Александр Ламантин - Воронцов Страница 3

К дому подъехала еще одна карета с черной тройкой лошадей. Два лакея, уже не ожидавшие приезда гостей, переглянулись и поспешили открывать незнакомцу дверь.

– …и поэтому ни в чем себе не отказывайте! Наслаждайтесь закусками и шампанским! И… ах да… Да начнется бал!

Раздались аплодисменты, и одновременно с ними заиграла музыка. Бесформенное скопление гостей тотчас разбилось на танцующие пары. Борман спустился вниз по лестнице к своей жене.

– Лиза, любовь моя – сказал он, взяв девушку за руку. – Не удостоите ли вы меня чести пригласить вас на танец?

Елизавета звонко засмеялась и кивнула. Вот уже в зале не осталось никого, одиноко стоящего в стороне – все были поглощены вальсом, впадая в транс под мелодичные звуки. Дамы продолжали поскальзываться на лакированном полу и приземляться на руки своих партнеров, но это ничуть не портило танец, а наоборот, создавало неведомую доверительную связь в парах. Даже слуги, стоявшие вдоль стены с подносами, с трудом удерживались от того, чтобы не пуститься вальсировать вместе со всеми.

Однако среди танцующих вдруг появился человек, не имеющий пары и не двигающийся в такт музыке, и потому он сильно выделялся на фоне танцующих гостей. Высокий молодой человек, одетый в черный сюртук с золотистым воротником неспешно скользил вдоль гостей, равнодушно рассматривая тех, кто попадался ему на пути. Казалось, он совсем не питал симпатии к ним и к их счастливым ощущениям. В один момент возле него оказалась девушка, делающая пируэт на одной ноге. Под воздействием шампанского и благодаря скользкому паркету она поскользнулась и упала возле незнакомца, который словно ожидая этого, с каменным лицом протянул руки, чтобы поймать ее. Все это произошло так быстро, что девушка даже не успела опомниться и поблагодарить своего спасителя, как тот уже отпустил ее.

– Не стоит, – сухо сказал он ей без тени улыбки и продолжил двигаться вперед, к центру зала, где крутились в танце молодожены.

Музыка сменилась на быструю, и присутствующие тотчас перешли к мазурке. Многие уже устали от танцев и предпочли отойти к столикам с шампанским, чтобы отдохнуть и не мешать танцующим. Борман со своей женой безустанно танцевали посередине зала, окруженные гостями. Молодой муж, тяжело дыша, но не показывая усталости, сделал еще один круг и его взгляд упал на человека в черно-золотом сюртуке, который стоял вместе со всеми в кругу и с интересом наблюдал за танцующей парой. Борман на мгновение застыл, затем пришел в себя и шепнул жене:

– Пожалуй, стоит немного передохнуть, как думаешь?

– Да, пожалуй – ответила Елизавета, тяжело дыша. Она перехватила взгляд мужа и взглянула на незнакомца, которого раньше никогда не видела. Борман поцеловал ее руку под громкие аплодисменты окружавших их гостей. Кольцо присутствующих вновь распалось на пары, Елизавета пошла в другой конец зала к подругам, а Борман, проводив ее нежным взглядом, двинулся через танцующие пары к единственному человеку, оставшемуся стоять неподвижно посреди зала, и встал с ним лицом к лицу.

– Я уже думал, что ты не придешь – промолвил Борман. Лицо незнакомца тронула слабая улыбка.

– Пропустить свадьбу старого друга? – произнес Воронцов. – Даже я на такое не способен.

– Способен, – усмехнулся Борман, пожимая ему руку, – Пойдем в мой кабинет: здесь слишком шумно.

– Значит, ты теперь граф? – произнес Борман, закрывая за собой дверь. – Как же ты добился столь высокого положения в обществе за такой короткий промежуток времени?

– Женился на богатой вдове, – коротко ответил Воронцов, усаживаясь в кресло напротив камина.

– И где же твоя спутница? Неужели ты оставил ее внизу?

– Нет. Она умерла.

Борман перестал улыбаться. Он тоже сел.

– Дмитрий, я искренне сочувствую тебе.

– Это ни к чему. Ей было пятьдесят восемь, она была больна, и ее смерть была лишь вопросом времени.

Равнодушие Воронцова к смерти своей жены слегка ошеломило Бормана. Минуту помолчав, он, наконец, спросил:

– Стало быть, ты не любил ее?

– Разумеется, нет.

– И женился на ней только ради титула и ее состояния?

– Именно, – ответил Дмитрий, взяв со стола стеклянную коробочку, в которой покоился орден в форме звезды. – Вижу, ты неплохо себя показал перед императором?

