Павел Крусанов - Железный пар Страница 3

Но разум ясен, и глаза открыты. И всё понятно с загадкой и неотразимостью их чар. И сами чары эти… Куда, скажите, подевались умницы и скромные красавицы, которыми цвели проспекты городов и сельских поселений ещё каких-то двадцать лет назад? Взгляд радовался и бежал за ними следом. Что же теперь? Тьфу-тьфу на то, что выискалось им на смену! На идеал, который усмехается с экрана, – чума чумою, хуже смерти: наколотые губы так раздуты, что на лицо красавицы впору надеть трусы!

Ну вот – открылся зев порока! Тут и подсовывает непристойные картины третий… Изыди! Ехал Грека через реку, гоп-ца-ца… Ехал Грека через реку… Сгинь, похабник!

А там, в окошке фонаря, извольте, – ангел. Чистый ангел. И так невыносимо подмывает (великая охота и великий страх) коснуться хотя бы кончика его крыла… Вот этот, кому хочется, – он. По счёту пятый.

– Вася.

– Глеб.

– Сергей.

Без церемоний представилась утром братия Фёдора, и все сразу перешли на «ты».

Вася – весельчак и балагур, когда-то они с Фёдором учились в Томском университете. Глеб – деловит, уверен, явно с задатками лидера – иммунолог, сейчас в Новосибирске заведует лабораторией. Сергей – спокойный, сдержанный, с отстранённой улыбкой – тоже из Новосибирска; по рекомендации Фёдора – лучший в стране специалист по гепатиту.

Все уже пахли зубной пастой и мылом.

Я поспешил в ванную – Азим предупредил: воду здесь дают по графику, как правило – утром и вечером.

Во время завтрака – чай, лепёшка, вяленое мясо, сыр, миндаль – явился присланный Азимом аспирант Назархудо – смуглый худощавый парень с резкими иранскими чертами, как я их понимал, в чёрном костюме, галстуке и остроносых лаковых туфлях.

Он должен был оформить нашу регистрацию в полиции и показать город, если нам, конечно, заблагорассудится.

Собрали паспорта, вручили их Назархудо.

Фёдор уже несколько лет руководил академическим институтом. По учёным меркам – молодой, почти птенец. Но видно, что на своём месте – упрямый, самостоятельный, хозяйство в образцовом порядке.

Для Азима Фёдор – драгоценный гость. Неудивительно, что аспирант Азима и вовсе точно раб лампы.

После чая я внёс свою долю в общий котёл: в Новосибирске были закуплены продукты – консервы, крупы, специи, растительное масло, – да и здесь надо нанимать машину, оплачивать бензин, пополнять запас. Глеб управлял складчиной, но Фёдор настоял: нужно разложить яйца в две корзины, – и часть денег забрал.

Я прикинул и обрадовался, что верно рассчитал, сколько взять – ещё и бедный Руслан настойчиво всучил в дорогу, – осталось на личные расходы. Надо только поменять рубли на сомони.

Позвонил Ане: всё в порядке, прилетел, вкушаю рахат-лукум с люля-кебабом. У них тоже порядок – хоронят в грядку семена редиски.

Не дожидаясь возвращения Назархудо, Глеб потащил Васю и Сергея на базар – взять что-нибудь к обеду. Все они в Душанбе не первый раз – экскурсия по городу их не прельщала.

Глеб с Васей закинули за спину рюкзачки с камерами и сменной оптикой. Сергей надел на темя шапку-трансформер: хочешь, можно развернуть в панаму, хочешь – сложить на манер киргизского колпака или турецкой фески.

Мы с Фёдором остались дожидаться паспортов.

– Парни хорошие, – сказал Фёдор. – Глеб с Васькой в молодости по скалам лазали. А Сергей и вовсе чисто Конюхов – один и в пустыню, и в горы ходил. Не смотри, что он тихий. Однажды в Казахстане заблудился, лагерь потерял. А дело в Каракумах было. Там днём жарит так, что мигом от обезвоживания ласты склеишь. Губы трескаются, кровоточат, и на коже белая корка – выпаренная соль от пота. Укрыться негде, как в тандыре. А тут и вода кончилась. Так он на день в песок себя закопал – там, под песком-то, легче. Панамой голову накрыл и в рот стебель ревеня сунул. Весь день его, пока солнце жгло, и сосал, как медведь лапу. А к вечеру вылез, поплутал и утром вышел к лагерю.

Вернулся Назархудо: чёрный – шевелюра, брови, костюм, туфли, – подвижный, как грач. Принёс паспорта с регистрацией.

Пригласили на чай к столу.

Назархудо рассказал про недавно возведённое здание Национального музея – как водится, с использованием новейших технологий и современных материалов.

Бедные, замордованные старые технологии и материалы – вам уготовано сгореть от стыда за своё первородство, уйти, отряхивая с подошв вечность, в небытие. А между тем предложи на выбор – всяк предпочёл бы камень и дубовую панель шлакобетону с пенопленом.

