Алексей Гурбатов - Детская шалость Страница 3

Я вывел гостя на свет и не смог сдержать крик, увидев, как на его щеке, еле держась на коже, топорщится кусочек розового человеческого мяса, обильно покрытого кровью.

На моё гортанное «а-а-а!», которым, по всей видимости, я перекричал «поющих» взрослых, сбежались мои родители, родители Славика, бабушка, в общем, все, кто находился в квартире.

Кто-то из соседей «пулей» вылетел на улицу, чтобы из телефонной будки, стоявшей рядом с парадной, вызвать «Скорую».

Лишь по счастливой случайности Славик остался зрячим (спасли вовремя опустившиеся веки), но зато всё лицо покрывали мелкие шрамы – память о старушке Машке, которая тем же вечером была выброшена на улицу, хотя её вины в произошедшем не было.

Славик пролежал в больнице три недели.

Я со своей бабушкой ходил навещать его каждый день, принося в качестве подарка какую-нибудь безделицу.

Пострадавший держался бодро, как настоящий мужчина.

Я тогда думал, что именно такими были герои той страшной войны с фашистами, когда их ранили в бою.

О событиях тех лет мне часто рассказывала бабуля, зная о них не понаслышке.

Я был горд, что знаком с очень мужественным мальчиком, который, пережив воистину страшные минуты, был по-прежнему говорлив и весел.

Именно тогда, в больнице, зародилась наша дружба – результат детской шалости.

Моя бабушка была интеллигентным человеком и в совершенстве знала два иностранных языка – французский и немецкий.

Тамара Борисовна Лиховская (в замужестве Пересвистунова) родилась в январе 1905 года в семье крупного торговца Лиховского, поставлявшего к царскому двору заморские сладости. Она являлась пятой, последней дочерью уважаемого человека и была любимицей отца.

Бабушка в ту пору могла иметь всё, что захотела бы, но она, не желая походить на своих старших сестёр, отдавала предпочтение занятиям с преподавателями по точным наукам, языкам и хореографии, а не нарядам с игрушками.

В двенадцать лет, будучи совсем ребёнком, бабушка не просто говорила пофранцузски и немецки, а думала на этих языках. Она прекрасно знала астрономию и химию, а выполняемые ею балетные па были завистью старших сестёр.

Возможно бабушка бы стала какой-нибудь театральной знаменитостью, тем более, что она обладала красивой, незаурядной внешностью, но в октябре 1917 года произошла революция, и к власти пришли большевики.

Бабуле и ещё двум её сёстрам с большим трудом удалось вырваться из охваченного пожарами и беспорядками Петрограда. Их спасла служанка и укрыла в пригородном селе Мартышкино, откуда сама была родом. Все остальные бабушкины родственники были жестоко убиты.

Так из барышень моя бабушка превратилась в селянку. Но предметные занятия она не бросила и познавала сложности наук самостоятельно.

К величайшему сожалению, о хореографии речь больше не шла. Виной всему произошедшая во время бегства из отцовского дома травма колена – сильный ушиб о ступеньку лестницы в момент падения. В Мартышкино лекарь заключил, осмотрев её коленный сустав, что любые нагрузки на ногу могут привести к ампутации конечности. Таким образом, с танцами было покончено.

Впоследствии болезненная травма дала осложнение, в результате которого бабушка стала хромать.

Когда бабуле исполнилось восемнадцать, на неё обратил внимание тридцатилетний красавец-чекист Пересвистунов, приехавший в Мартышкино по служебной надобности. Роман молодого мужчины и «сельской» девушки был скоротечным и принёс свои плоды – сыграна скромная свадьба.

Затем молодые переехали в комнату на Садовой, а чуть позже, в 1925 году, отмечено рождение первенца.

Сентябрь 1936 года подарил бабушке второго сына – моего отца.

Бабуля совмещала воспитание своих детей с обучением детишек в школе. К началу Великой Отечественной войны она зарекомендовала себя грамотным специалистом в области иностранных языков и замечательным педагогом.

Всю войну бабушка и мой юный отец провели в Ленинграде, переживя все ужасы и лишения тех лет.

В то время, когда бабуля продолжала обучать детей блокадного Ленинграда, помогала перевязывать раненых, тушить по ночам зажигательные бомбы и оберегать младшего ребёнка, её муж командовал на передовой, а старший сын был в рядах народного ополчения.

Старшие мужчины домой с войны не вернулись, и всю нерастраченную любовь бабушка отдала моему отцу. Она вырастила его прекрасным человеком и достойным гражданином огромной страны. Замуж вторично бабуля не вышла.

К моменту моего рождения, бабушка была на пенсии, но продолжала участвовать в жизни школы, которую покинула в должности директора и со званием «Заслуженный учитель СССР».

