Владимир Козлов - Свобода Страница 3

К тому времени Могилев основательно мне надоел, и я решил бросить «машинку» и поступить на журфак БГУ – Белорусского госуниверситета. Конкурс был небольшой, и я поступил без труда, предъявив в качестве журналистского опыта ксерокопию интервью с Хомутским.

Общежития мне не дали, и я снимал комнату в Серебрянке, у старухи, которая гнала самогон и продавала его «клиентам» исключительно из своего подъезда. Отношения с одногруппниками не заладились: может, из-за того, что они были все на три года младше, слушали совершенно другую музыку, смотрели другие фильмы и вообще были другими. Зато возобновились контакты с Колей. Он, как и многие в РТИ, собирал телевизоры из украденных рабочими завода «Горизонт» деталей. «Ящики» получались дешевле и качественнее, чем «родные», и парни даже давали на них «гарантию». Коля признался, что зарабатывает кучу денег, которые все переводит в доллары: собирает «начальный капитал», чтобы открыть «малое предприятие». Он по-прежнему был фанатом «тяжеляка», и однажды я услышал у него альбом, не похожий на все остальное: «Nevermind» группы «Нирвана». Я переписал его на свой кассетник «Беларусь» и ближайшие несколько месяцев ничего другого не слушал.

Летом девяносто третьего года Россия объявила, что не даст Белоруссии своих новых рублей. Старые можно было обменять на белорусские. Бумажки со зверями, больше похожие на купоны, чем на деньги, стали основной и единственной валютой.

Со второго курса я начал работать в агентстве НИД – «Новости, информация, дайджест». Сначала я занимался «распространением»: ходил по фирмам, предлагая подписку на бюллетени агентства. Мне платили десять долларов в месяц, плюс полагались проценты от продаж, но их не было: никто не хотел подписываться. Потом меня взяли на должность «журналиста»: я копировал информацию из российских газет и с лент новостных агентств, выдавая ее за «эксклюзивную». Старуха, сдававшая мне комнату, умерла, ее дети собрались продать квартиру, и я переехал в новую комнату – в «трешке» в Уручье. Хозяева работали инженерами на часовом заводе и не видели зарплаты уже много месяцев.

В девяносто четвертом в Белоруссии прошли президентские выборы. В первом туре я голосовал за Шушкевича, бывшего председателя Верховного Совета и номинально главу государства с осени девяносто первого по январь девяносто четвертого. Лысый физик-ядерщик, никак себя не проявивший в качестве руководителя страны, казался мне все же симпатичнее остальных, но шансов практически не имел. Основная борьба развернулась между Вячеславом «Гнидой» Кебичем и Александром «Колхозником» Лукашенко. Действующий премьер Кебич цеплялся за «административный ресурс», но его ненавидели за «развал СССР», а на Лукашенко сделала ставку «демократическая оппозиция», надеясь со временем оттереть бывшего директора заштатного совхоза от реального управления страной. Голосовать во втором туре я не ходил. Лукашенко легко обошел Кебича и стал президентом.

Той осенью никаких признаков «новой власти» заметно не было. Разросшийся и охвативший почти весь стадион «Динамо» вещевой рынок процветал, у входа предлагали газовые баллончики, по городу на черных БМВ и «Мерседесах» ездили бандиты, газеты продолжали пугать всеобщим обнищанием и безработицей, а молодежи на все это было насрать: парни и девчонки пропивали взятые у родителей деньги, тусовалась в недавно открывшихся клубах и не думали ни про какого Лукашенко.

Изменения начались постепенно. К концу следующего года, когда вместо бело-красно-белого флага и герба «Пагони» вернули флаг и герб БССР, только без серпа и молота, стало понятно, что Белоруссия возвращается в СССР. Двадцать шестого апреля девяносто шестого года, в день десятилетия Чернобыля, Белорусский народный фронт организовал демонстрацию под политическими лозунгами. ОМОН с демонстрантами не церемонился: многих отдубасили и повязали.

Скоро агентство НИД закрылось: подписчики отвалились один за другим, им было уже не до новостей, тем более не слишком «эксклюзивных». Сдав сессию и пробездельничав два месяца в Могилеве, я нашел работу в газете «Белорусский бизнес», в отделе экономических новостей. Газета была частной и независимой, но власти считали ее оппозиционной и время от времени «наезжали», выписывая штрафы за неуплату каких-то мифических налогов. Но штрафы регулярно выплачивались, и газета продолжала выходить.

За первый месяц работы я получил почти двести долларов и впервые снял отдельную квартиру – в Шабанах, самом отдаленном районе, построенном для рабочих тракторного завода. Окна квартиры выходили на кольцевую автодорогу.

