Лис Арден - Волчьи ягоды Страница 3

– А ты занятный. – Джая бесцеремонно взяла Николаса за подбородок. – Неужели тебе совсем нестрашно?

– Есть немного, – признался механик. – Но чего уж теперь бояться. Как тебя звать, маленькая? – и он протянул к фее руку.

– Хэли! – Пропищала фея. – Хэли! – И поднырнула под ладонь Николаса, как котенок, требующий, чтобы его погладили.

– Джая! Это что за сироп? – Николас поднял взгляд и то, что он поначалу принял за стоящий у дверей шкаф, оказалось второй бестией. Это был мужчина, ширина плеч которого почти равнялась росту, полное отсутствие у него шеи компенсировалось длиной рук – они только что по полу не скребли, а волосы были того же красного цвета, что и у Джаи.

– Да ладно тебе, Виджая. Такое не каждый день увидишь. И потом, парень может нам пригодиться. Эти сказали, что он механик.

– Тогда другое дело. Хотя я бы с удовольствием развесил его кишки на деревьях.

– А потом эта малышка выгрызла бы тебе глаза. Только законченный идиот встанет между феей и ее носителем. Ну что, Николас Бром. Добро пожаловать в Рой. Это я так, авансом, конечно. В Рой тебе пока еще рано.

– Я думал, что люди попадают туда только после смерти. Или все-таки будете мои кишки развешивать? – Механик погладил фею по лысой голове, почесал за ухом, и она довольно заурчала.

– Не напрашивайся. – Прогудел сверху Виджая.

– А тебе можно и до. – Джая не удержалась и тоже попыталась погладить фею, но та извернулась и цапнула ее за палец. – Вот зараза! Истинно выродок леса! Не трону я твоего драгоценного, сама будешь терзать, сколько захочешь. Да, повезло тебе, Николас Бром, как волку на псарне. Имей в виду, что вместе с укусом Хэли впрыснула тебе свою слюну, а слюна недозрелой феи – это редкое снадобье, а потому сильное. Как Виджая.

– Ого.

– Теперь ты можешь видеть всех нас – даже тех, кто невидим для людей, или скрывается под человеческой личиной, или просто прячется. И ты можешь с нами говорить, даже с придурками из клана Паразитов, которые и говорить-то как следует не умеют. Мы будем понимать тебя, а ты – нас.

До Николаса сквозь боль и слабость начинало доходить, каким приключением на всю оставшуюся жизнь обернется ему прогулка по мартовскому лесу.

– И что же, она теперь всегда при мне будет?

– Самое большее на расстоянии одного влюбленного взгляда. Если дальше, будет страдать, а этого тебе не простят.

– А как я на работу с ней ходить буду? Она же маленькая совсем, испугается, шумно же на заводе…

– Забудь про завод, – Виджая протянул руку и легко поднял Николаса за шиворот, поставил на ноги, – теперь ты наш, человечек. И скажу тебе, что я даже рад, что не раздавил твою голову как только вошел.

Николас покосился вниз – ноги Виджаи напоминали пару наковален.

– А чем я жить буду?

– Как чем? Тем же, что и раньше. – Джая махнула рукой, отсылая прочь директора «Тихой гавани», сунувшего нос в приоткрытую дверь. —Талантливый механик нигде не пропадет. Даже в Рое.

– Я ваши механизмы обслуживать не буду, – Николас вспомнил, что рассказывали о людях, доставшихся Рою, и его вновь замутило. – Лучше убейте.

Джая и Виджая в голос захохотали.

– Да кто ж тебя к ним подпустит?! Может, со временем дослужишься, конечно… – Джая подтянула нитку из разошедшейся штопки на губах. – Ты и здесь нам пригодишься. И как механик, и как переводчик. А то мы иногда плохо понимаем людей. Ну так что, Николас Бром? Выбор я тебе предоставила. Или Хэли навсегда и работа на Рой – или Виджая. Твое слово.

Николас пошарил рукой за собой, оперся на стол – ноги его подкашивались, голова кружилась. Принимать решение в боли и слабости тяжело; еще тяжелее, когда оба твоих решения суть зло, и поди определи, какое из них меньшее. Фея, снова оседлавшая плечо, почувствовала неладное, забеспокоилась, завозилась. Николас с трудом повернул голову и посмотрел на нее. Потом на Виджаю. Потом снова на фею. И решился.

– Хэли.

– Навсегда! – Пискляво заявила фея, скаля зубы в довольной улыбке. – Навсегда!

