Александр Щербаков - Этот славный человечек. Галина Щербакова в воспоминаниях Страница 3

С Галей мы провели очень приятно несколько часов и просидели бы еще дольше, если бы не опаздывали к Дурачинским. Пришлось попрощаться с милой хозяйкой. Несмотря на то, что мы виделись в Ростове двадцатилетними, а в Москве встретились семидесятилетними, мы сразу нашли общий язык. Не только я и Галя, но и Ганя с хозяйкой. Конечно, не обошлось без обильного русского угощения, пили вино. Но главным был разговор. Вспоминали Ростов, университет, рассказали друг другу кто что знал о бывших соучениках, порадовались их успехам, погрустили об ушедших. Я же только что побывал в Ростове, мои сведения были самыми свежими. Упомянули любимых преподавателей. Постепенно заговорили о политике. Я не без иронии напомнил Гале ее комсомольскую карьеру в университете, ее горячие речи и горящие глаза. Она сказала, что в юности искренне верила всему, что говорили в школе, писали в газетах, что под гипнозом советской пропаганды находилось большинство народа, а молодежь – в особенности. Я ее понял. За прошедшие годы сам многое передумал и осознал. Но это была часть нашей жизни.

Поговорили о личном. Больше рассказывала Галя. Нам было очень интересно узнать не только о ее книгах, но о ее муже, детях, внуках. Коснулись так называемого «еврейского вопроса», который, в силу семейных обстоятельств, занимает важное место в жизни и творчестве Галины. Она рассказала нам о посещении Израиля, о встрече с внуками. Очень сожалела, что они полностью оторваны от России, не чувствуют эмоциональной связи с ней.

В те дни я еще ничего из Галиных книг не читал. На прощанье Галя подарила мне недавно опубликованные «Подробности мелких чувств» с очень милой дарственной надписью «Дорогим моим Збыровским от Гали Щербаковой, которая вас любила в молодости и любит при сединах. Ваша Галя». Я отблагодарил ее своей монографией о жизни и творчестве Бориса Пастернака. Этой темой я занимаюсь около тридцати лет. Позже, когда на разных научных конференциях, в докладах, посвященных современной российской литературе или женским проблемам в обществе, звучала фамилия Щербаковой, я обязательно завязывал разговор с докладчиком. Я гордился своим юношеским знакомством с таким интересным человеком.

В тот день мы расставались с сожалением. Тем более что были почти уверены – больше не встретимся. А осталось так много интересного, о чем не успели поговорить. Неожиданно через два года такая возможность появилась. Мы с женой опять приехали в Москву. Но только проездом в Петербург на конгресс Международной Ассоциации преподавателей русского языка и литературы. Я позвонил Гале в надежде на встречу. Но оказалось, что в этот день она едет в Подмосковье. А назавтра утром нас ждал поезд в Петербург. Мы только поговорили по телефону, пожалели о невозможности встречи. Но зато я заглянул в большой книжный магазин на проспекте Калинина. И увидел целую полку книг Щербаковой. Они бросались в глаза оригинальными обложками. Я было вознамерился их купить. Но их было больше десятка, а наш собственный багаж, кстати, тоже в основном состоявший из книг, был неподъемным. Пришлось воздержаться. Понадеялся на магазины русской книги в Польше. Не нашел. Спрашивал владельцев магазинов – нельзя ли сделать заказ в Москву? И это оказалось невозможным. Как, впрочем, не удается мне купить в Польше ни одной из интересующих меня книг Пастернака и о Пастернаке. Знаю об их существовании, их выходные данные. А приобрести не могу.

Таким образом, я остаюсь читателем единственной книги университетской подруги. Но я рад, что мы были знакомы в юности и что спустя полвека привелось нам встретиться, почувствовать взаимную симпатию, общность взглядов и вкусов, интересно поговорить. Этот милый эпизод в моей жизни останется навсегда хорошим воспоминанием.

Общая юность

Бывает в жизни: очень близкие люди расходятся волею судеб далеко и надолго и вдруг (хотя, как теперь я знаю, ничего «вдруг» не случается) встречаются. И происходит чудо возвращения в далекую общую юность (Галино выражение), вспыхивают молодые чувства и как будто не было этих розно прожитых лет – вы встретили родную душу.

Так произошло у меня. Мы познакомились шестьдесят два года назад, в далеком пятидесятом, когда мы, студенты первого курса, робко переступили порог Ростовского университета. Одеты более чем скромно: большинство девушек – в школьной форме. В голове крутятся десятки вопросов: где, как и на что жить? Где заниматься?

