, но продолжала лежать с закрытыми глазами, перебирая в мыслях события вчерашнего вечера. На занятиях в конно-спортивной секции «Буденновец» было объявлено, что в связи с войной секция закрывается. Говоря это, старый тренер Матвей Георгиевич Канцибер с трудом скрывал горечь. На вопрос ребят о судьбе лошадей он ответил, что животные теперь будут приписаны к городскому штабу обороны. Девушки и парни пошли прощаться со своими любимцами. Настя с трудом сдерживала слезы, подходя к стойлу Бурана. Словно предчувствуя плохие времена и разлуку с всадником, конь тыкался в грудь девушки, испрашивая ласки.

Буран достался Анастасии полгода назад, когда подруга по институту Софья Вайнштейн перестала посещать секцию, в которую ее и привела. Анастасия была больна, когда Соню выгнали из института, но из рассказов сокурсников знала о поступке подруги и почему-то не осуждала ее. Может, потому, что часто бывала в доме профессора и помнила о его добром отношении к ней. Как только Настя узнала о случившемся, она хотела отыскать Соню, чтобы хоть чем-то ей помочь, но родители категорически запретили, ослушаться их девушка побоялась. Ее отец, заслуженный коммунист, прошедший всю Гражданскую войну в дивизии самого Чапаева и работающий в НКВД, сказал всего несколько слов:

– Встретишься с дочерью врага народа, сама станешь дочерью врага народа.

Сегодня было воскресенье, поэтому за завтраком собралась вся семья Петраковых. Во главе длинного дубового стола, на своем обычном месте, восседал восьмидесятилетний Матвей Порфириевич Петраков, известный когда-то, еще в Санкт-Петербурге, портной. Рядом с ним, по левую руку, сидели бабушка Анна Ефимовна, затем тетя Мария с пятилетней дочерью Катей, Настина мать и братья – четырнадцатилетний Вячеслав и семилетний Андрей. По правую руку от деда находился отец Насти, за ним было место дяди Володи, мужа тети Марии, мобилизованного на фронт в первые дни войны и воевавшего теперь на Ленинградском фронте командиром артиллерийской батареи. На завтрак подали манную кашу со смородиновым вареньем и чай. Все взрослые сидели грустные. Каша была вкусная, только вот порции небольшие – бабушка, предупрежденная отцом Анастасии о введении продуктовых карточек, стала экономить. Взрослые члены семьи сразу озаботились созданием продуктовых запасов, и кто где мог доставал консервы, крупы, сахар, соль, спички, табак и другие товары первой необходимости в условиях военного положения. Казалось, что этим руководил глава семейства, отдавая указания и деньги младшим Петраковым, но все знали, что без одобрения Анны Ефимовны ничего брать не следует, поэтому всегда советовались с ней.

Настин отец был категорически против заготовок и даже наложил на них запрет. Ведь непосредственно при его участии в городе уже проводились мероприятия по предупреждению скупки продуктов и спекуляции ими. Частые облавы на рынках, инвентаризация продуктовых и хозяйственных магазинов выявляли огромное количество злоупотреблений и наглядно показывали, как много жителей Ленинграда занято созданием домашних продовольственных запасов. Недавняя директива Ленгорсовета об усилении ответственности за спекуляцию прямо указывала причину начавшегося дефицита продуктов – повальная их скупка населением – и ставила перед органами НКВД задачу по усилению репрессивных мер к скупщикам и спекулянтам. Поэтому Настин отец беспокоился, как бы кто-нибудь из членов его семьи не попался на продуктовых сделках. Приходя поздно вечером с работы домой, он первым делом осматривал кладовку, ища в ней новые продуктовые поступления, и только не найдя их, со спокойной душой ложился спать. Если бы он знал! Конечно, за его спиной семья продолжала приобретать все, что может пригодиться в военное время. Только теперь дед и бабушка хранили запасы не в кладовке, а в чулане, в комнате деда.

