Андрей Ганеша - Трагедия в стиле свинга Страница 3

Несмотря на роман с Ольгой, я продолжал участвовать в политических митингах. Так наступило 1 мая 1993 года, когда в Москве впервые за многие десятилетия состоялось кровавое побоище. В районе 11 часов люди оппозиционной направленности с красными флагами СССР и имперскими – черно-желто-белыми – стали собираться возле памятника Ленину. Изначально мы планировали пройти от метро «Октябрьская» до Красной площади. Но дорогу до Красной площади нам перегородили «космонавты». Космонавтами мы называли омоновцев из-за их внешнего вида: в касках, с бронежилетами, щитами и дубинками. Мы, люди, родившиеся в СССР, не привыкли к пугающему виду милиции. Жизнь в СССР не была особо богатой, но люди знали, что государство просто так своих граждан не обижает.

Посовещавшись на месте, один из лидеров оппозиции, Анпилов, предложил идти на Воробьевы горы. На тот момент это была единственная свободная дорога, не прегражденная омоновцами. Это был настоящий вызов с двух сторон: с одной стороны, люди уже отвыкли не подчиняться властям, а с другой – власть в Москве против своего народа не использовала грубую силу в виде псов-омоновцев, готовых растерзать любого, а ведь среди активных оппозиционеров было очень много пожилых людей, молодежь в то время в своей основной массе была абсолютно аполитична. Мы двинулись по Ленинскому проспекту в сторону Воробьевых гор. Через 15 – 20 минут пути мы увидели, что в районе Калужской площади Ленинский проспект перегорожен грузовиками и автобусами, впереди стояло две шеренги омоновцев, в грузовиках сидели журналисты с камерами. Наиболее решительные из нас, едва завидев ОМОН, резко выдвинулись в их сторону. И хотя подавляющее большинство из нас было абсолютно безоружно, мы за одну минуту смели две шеренги ОМОНа. В глазах омоновцев читался животный страх. Кого-то из ОМОНа удалось затащить в толпу, их жестоко били. Передо мной один из бедолаг падает, и его начинают пинать ногами, я тоже замахиваюсь ногой, но мне становится стыдно бить беззащитного. Лишь несколько человек имели в руках железные прутья, среди них был смело идущий вперед лидер «Союза офицеров» Станислав Терехов.

Смяв шеренги ОМОНа, мы полезли через грузовики вперед. Очень сложно было ориентироваться в перегороженном пространстве, и я залез в первый попавшийся автобус. Кроме меня в автобусе находился восемнадцатилетний юноша и две девушки с красным флагом. Толпа стала разгонять наш автобус в сторону ОМОНа, который неожиданно перешел в контратаку, и автобус оказался в полном окружении омоновцев. Юношу и его спутниц из автобуса беспрепятственно освободили. Я уже спокойно выходил в сторону пятерых омоновцев, как мне на голову обрушился град омоновских дубинок. Сбив меня с ног, к дубинкам они подключили тяжелые омоновские ботинки. Сжавшись калачиком и прикрыв голову рукой, я шепчу им, презирая боль и теряя уплывающее сознание: «Ребята, мягче, мягче…» В тот момент, когда я уже перестал ощущать боль, а сознание почти покинуло меня, надо мной кто-то нагнулся и спросил:

– Идти сможешь?

– Смогу, – неуверенно ответил я.

И я побрел сквозь Калужскую площадь в сторону метро. Перед станцией «Ленинский проспект» я пытаюсь извлечь из джинсов проездной. Сделать перебитыми пальцами это очень непросто, но все кости оказались целыми. Видимо, меня всегда хранил мой ангел-спаситель, в какие передряги бы я ни попадал. Войдя в вагон метро, я от боли и усталости присел на корточки, в глазах стояли слезы. Это были слезы не от боли, а от того, что не успел принести хоть какую-то пользу общему делу, так глупо попался. Впрочем, опыта уличных столкновений у меня еще не было, но я для себя тогда вынес точно, что неорганизованная толпа, пусть и движимая праведным гневом, не сможет противостоять организованной силе в виде специально обученного отряда ОМОН.

Вечером известный телеведущий Евгений Киселев трагическим голосом заявил, что сегодня в Москве красно-коричневыми впервые были применены боевики. На первый план было выведено мое перекошенное лицо бегущего на первые две шеренги ОМОНа. Собственно, никакими особо красно-коричневыми, то есть коммуно-фашистами, мы не были. Мы были обычными людьми, выступающими против разграбления своей Родины. Начиная с этого момента родители Ольги стали относиться ко мне с настороженностью и опаской. А мне, к сожалению, понравился мой новый имидж злого оппозиционера, каким я по сути не был. Впервые в жизни я ощутил, что такое ярость, впервые я увидел страх в глазах молодых здоровых омоновцев. Но после этого дня родители Ольги всегда видели во мне если не врага, то крайне подозрительного типа.