Решили посмотреть.

На улицах пестро, но местного колорита мало. Китайскому ширпотребу удалось то, что не удалось американскому общепиту, – овеществить глобализацию.

Впрочем, то здесь, то там мелькали халаты-чапаны, пятнистые леопардовые платки и высокие чёрные тюбетейки.

Русских не видно.

Во времена Союза их тут было много, как в Алма-Ате или Риге. В начале девяностых началась гражданская война, исламисты стали теснить неверных, потекла кровь, и почти все русские уехали. Остались те, кто взял оружие или положился на покров семьи, как Ира, жена Азима, – так Фёдор говорил.

Там, где многоэтажные дома не закрывали вид, на горизонте громоздились горы: на севере – Гиссарский хребет с сияющим снежным гребнем, на востоке и юге – Каратегин и, кажется, Бабатаг. Только на западе горизонт был открыт во весь разбег пространства.

По газонам, вереща, скакали желтоклювые индийские скворцы-майна, задиристые, точно воробьи.

На фонарных столбах и стенах домов были расклеены объявления: разыскиваются пропавшие девочки. На фотографиях – школьницы. Нарядные кофточки, чёрные косички. Текст кириллицей на таджикском – Назархудо перевёл.

Объявлений много. Фотографии – разные.

Вскоре вышли к ограде, за которой улетал в синеву неба флагшток размером с телебашню. В вышине вяло колыхалось от вздохов ангелов гигантское полотнище таджикского флага.

Назархудо, задрав грачиный нос, пояснил: самый большой флаг в мире – тридцать на шестьдесят метров. Определённо он находил в этом повод для маленькой спеси.

На ограде – снова объявления. Теперь разыскивали мальчиков.

Назархудо указал на длинное здание с трёхарочным портиком – Национальный музей.

Зашли, словно в грот, – кругом прохлада и камень.

Фёдор отправил в окошко кассы несколько местных купюр – за себя, за меня, за Назархудо. Я всё ещё не поменял рубли и захребетничал.

Людей немного, пространства навалом – экспонатов явно не хватает, чтобы занять его целиком. Часть залов закрыты, видимо пустуют.

Хороши представители фауны: мех, где надо, распушён, где надо – лоснится, перья топорщатся и сияют – чучельники поработали на славу.

Есть древние камни, керамика, бронза. Поковки железного века.

Огромный Будда прилёг в покое на очередную тысячу лет.

Назархудо настойчиво приглашал наверх – осмотреть экспозицию по новейшей истории. «Пластмассовый век», – неловко пошутил я. Но Фёдор упёрся – назойливый патриотизм Назархудо, кажется, его допёк.

И это понятно: борьба за культуру губит культуру, борьба за любовь убивает любовь. Мой бедный брат испил из чаши и возненавидел женский род. А за одно – меня. За то, что предпочли ему.

Поблагодарили за экскурсию и развернулись к выходу.

На улице коротко простились.

Назархудо, похоже, был раздосадован: невероятная бестактность – гости отказались засвидетельствовать выдающиеся заслуги Эмомали Рахмона. Но мы их и не оспаривали, Боже упаси.

До дома добрались без приключений. На вопросы нам отвечали по-русски. Девушки и женщины не прятали лиц.

Глеб, Вася и Сергей уже сидели за столом. Допивали чай с душистым таджикским лимоном – жёлто-оранжевым, тонкошкурым, сочным – и обсуждали маршрут. Это меня сюда занесло по случаю – спасибо Фёдору и Руслану: один позвал, другой не оставил выбора и ссудил деньгами, – а этим, как и Фёдору, Средняя Азия не в диковинку.

У стены на полу стояла пустая бутылка «Столичной», которую мы с Фёдором не осилили ночью.

На диване лежала развёрнутая карта Кухистана.

Фёдор, а следом и я набросились на самсу, называемую здесь самбуса, и мясистые розовые помидоры.

– Машиной до кишлака Хакими, – вёл пальцем по карте Глеб, – там нанимаем ишаков, грузим рюкзаки и идём вдоль Сарбина под перевал. Выходим через Сатун-Камар по Харкушу к Ширкенту. Отсюда – до Пашмикухны и, собственно, к барьеру. Это в целом километров тринадцать – пятнадцать. Можно было бы и без ишаков, но у меня спина что-то того – потянул, наверно.

– Есть что снимать? – Вася крутил в пальцах зубочистку.

– А то! – Глеб вскинул бровь. – Я был там в восемьдесят девятом. Барьер – отвесная стена. При хорошем свете – сказка. И радиальные выходы на три стороны – гуляй, смотри. Дня три нам хватит. Главное, чтобы свет был. Седьмого утром идём обратно к Хакими. Договоримся с машиной – пусть в кишлаке встречает. Вернёмся в Душанбе и рванём на юг. Или в Фанские горы.