Барт Малеев - Ненавижу докторишек. Повесть Страница 3

– Милости прошу, отведать наших яств.

– Спасибо. Но ведь народ толпится у дверей пельменной неподалеку…, а не здесь!

– Ну, что Вам сказать? Навряд ли те пельмешки так уж хороши… Скорее народ не совсем тот…

Эпизод с приписным свидетельством

Все вьюноши-старшеклассники в советские времена рассматривались, как будущие солдаты срочной службы (мало, что поменялось в этом смысле, не правда ли?). И по этой причине, к окончанию средней общеобразовательной школы снабжались невзрачным сереньким документом на четырех страничках – «приписное свидетельство». В нем должна была быть сделана отметка о прохождении медицинской комиссии и приписке к тому или иному роду войск. Документ плотно усиживался оттисками печатей районного военкомата и являлся довольно критичным с точки зрения подачи документов в приемную комиссию ВУЗА. У меня такое свидетельство было. Но там, где должна была быть указана статья приказа об ограниченной годности к воинской службе, были напечатлены простым карандашом четыре загадочных буквы – НГНС. Это выяснилось в полутора тысячах километров от моего районного военкомата в приемной комиссии 1 ММИ. Естественно документы у меня не приняли. Это был шок. Мы с папой просто оторопели. Но, … и это всякий раз меня восхищает, папочка не дрогнул, а начал действовать. Во-первых, мы позвонили домой, рассказали об этой ситуации моей сестрице Елене и поручили ей лететь в домашний военкомат и заверенной телеграммой из моего личного дела делать выписку. Второе – отец отвел меня в ближайший московский военкомат, где я прошел новую медицинскую комиссию. Вот так в моем одесском приписном свидетельстве образовалась правильная запись, заверенная печатью московского военкомата. Кстати, порядка в московском РВК12 было больше: ко мне обращались «призывник», были со мной по-военному строги… и мне это не нравилось.

На самом деле – это потрясающе, что в суперзабюрокраченном государстве, каким представляется СССР, такое стало возможным. Вечером этого же дня приемная комиссия получила «до востребования» заверенную телеграмму с выпиской из моего личного дела. Лена потом рассказывала, что добиться отправки этой телеграммы было совсем непросто. Начальник отделения наотрез отказывался, кому бы то ни было телеграфировать, и Лене пришлось идти со слезами и угрозами давить на районного военкома. Тот приказал телеграмму отправить. На следующий день мы с отцом предъявили правильно оформленное приписное свидетельство. Оно было представлено председателю комиссии, и тот здраво рассудив, что шансов на зачисление у паренька без льгот, из другого города немного, решил документы принять.

Для меня такой расклад до сих пор кажется фантастическим. По всем писаным и неписаным правилам, документы у нас не должны были принимать. Что здесь сработало – родительская солидарность начальника московского военкомата или офицерская солидарность – отец мой – капитан второго ранга в запасе? Неизвестно. Но, правильное приписное свидетельство у меня появилось, как по волшебству. И оно было принято. А ведь приемная комиссия могла заартачиться. Не та печать…, не тот военкомат. Допускаю, что решающим фактором послужило нежелание связываться с такими пробивными людьми, как мой папочка. Раз он смог сделать сыну военный документ в другом городе, – значит, этот человек не прост, совсем не прост…

Не буду интриговать и раскрою страшную тайну. НГНС – означает – не годен к несению службы. Это выяснил папа, когда пошел в одесский военкомат и на сленге старших офицеров, который также являлся нормальным разговорным языком партийных руководителей средней руки того времени, мягко попенял начальнику первого отделения. Ведь майор этот неправильно оформил мои документы.

***

Хе-хе, сейчас вспомнил… В Москве в первом военкомате нам-таки отказали – мы случайно зашли в военкомат (отдельный) для офицерского состава. Там дежурным был мордатый капитан интеллигентного вида в очках. Но при этом в сапогах (это в Москве-то) и портупее. Меня такой изысканный военно-бюрократический камуфляж слегка позабавил. Когда мы с папенькой к нему обратились с нашей проблемой, тов.13 капитан так напрягся, что даже дар речи потерял. И твердил все: «Мы не можем, мы не можем такое….». Ну конечно, капитан в офицерском военкомате в центре Москвы и в самом деле не может быть настолько глупым, чтобы подвергаться риску вылететь с завидного места службы в столь юном звании. Тем более, из-за душевного движения в виде помощи призывнику. Мы его поняли. И не обиделись.