Вечером Ольга неодобрительно осмотрела мой синяк.

– И зачем тебе все это надо? – спросила она.

– Ну, я не знаю, там был мой народ, я чувствую себя обязанным быть там, где мой народ, – с гордостью отвечал я.

– А я вот в солярий ходила, голенькая загорала, парень, который там работает, так на меня смотрел, – ни капельки не смущаясь, рассказывает мне Ольга.

– Ну, молодец.

Почему она не стесняется мне рассказывать такое, почему я не пытаюсь протестовать? Такова была моя судьба со всеми моими женщинами, я никогда никому ничего не запрещал и пытался задавить в себе чувство ревности и собственничества. Ольга постеснялась пригласить меня с моими убеждениями и фингалом под глазом на свой завтрашний день рождения, который она отмечала со своими друзьями.

Макс в парке познакомился с очаровательной шестнадцатилетней школьницей Наташей, или, как он ее называл, Натулюшечкой. А почему, собственно, Натулюшечка? Ответ удивительно прост: у Макса было много знакомых с именем Наташа и, чтобы другие их не путали, он называл их разными уменьшительно-ласкательными именами. У Натулюшечки оказался дикий, необузданный нрав. Несмотря на то, что она училась на одни пятерки, вела она себя как отъявленная хулиганка. Ей хотелось попробовать все и сразу: попробовать секс, попробовать групповуху, сделать аборт, родить и завести любовника, она очень спешила жить. Часто в Лефортовский парк она приходила в мини-юбочке и без трусиков, чем приводила Макса в бешенство, но сделать ничего с ней он не мог. Солдаты из близлежащей воинской части свистели Натулюшечке вслед, когда Макс провожал ее. Для многих женщин мужское внимание является сильнейшим из психических наркотиков, без него они начинают скучать и увядать. Иногда, выгуливая собак вместе с Ольгой и Володей, мы встречали их в парке. Потом мы сидели в центре местного стадиона и пили пиво. Мы были молоды, веселы и счастливы. Молодость – это такое время, когда человек еще полон сил, надежд и мечтаний и гормон удовольствия возникает сам по себе, но человеку всегда этого кажется мало и он стремится увеличить свое удовольствие при помощи алкоголя или наркотиков.

После Первомая и бесед с родителями Ольга начинает немного охладевать ко мне и начинает заводить ухажеров. Я ей ничего не высказываю, но когда человек вынужден тебе врать, это разрушает их обоих. Чтобы отвлечься от ревности, я начинаю приглашать Володю в наши секс-игрища с Ольгой.

– Ну чего, приходи к нам с Вованом завтра днем, – улыбаясь, предлагаю я Ольге после прогулки с собаками.

– Ммм… Ну и что мы будем делать?

Она прекрасно понимает, о чем я говорю, но все же играет в эту игру мужчины и женщины в стеснение, недоговоренность.

– Ну, не знаю. Выпьем шампанского, музыку послушаем, – подыгрываю ей я.

– Ну, хорошо, завтра позвоню.

На следующий день я иду на Бауманский рынок и на последние свои сбережения покупаю свежую говяжью мякоть, недавно появившийся в продаже заморский соус Uncle Ben’s и шампанское. Ольга обожает шампанское, ее глаза сразу светятся огнем и блядством. А мне доставляет особое, эротическое, удовольствие накормить свою девушку. Я сразу чувствую некую теплоту и приятную расслабленность. Теплота начинается с момента приготовления: ты жаришь мясо и представляешь, как будешь поджаривать свою девушку. Настроение поднимается, на лице появляется беззаботная улыбка. Первым пришел, естественно, Володя. Час ожидания. Обычному человеку нелегко дается ожидание, когда нужно просто остаться наедине с собой, а уж ожидание любимого человека дается в несколько раз сложнее. Мир устроен так, что хорошее и плохое когда-нибудь заканчивается, в том числе и ожидание. Через час напомаженная, одетая в легкое летнее платьице Ольга появилась у меня на пороге.

– Как вкусненько у тебя пахнет, – сказала она.

– Еще бы, тебя жду.

Вроде бы простое по нынешним временам угощение: жареная говядина с луком, рисом и соусом, а как же было вкусно!

Ольга и Володя хвалят мою еду.

– Ты моя хозяюшка, – говорит мне Ольга почему-то в женском роде.

– Да, я такой, я еще и на машинке умею… – чертовски приятно, когда хвалят именно не тебя, а результат твоей работы.