Бабушка Тамара стала для меня и Славика самым близким человеком на свете. Её жизненные истории мы могли слушать часами. Бабуля водила нас по музеям и театрам, и к семилетнему возрасту мы (я и Славик) могли без труда отличить ба лет от оперы, а творчество Шишкина от творений раннего Пикассо.

Наша бабушка (как называли Тамару Борисовну я и Славик) мечтала видеть нас на сцене театра или, как минимум, в оркестровой яме со скрипкой в руках и поэтому водила нас к знакомым преподавателям музыки и танцев.

На наше счастье, ни я, ни Славик не обладали необходимым терпением и другими дарами, столь необходимыми для музицирования и вальсирования, и наши занятия заканчивались, не успев начаться.

Бабушкины знакомые учителя во время рассказа о нашем поведении неустанно принимали успокоительные таблетки, вгоняя бабулю в краску стыда.

Стойкая интеллигентная бабушка объясняла нам о недопустимости столь безобразного поведения, чуть не доведшего её давних подруг до нервного срыва. Но от своей мечты видеть нас в искусстве всё же отказалась, удовлетворив моё и Славино желание заниматься спортом.

Одновременно с началом учёбы в первом классе бабушкиной школы мы записались в секцию бокса при спортивном клубе армии (СКА). Мой папа и отец Славика были несказанно рады этому обстоятельству.

– Ну, Володя, наши пацаны будут достойной нам заменой. Сейчас физически окрепнут, в школе знаний нахватают, и можно будет вводить в курс дела, – говорил мой папа отцу Славика.

– Да, Андрей, мы с женой рады такому выбору наших детей. Честно скажу, мне не льстила перспектива видеть Славика со скрипкой в руках или в обтягивающих колготках на сцене, – признавался дядя Володя.

Мне не было понятно, в какой курс дела нас хотят вводить в будущем, но одно я понимал точно, что наш выбор был сделан правильно. Бокс устраивал всех и, частично, даже бабулю.

В секции бокса мы, безусловно, выделялись.

Во-первых, мой рост и рост Славика был на несколько сантиметров выше самого крупного нашего ровесника.

Во-вторых, мы были хорошо сложены: широкие (в наших отцов) плечи, сильные руки и ноги.

В-третьих, Славино лицо, усыпанное мелкими шрамами, и моё врождённое красноречие делали нас явно взрослее. Мы внушали страх во всю самую младшую группу боксёров. Да и старшие воспитанники клуба проявляли к нам уважение и неподдельный интерес и, частенько, до начала своей тренировки приходили поглазеть на нас во время отработки простейших упражнений.

И вот спустя полгода регулярных занятий в спортивной секции (это был фев раль 1970 года) наша бабушка пришла забрать нас домой после тренировки.

Шалость вторая

Я и Славик перешли Невский со стороны театра Комедии, держась руками за бабушку.

Возле Гостиного двора мы сели на трамвай, чтобы проехать несколько остановок до площади Мира, а оттуда пешком дошли до Сенного рынка (бабушка хотела купить шерсти для вязки и посмотреть книги с рук).

На рынке творился бардак. Милиционеры и ДНДэшники освобождали город от криминального элемента – спекулянтов…

Я не хотел бы лезть в политические дебри тех лет, тем более, что осознание произошедшего в Советском Союзе ко мне пришло лет на пятнадцать позже описываемых событий, но с уверенностью могу заявить, что бандюг среди тех, кого ловили стражи закона, не было. И именно это подтвердила бабуля.

– Лучше бы воров да убийц ловили, а не этих несчастных, – очень тихо, с сожалением произнесла наша бабушка, глядя, как очередной «криминальный элемент» силой и руганью затаскивали народные дружинники в милицейскую машину, прозванную советскими гражданами «Козёл»

– Пойдёмте, мальчики, побыстрее отсюда, пока и нас за преступников не приняли, – сказала бабуля и потянула нас за руки, уводя от места драматических событий.

Несмотря на пожилой возраст и хромоту, бабушка любила пешие прогулки.

Иногда у меня возникало ощущение, что бабуля, гуляя по старинным улицам города Петра, вспоминает своё детство и каждого, кто жил в том или ином доме, мимо которого она проходила. В те мгновения она молодела. Её лицо сияло, а щёки румянились. Красивая улыбка затмевала собой все, ставшие мне привычными морщины. В её глазах появлялись слёзы радости и счастья, которые бабушка украдкой (будто бы это не слёзы, а просто соринка в глаз попала) смахивала кружевным платком, который она всегда носила в дамской сумочке. Бабуля была в восторге от воспоминаний.