Москва-Иваново

Куда же рвануть после неудачи в Москве? Почему-то варианта осталось всего два – медфакультет Петрозаводского университета и Ивановский госмединститут. В конечном итоге судьба сделала выбор за нас. Авиа- и железнодорожных билетов в Петрозаводск не оказалось, а вот билеты на автобус в Иваново папа раздобыть смог.

Надо сказать, что транспортная проблема в тогдашней Москве была очевидной. Щелковский автовокзал – это и сейчас не есть украшение столицы (уже снесли старое бетонное здание – говорят, построят новое-красивое), а тогда в конце 80-х годов 20 века и подавно! Бетонная коробка, облепленная причалившими, и просто хаотично стоящими вокруг, чадящими Икарусами и ЛАЗами14. Кругом окурки и грязь. Толпы мятущихся пассажиров, лето, жара, запах… Для меня еще долго образцом самого грязного и необустроенного общественного клозета оставался тубзик именно на Щелковском автовокзале тех веселых времен. Это, к слову.

Эпическая очередь в билетную кассу вызывала уныние. И я даже занял место в ее хвосте. Но мой великолепный папа обошел кассу-будочку с тыла и обнаружил запасное окошко… Вдохновенные переговоры, и он получил необходимые нам билеты на ближайший автобус в Иваново за обещание принести шоколадку. Мы ринулись на поиски шоколадки. Но в Москве шоколад, в отличие от Одессы, оказался недоступен. Зато мы нашли упакованные лимоны – кассирша не возражала.

***

Ныне периодически перемещаясь в трансферных комфортабельных, чистых, кондиционированных автобусах между гостиницами и аэровокзалами уже нет того бодрящего ощущения повсеместной липкой грязи и вони от перекаленного машинного масла со сгоревшей соляркой. А тогда…. Мы ехали шесть или восемь часов. Самый задний несегрегированный диванчик, мартеновская жара от ревущего за спиной дизеля и острое желание разогнуть спину и шею15. Тогда я не представлял себе географическое соотношение и масштаб расстояний между Москвой и Иваново. Возможно, мы делали остановки…, должны были остановиться в Покрове, Владимире и Суздале. Запомнилось не это, а то, что рядом с нами ехали какие-то молодые люди; парень и женщина. Парень всю дорогу проспал, положив голову на колени женщины, и она ласково гладила его. Зависть. И кроме этого, сей бычок ивановский был одет во что-то такое, что больше всего напоминало плотный хирургический костюм – блузу и штаны выцветшего зеленого цвета. Мне почему-то это показалось хорошим предзнаменованием.

***

В ИГМИ16 я поступил с запасом. Но вновь случился косяк при подаче документов в приемную комиссию. Внимательные тетки из приемной комиссии обратили внимание на то, что комсомольская характеристика17 (да-да, тогда требовался и такой рукописный документ) не была подписана комсоргом18 то ли класса, то ли школы. Отказались принимать документы. На этот раз папа не выдержал и слегка на меня наехал. Я что-то такое сдерзил… Обратился к председателю приемной комиссии. Председатель внешне был похож на возрастного чертика (лысоватый, с худым глумливым лицом и смеющимися глазами) – прочитал характеристику и сказал следующее: «Эта бумага, вроде бы, должна быть подписана черной пастой….!?». Что и было проделано вечером за письменным столом гостиничного номера. Утром следующего дня документы у меня приняли.

Экзамены я сдал, переплюнув проходной балл на два. По химии, кстати, получил пятерку. Вернулись в Одессу, не дождавшись приказа о зачислении. Надоели гостиницы. Папе. А мне надоело абитуриентское расселение в кампусе института с другими отроками, которые в отличие от московских, были не такими рафинированными… вполне себе откровенно матерились и открыто желали остальным провалиться ко всем чертям и не создавать конкурентную ситуацию.

Позже из института мне прислали телеграмму: «Поступили, 1 сентября – колхоз. С собой сапоги и теплые вещи». Так, что прямо из Одессы, (на самом деле на самолетике АН 24 рейсом Одесса-Киев-Брянск-Иваново с часовыми стоянками в промежуточных аэропортах) через полмесяца с толпой первокурсников педиатрического факультета ИГМИ я отправился на осенние сельскохозяйственные работы19.

***

В институте учился прилежно. И вся институтская жизнь для меня – практически однородная череда учебных дней, зачетов и экзаменов. Было, конечно, несколько запоминающихся эпизодов. О них напишу поподробнее. Постле.