Александр Филатов - Список Магницкого, или Дети во сне не умирают Страница 3

Медсестру Любовь Станиславовну Крабов отрывает от раскладки таблеток. «Потом разложишь!.. Расскажи телевидению, как трудно, но хорошо мы здесь работаем!» Создатели фильма были довольны.

Вспоминаю выходные: 29–31.05.09

Летал в Волгоград на двадцатипятилетие окончания института: «И скучно, и грустно, и некому руку подать». Отмечали в ресторане «Волгоград» – центр города, рядом с институтом. Одногруппники полысели, постарели. Сидим за одним столом, а говорить не о чем. Треть выпуска уже в могиле. Пока живые – чавкают и не умеют пользоваться ножом. Уходя, берем со стола оставшиеся бутылки водки. Прощальный взгляд: пьяный декан (он каждую встречу выпускников так) дирижирует фонограммой и танцующими со сцены. Человеку, который всегда стремился стать моим другом, я у него остановился, неврологу Н. Н. Соколову (зарплата 12 тыс., у жены, библиотекаря, 3,5 тыс., двое детей) оплатил сауну и проститутку (два часа – 2 тыс. 400 руб.). Так я «проставился» за то, что крутой – живу в Москве.

04.06.09

В конце рабочего дня заставили сидеть в актовом зале, смотреть конкурс «Мисс Бутырка». Нужно было видеть вышедших в финал пятерых бабищ. Выстроенных по росту, шагающих, отдающих честь с оттопыренным большим пальцем, рассказывающих на «этапе эстетики», что «нельзя леди дожить локти на стол», заученно рапортующих о красотах того города, откуда приехали сторожить зэков столицы. При разборке и сборке на скорость пистолета Макарова победила наиуродливейшая, табурет с ушами, мужеподобная зав оружейным складом.

Мы с Гордеевой не дождались конца. Свалили, как только истекло рабочее время. Другие остались. Их рабочий день до 18 часов, а не до 16, как у нас.

Позже против таких, как мы, на выход станут сажать сотрудников отдела кадров, не выпускающих «до конца мероприятия».

05.06.09

Федотова вернулась из Склифа. Смеется. Не жалеет о случившемся. Удовлетворенно вспоминает, как муж сказал: «Я люблю тебя!», прежде чем, приблизившись к судебной решетке, поцелуем передал метадон.

Вольнонаемные получают зарплату с 1 по 6 по окончании отработанного месяца. И вот я получил за охрану покоя граждан 10 тысяч р. + 7 тысяч р. «мэровских». В советское время мы, психиатры, жили как боги. Получали на 1,5 ставки 450 руб., когда городской терапевт имел 120, за вычетом налогов – 98. В Камышине мы исключительно на такси и ездили. Камышин – город невест. Текстильная фабрика имени Косыгина, ты сказка, инкубатор счастья! А камышинское медучилище?! День медработника: в единственном ресторане Камышина за столом мы, два молодых психиатра, и двадцать юных медсестер. Они дрались за танец с нами, пинались коленками и каблуками под столом. У меня была интимная связь с тремя с того вечера. Не за раз, поочередно. С приятелем мы менялись. Очарование расцвета советской психиатрии. А политзаключенные в психбольницах? В моем отделении из 106 больных только двое шли по 58-й статье (антисоветская деятельность и пропаганда). Всего было шесть отделений. Вот и считайте. При Горбачеве спец под давлением Запада закрыли, психиатров разаттестовали. Тогда я тоже работал вольнонаемным. Врачи уехали в Волгоград, кто куда. Вместо спеца открыли женскую зону, как прежде. Осмотрелись, жизнь заставила вернуть спец. Старые врачи, которые «утяжеляли диагнозы» (на самом деле, как и теперь, больные приходили с диагнозами Серпов), попали в какие-то страшные ругательные Белые евросоюзные книги. Врачей вызывали в Волгоградский облсовет «ознакамливаться». Молодежь аттестовалась и продолжила дело.

У окошка кассы нетрезво смеялся освободившийся санитар Кошкиного дома. Мир изменился: бывший санитар впервые видел пятитысячную купюру. Вадик пожалел меня: «Удивляюсь, как вы за вашу зарплату соглашаетесь ежедневно выводить дураков на продол». Продол – коридор.

Элтон – «сова». Просыпается к двенадцати. Моет руки, умывается, отфыркиваясь напротив таблеточной, где, используя вместо отсутствующего стола откидную дверцу лекарственного шкафчика, я пишу историю сидящему сбоку на драном табурете больному. Растеревшись докрасна вафельным полотенцем, Элтон приносит ранние овощи: редис, лучок, ополаскивает и нарезает для салата в глубокую чашу. «Как дела?» – звонко звучит выспавшийся тенорок. Я докладываю. Элтон уходит в свой кабинет, где обедает вместе с замом – Гордеевой. Меню: что-то из дома плюс баланда, отнятая у душевнобольных. Т. е. рацион психбольных уменьшен за счет того, что взяли для себя начальники, фельдшера, медсестры, инспектора и зэки-санитары. Обычно именно в такой последовательности. Что-то не доложили еще на кухне, поэтому периодически возникают конфликты с больными. Не часто. Ибо свежеарестованные не могут есть баланду. Они не забыли вкус домашнего и ждут передач. Депрессивным больным есть не хочется. Один-два отказываются от еды, желая умереть. Изъятое компенсируется недобранным. Конфликт гасится.