В ноябре Лукашенко провел хитрый референдум, и его президентский срок начал отсчитываться заново. Оппозиция, еще летом злорадно хихикавшая и говорившая, что Лукашенко с наступлением холодов не сможет обогреть страну, замолчала и окончательно раскололась.

У Коли к тому времени была своя фирма, торгующая компьютерами. Кроме бизнеса, его ничего не интересовало, и мы практически перестали общаться. Моим единственным приятелем был мой босс – начальник отдела экономики Влад. Мы часто бухали в офисе по полночи, выбираясь за «добавкой» в соседний круглосуточный магазин.

В декабре, на открытии первого в Минске Макдоналдса, когда люди давились, напрасно надеясь на бесплатные бигмаки, я познакомился с Ирой. Ей было двадцать два, она в тот год закончила английский факультет иняза и осталась там преподавать.

Мы встречались всю зиму и всю весну, ходили на безумные концерты в андеграундные клубы, гуляли по скользким мокрым улицам, иногда забредали в «Белсовпроф» на показы иностранных фильмов, организованные посольствами. В мае кто-то принес ей кассету «Морская» никому не известной группы «Мумий Тролль», и мы заслушали ее до дыр в ее комнате в общежитии неподалеку от Фрунзенской, на девятнадцатом этаже. Из окна открывалась панорама центра, включая тюрьму, в которой сидела бывшая главная банкирша страны.

Урывками я написал диплом на тему «Освещение экономических событий в национальной прессе» и без особых трудностей защитил его. Мы с одногруппниками сфотографировались на память у входа на журфак, и я с ними больше не виделся.

Когда мы с Ирой пили шампанское в честь моего окончания универа у меня в Шабанах, она сказала, что выходит замуж за американца.

Она уехала в середине июля. Улетала одна – «Люфтганзой», через Франкфурт-на-Майне. Американец уже ждал ее в Калифорнии, в городке с «мыльным» названием Санта-Барбара. Ее провожал только я – она настояла, чтобы родители не приезжали из своего маленького городка, она сама съездила к ним попрощаться. В аэропорту было пусто, летать самолетом могла себе позволить лишь очень малая часть белорусов, и рейсов было мало. Мы молча посидели на старых дерматиновых креслах, потом Ира ушла на посадку.

В сентябре Влад уволился и уехал в Москву. Там друзья нашли ему работу в газете.

Белоруссия окончательно скатывалась в «совок», но мне было плевать, я жил вроде как не в ней, а в своем мире: слушал свою музыку, смотрел свое кино и читал свои книги. Газета продолжала независимую линию во всем, что не касалось политики и Лукашенко, и про экономику можно было писать сравнительно свободно, постебывая «рыночный социализм».

В середине января мне позвонил Влад. Он сказал, что его газета ищет журналиста в отдел «Культура/ Общество», и он бы мог меня порекомендовать редактору – если, конечно, я сам хочу. Я, не раздумывая, согласился.

II

Люди в вестибюле метро «Павелецкая» месили ногами грязную жижу. Уборщица шваброй размазывала ее по полу. На улице было холодно, сыро, моросил дождь. Набережная канала больше походила на Питер, чем на Москву. Впереди, на другой стороне улицы, строились башенки красноватого цвета.

В переходе попрошайничали две цыганки. Одна держала завернутого в грязные тряпки ребенка. Ребенок пищал.

Я вышел из перехода, прошел мимо секс-шопа, киоска с яркими обложками журналов и особняка за оградой к кирпичному четырехэтажному зданию.

Главный редактор поднялся с кресла – невысокий лысоватый мужик в очках, в черной джинсовой рубашке. На стенах висели в рамках обложки нескольких номеров газеты. На столе, между клавиатурой и монитором, стояла тарелка с египетскими рисунками. Мы пожали руки, он сел в свое кресло, я – на стул.

– Значит, Андрей, да? А я – Николай. Без всяких там отчеств. Николай Залогин, главный редактор газеты… Твои статьи я читал, и Влад тебя отрекомендовал самым лучшим образом… Он, как ты знаешь, сейчас в отъезде, взял краткосрочный отпуск и уехал в Сочи. Я понимаю его – хочется убежать от зимней депрессии… Ты прямо с поезда, да?

Я кивнул.

– Раньше в Москве не работал?

– Нет.

– Но бывал?

– Проездом. И давно уже…

– Ну и как тебе сейчас бывшая столица империи? Что бросилось в глаза по сравнению с Минском?

– Много яркой рекламы, и ассортимент в киосках несравним…