Не знаю, сколько бы мы еще в одиночку переживали предстоящие трудности, если бы не Галя Руденко. Она весело и естественно завязывала знакомства. Очень хорошо помню ее: черная, как галчонок, с огромными глазами, худенькая, в форменном школьном платье с белым кружевным воротничком, живая, веселая, она органично стала центром будущего студенческого коллектива. Вскоре мы перезнакомились, шумно обсуждали предстоящую студенческую жизнь и единодушно избрали Галю комсоргом.

У меня сохранилось несколько групповых фотографий тех лет. И везде она улыбается, и эта улыбка не дежурная вежливая дань моменту – а ее распахнутая душа, радость бытия, радость общения, ожидание счастья.

Два года мы с ней бок о бок работали в бюро, а потом – в комитете комсомола. Организация была большая – более шестисот человек. Сейчас принято поминать комсомол плохими словами, мазать черной краской. Это односторонний взгляд на жизнь. Молодежи во все времена были и будут нужны собственные структуры, которые бы решали ее специфические проблемы и помогали найти свое место под солнцем. В совершенно противоположном советскому строе – капиталистическом – существовали и существуют бойскауты. И с большой пользой для дела. А «хиппи», «глобалисты»? Разве это не молодежные движения, соответствующие времени и месту? Со своими плюсами и минусами? Плюсы и минусы были и у комсомола. И плюсов было много. Не зря же одна из самых популярных газет сохранила название «Комсомольская правда». Все еще зависит от людей.

Гале поручили, казалось бы, скучнейший организационный сектор. Внешне создавалось впечатление, что она легко и даже весело справляется с этими трудностями: много шутила, сыпала «украинизмами», шутками-прибаутками. Природный юмор и самоирония отличали ее от слишком серьезных надутых комсомольских лидеров и здорово помогали ей в общении с товарищами, создавали ей настоящий авторитет.

Как она все успевала, не знаю, но училась увлеченно и успешно, как вообще делала все. Учеба и бурная общественная жизнь были одухотворены первой любовью. В ней случались и слезы, и разочарования, и обиды. Всё это трепетно обсуждалось между нами. Когда плечо подруги рядом, легче переносить боли, радостнее – радости.

Не могу лукавить, что помню все Галины пристрастия (прошло столько лет!), но с уверенностью скажу, что общая картина нашей духовной жизни, о которой пойдет речь, верна. Мне очень помог в ее воссоздании семейный архив – письма, дневники, фотографии.

Недавно закончилась война, и мы дружно стояли в длиннющих очередях за билетами в кино, чтобы посмотреть еще и еще раз фильмы о битве с фашистами, о подвиге нашего народа: «Молодую гвардию», «Звезду», «Парень из нашего города», «Смелые люди». А еще довоенные фильмы: «Чапаев», «Свинарка и пастух», «Трактористы», «Семеро смелых». Нас привлекали герои этих фильмов прежде всего своей любовью к Родине, смелостью, бескомпромиссностью, верностью идеалам. Мы считали их своими духовными ориентирами.

А книги! В первом семестре нам читали краткий курс введения в советскую литературу, чтобы мы не ушли с головой в древнерусскую и «античку». Студенческий абонемент даже в малой степени не обеспечивал нашу жадную тягу к современным авторам. В глубине двора-колодца РГУ располагалась «читалка» – просторный зал с огромным овальным столом посредине. Она всегда была полна! Тишины там не соблюдали: здесь студенты не просто готовились к занятиям и экзаменам, но и глотали толстые литературно-художественные журналы: «Новый мир», «Знамя», обменивались мнениями, спорили, и довольно оживленно. На слуху – «Девятый вал» Эренбурга, «Иван Иванович» Коптяевой, «Жатва» Николаевой, «Алые погоны» Изюмского, «За правое дело» Гроссмана, «Старые знакомые» Казакевича. Нарасхват были журналы с повестями о студенческой жизни – «Здравствуй, университет» Свирского, «Студенты» Трифонова. Как понимаешь теперь, жизнь была куда сложней и трагичней, чем конфликты перечисленных книг.

Особенно были мы «заражены» поэзией. Многие в группе сами пытались писать стихи. Сколько лет пролетело, но в памяти стоит концерт мастера художественного слова Аксенова. Наш небольшой клуб был не просто полон – он трещал по швам. Впервые мы услышали стихи Сергея Есенина. Его тогда не только не изучали в школе, но не печатали, запрещали читать. Потрясли нас строки «Дай, Джим, на счастье лапу мне», «Песнь о собаке». Аплодировали бешено, уходили переполненные благодарностью к Аксенову, любовью к Есенину.