К трем часам Элтон созрел для работы. Он любит «ловить» меня и в четыре, когда я намыливаюсь улизнуть с работы. «Вы куда? Давайте посмотрим такого-то. Очень интересный фашист. Свастики на обеих ладонях!» Мы смотрим интересного фашиста, качка-красавца Лакшина, которого вчера едва скрутили вчетвером. Нет марлевых повязок, а Элтон требует посмотреть туберкулезника. Медсестра бежит. На ходу про Элтона: «Этому педерасту все равно, а у меня – дети!»

Кстати, выколотые свастики на коже уголовников обычно означают не то, что они фашисты. Они справедливо полагают: антифашизм – фундаментальный камень российской идеологии. Они – враги власти. Следовательно, они «любят» то, что отрицают власти. Они – «фашисты».

P. S. Инспектор признался мне: его вина, что Федотова травилась метадоном. Не обыскал ее после выезда на суд.

08.06.09

Окунева не вышла с больничного: продолжает сажать картошку на рублевской даче. Парадокс: нищая среди богатых. Врачу-психиатру дачку бы по другой дороге! Скромнее надо быть… Без О. В. мы не только без бланков эпикризов (исключительно Окунева знает, где в единственном в ПБ компьютере их папка, чтобы распечатать), следовательно, нет выписки, но и без Даршевского. Это третий больной Окуневой, который повесился, пока она сажает, окучивает и поливает. Ну не выдерживают душевнобольные врачебного невнимания.

Даршевский «закружился» еще 01.06. Дико, бессмысленно смеялся, вычурно плясал. То узнавал, то не узнавал людей. Я, призванный заменять при «вечном» отсутствии О. В., назначил Даршевскому сибазон с трифтазином. На второй день терапии Даршевский стал отказываться от лечения, ссылаясь на неприятные побочные действия нейролептиков.

Медсестры поверили и исполнили волю невменяемого (решение СПЭК ин-та им. Сербского). Лишенный и внимания, и лечения Даршевский повесился на полотняной ленте, оторванной от простыни.

Элтон принес мне листы назначений и велел переписать, чтобы убрать сестринские отк. (отказ) и вертикальные черточки, отменяющие мои назначения.

Уходя с работы, я помедлил, чтобы санитары и «старшие» успели стащить в скорую труповозку целлофановый пакет с телом Даршевского.

Писал эпикриз ушедшему вчера на этап Лакшину. Признаков психического заболевания мною у Лакшина обнаружено не было. Лакшин «не дал» Элтону, по свидетельству санитара Дениса. В субботу, когда других врачей не было, а Элтон, как помним, живет в ПБ, он домогался от Лакшина показать половые органы. Тот главврачу отказал. Элтон взбесился: Лакшин должен быть болен. Колоть его! Он обострился! Гордеева, подобно чеховской Душечке, солидаризуется с любой властью. Лечить! Значит, наказывать. Ожидать мучительных побочных действий нейролептиков, чтобы кости выворачивались, слюна текла, чтобы больной (или здоровый) себе места не находил. Вот она, месть неразделенной страсти! Лечим за то, что не дал пососать Элтону.

А наутро Элтон опять нас с Гордеевой позовет к себе кабинет смотреть в очередной раз его любимый балет «Корсар». Мужики в обтягивающих трико скакать будут. «Я обожаю Большой театр!» – «А уж как мы любим, господин начальник!» И мы с Гордеевой мучительно вспоминаем, когда последний раз ходили в Большой. Врем! Имеем подлость подлаживаться под любой бред, прихоть начальника, и, в общем-то, за небольшие деньги.

Несмотря на лесть, меня загрузили работой так, что мама не горюй. Я должен был выписать ворчливо-надоедливого террориста Хучуева (взрывы в подземном торговом комплексе на Манеже, других местах). Хучуев, белотелый 60-летний дед, раздетый догола. Вяло перекатывался по каменному полу. Зэк-санитар «учил» старца дубинкой. Инспектора глядели, смеялись. Сцена разворачивалась около открытой двери кабинета Элтона, где он и Гордеева угощались холодцом. Чтобы попрощаться по окончании рабочего дня с начальством, мне пришлось перешагнуть через извивавшегося Хучуева.

Дома рассказал о своей работе жене. Она в шоке. У них в туркомпании просто воруют, без хамства. Две девочки, которым задерживали зарплату, взяли 100 тыс. из сейфа в офисе торгового центра «Рио» и были таковы. Начальница не стала заявлять в органы. У самой рыльце в пушку! Молчу. А ведь этих проворовавшихся сотрудниц, при грамотно составленной заяве, могли и схватить. Привезли бы в ИВС (изолятор временного содержания), потом – в СИЗО.