– Я работаю в Собственной Его Величества канцелярии, – сказал Борман, понимая, что его друг пытается поменять тему разговора. – Мой дядя немало похлопотал, чтобы устроить меня туда. Я без преувеличения могу отметить, что с моим появлением внутренняя политика императора претерпела значительные изменения в лучшую сторону.

– Не сомневаюсь, – кисло произнес Воронцов. – Но в стране по-прежнему самодержавие.

– Ты опять за свое… Я думал, что твои взгляды изменились за последние годы.

– Давай не будем трогать мои взгляды, Борман. Ты прекрасно знаешь мое отношение к царю и ко всему, что сейчас происходит в стране.

– Эта тема, которую можно обсуждать вечно, – улыбнулся Борман, наливая гостю вино, – лучше расскажи мне о своем путешествии по Европе. Ты ведь не сидел дома после смерти жены?

– Хм… ты неплохо осведомлен обо мне…

– У нас с тобой общий знакомый.

– Понфилов? Как я сразу не догадался… Доктор, похоже, знает всех в этом мире.

– Потому что он хорош в своем деле. Он, кстати, лечит Лизу от сердечного недуга.

– Понфилов не просто замечательный доктор. Он помог мне прийти в себя после… после того, что произошло в деревне.

Борман внимательно посмотрел на Дмитрия, не обращая внимания на то, что вино выливается через край его наклоненного бокала.

– Я ждал, когда ты заговоришь об этом. Ты должен знать, что… я никогда не считал и не буду считать тебя виновным в случившемся. Пусть те события останутся в прошлом.

Воронцов хотел что-то сказать, но не смог. Губы его дергались, глаза беспокойно бегали по комнате, избегая встречи со взглядом Бормана. Наконец, он вымолвил:

– Мой отец… Он…

– Умер в тот же день, – сказал Борман. – Отец Стаханова ударил его прикладом ружья насмерть. Твоя мать умерла два года назад.

Поймав взгляд Воронцова, Борман поразился, сколько горя было в нем. Дмитрий закрыл глаза, вздохнул и, когда снова открыл, они вновь были пустыми и равнодушными.

– А что же отец Стаханова?

– Его посадили. Говорят, он умер в тюрьме в том же году.

– А мой брат? Что стало с Александром?

– Он не знал покоя с тех пор, как ты бежал из деревни. Насколько я знаю, он искал тебя здесь, в столице, затем в Москве. До меня даже дошли слухи, что он пытался найти тебя в Европе. Больше я о нем ничего не слышал. Но я уверен, что для него весточка от тебя была бы великой радостью.

– Может быть… Позже… – ответил Воронцов, заметив на столе колоду игральных карт. – Тебе по-прежнему везет с пиковым валетом?

– А то, – улыбнулся Борман.

На стол полетели карты.

1840 г.

Графиня Васнецова медленно шла по тропинке своего сада. По бокам дорожки росли фруктовые деревья, в основном яблони, наполнявшие воздух приторно-сладким ароматом своих плодов. Васнецова дошла до пруда, откуда открывался прекрасный вид на ее поместье. Проходя по берегу, она наблюдала за своим отражением в воде. Годы успели поработать над этим некогда красивым лицом, сейчас уже изрезанном морщинами. Васнецова подняла голову и увидела на той стороне пруда молодого человека в белой рубашке. Васнецова пару минут смотрела на него, сосредоточенно читавшего какую-то книгу, и затем двинулась по направлению к скамейке.

Воронцов, увидев приближавшуюся Васнецову, вздрогнул и отложил книгу. Графиня села возле него.

– Ты опять грустишь, Дмитрий? – произнесла она.

– Вовсе нет. Я просто увлекся чтением.

– Ты всегда читаешь, когда грустишь. – сказала Васнецова, рассматривая его лицо. – Ты такой скрытный, Дмитрий. С того момента, как я нашла тебя блуждающего по лесу несколько дней, я поняла, что твоя жизнь не так проста, как кажется. Ты не хотел говорить о своем прошлом, да я и не считала нужным закидывать тебя расспросами – наверное, с годами стала деликатной. Но, дорогой мой, больше всего мне непонятно, зачем ты женился на мне. Мне пятьдесят восемь, у меня язва и много других болезней, постепенно съедающих меня; а ты молод, хорош собой, я бы даже сказала, неприлично хорош собой. Ты мог бы найти себе красавицу-жену в столице, но вместо этого ты предпочел стать моим мужем и переехать со мной в Лондон. Почему?

– Я люблю тебя, – тихо сказал Воронцов.

Графиня рассмеялась.

– Ты хоть сам веришь в искренность своих слов? О, нет, милый мой, что бы ты ко мне ни чувствовал, это точно не любовь. Быть может, легкое уважение, но не более того.

Васнецова задумалась.