После завтрака к Матвею Порфириевичу пришел за заказом его давний клиент Бронислав Петрович Христофоров – известный в городе оперный певец. Несмотря на военное положение, Бронислав Петрович выглядел очень импозантно, как и прежде – белый парусиновый костюм элегантно дополняли светло-серые кожаные туфли-сандалии и белая широкополая шляпа, а в руках неизменная трость. Христофоров сел на диван и взял на колени сибирскую кошку Петраковых.

– Откуда сие прелестное существо? – обратился он к Анастасии, крепко держа вырывающееся из рук животное. – Раньше, помнится, ее у вас не было.

– Братья откуда-то принесли. – Насте было жалко домашнюю любимицу, уже от негодования шипевшую.

– Сразу видно, что дикая. – Христофоров поспешил сбросить кошку с коленей.

Очистив с колен прилипшую шерсть, певец переключил свое внимание на Анастасию, начав воспевать дифирамбы ее молодости и красоте.

– Приходите, Настя, ко мне в оперу, приглашаю. – Он достал из кармана контрамарку, а потом, о чем-то подумав, вынул второй билет. – И подружку свою приводите, чтобы одной скучно не было.

– Спасибо. – Анастасия с радостью приняла подарок.

– А после представления я вам театр покажу. Изнутри, как говорится.

– Не нужно ей театром интересоваться. – В комнату вошел старший Петраков, вынося шикарный твидовый костюм в мелкую полоску. – Она у нас будущий юрист. Неровен час, собьете девушку с правильного пути…

Последние слова Матвей Порфириевич произнес так, словно высказал недовольство предложением клиента. Увидев настоящее произведение портняжного искусства, Христофоров моментально переключился на костюм, не скрывая своего восхищения.

– Да, Матвей Порфириевич, вы – просто Шаляпин своего ремесла! Сколько я вам должен? – Бронислав Петрович достал кошелек.

– Ну, зачем деньги теперь, дорогой мой, на них же ничего не купишь… – вздохнул старый портной, строго следуя инструкции, полученной от Анны Ефимовны. – Сейчас все на натуральный обмен переходят.

– Понимаю, – улыбнулся Бронислав Петрович. – Что же, я тут недавно через свой союз папирос получил. И прикупил еще у некурящих артистов театра, так что могу табачком рассчитаться.

– Вот и хорошо, вот и по рукам, – моментально согласился дед, который постоянно ссорился с Анной Ефимовной, которая экономила деньги на его куреве.

Перед уходом, уже в коридоре, Христофоров перекинулся парой слов с Марией, но та, заметив любопытный взгляд племянницы, оборвала фразу, не договорив ее до конца. Впрочем, Анастасия не придала инциденту значения, так как мысли девушки были заняты предстоящим посещением театра, куда ее пригласил Христофоров. Бронислав Петрович был ровесником отца девушки, но, не в пример Алексею Матвеевичу Петракову, имевшему несколько ранений в Гражданскую войну и много работавшему в настоящее время, выглядел лет на тридцать пять, не более. Ни одного седого волоса, гладкая кожа, холеные руки – все это выделяло его на фоне других мужчин. Насте льстило, что признанный в городе красавец обращает на нее внимание. Она интуитивно понимала, что его приглашение продиктовано чем-то большим, нежели простая благодарность за сшитый костюм.

«Почему он сначала дал только одну контрамарку, а потом предложил прийти с подругой? И еще приглашение за кулисы…» – замелькали в ее голове путаные мысли. Девушку даже охватила легкая паника.

Настя вспомнила о своей бывшей подруге Софье Вайнштейн, с которой было так хорошо дружить, и единственной, которой она могла бы доверить свои юные переживания.

«Может быть, отыскать ее втайне от отца?» – подумалось ей. И Настя решила, что ничего страшного не будет, если она встретится с Соней и сходит с ней в театр.