– Свидетельствую. – Джая приложила сложенные ладони ко лбу.

– Свидетельствую. – Виджая повторил этот жест.

Бестии переглянулись и в один голос произнесли:

– Шемхамфораш.

Урок истории

Время Роя: пора лихорадки, год от первого Воплощения 341

Время Людей: апрель, 1981 год

Николас Бром, механик, вот уже неделю лежал в кровати, не имея сил встать и сделать что-нибудь более осмысленное, чем поесть и снова лечь. Рядом с его кроватью стоял инкубатор для младенцев, это устройство невесть где в рекордно короткие сроки раздобыл директор санатория, Линдеманн. За прозрачными стенками, в тепле, на подогреваемой подушке сладко посапывала фея, которая немедленно после заключения договора с Николасом отправилась досыпать до весны. И о ней, и о механике заботились так, будто они были любимыми внуками директора. Стоило Джае сказать пару слов Линдеманну, как все вокруг забегали, засуетились… Николаса поселили в одном из директорских домиков, приставили к нему личного врача, перевязки делали почти неощутимо, отменно кормили и даже пытались делать массаж. Фею устроили рядом, со всеми возможными удобствами.

Джая, заглянув к механику вечером того же дня, осталась довольна увиденным.

– Неплохо устроился. Ты теперь с полмесяца никуда не годный, так что лежи тихо. На завод мы сами сообщим, чтобы тебя не ждали и более на тебя не рассчитывали. Жить будешь здесь, этот дом как будто для тебя строили. Все, довольно на сегодня. Бывай, Николас Бром.

Весь следующий день и еще нескончаемых пять суток механик провалялся в кровати; температура подскочила до предела, все тело ломило – Николас горел заживо под действием феиной отравы. А она спокойненько дрыхла рядышком в инкубаторе, знай с боку на бок переворачивалась. Ее нареченный спутник в моменты, когда жар и боль становились совсем невыносимыми, поглядывал на нее с ненавистью и недоумением. «Ну и сопля, – думал он, – тоже мне, дитя Роя. Привалило счастье, ничего не скажешь. Знал бы, там бы в лесу и…» На этом месте он обрывал себя, поскольку очень не любил пустопорожних размышлений и сослагательного наклонения. Что случилось, то случилось, и если его судьба – сопящая в инкубаторе малютка-кровопийца, то так тому и быть.

Тяжелее всего было по ночам; днем находились какие-никакие занятия: то повязку на шее придут сменить, то капельницу поставят, то попытаются накормить. Хоть какое-то развлечение. А вот ночью, когда «Тихая заводь» засыпала, Николас не знал, куда себя деть. Сон бежал от него; спал он урывками и все больше днем. Когда темнота сгущалась, механик с трудом вставал с постели, отодвигал штору и садился в кресло у окна. Неподалеку стоял еще один дом, побольше, в два этажа, окруженный живой изгородью; его-то Николас и рассматривал в долгие ночные часы. Поначалу дом показался ему нежилым; все двенадцать фасадных окон безучастно темнели, никто не выглядывал из них, не открывал изнутри. Вход был расположен с противоположной стороны, которой Николас не мог видеть, поэтому он не мог с уверенностью сказать, что никто не входит в этот дом и не выходит из него. Может, дом держали для каких-то важных гостей, наезжающих изредка, кто его знает. Николас недолго задумывался об этом, он просто глядел на темный, тихий дом, возможно потому, что других зрелищ ему не предлагали.

Кажется, это случилось на седьмую ночь его болезни. Одно из окон – третье слева во втором этаже – засветилось ровным светом. Стали видны наполовину закрывающие его занавески в сине-зеленую клетку, и чья-то тень прошла пару раз туда и обратно. Николас удивился и даже обрадовался; хоть какое-то разнообразие. Вскоре засветились еще три окна: крайнее слева (вообще без занавесок) и два крайних справа (затянутые рулонными шторами) на первом этаже. Фея что-то неразборчиво пропищала сквозь сон из инкубатора; Николас подошел к ней, поглядел, исправен ли терморегулятор, и вернулся на свое место.

Окна напротив все так же светились, а одно (то, что не было занавешено) было открыто настежь в сырой холод мартовской ночи, и на подоконнике кто-то сидел, свесив ноги в подтаявший сугроб. Николасу был отчетливо виден его силуэт, словно вырезанный из черной бумаги. Через несколько минут механик понял, что не остался незамеченным – сидящий свесился вниз, зачерпнул снега и запустил снежком в окно Николаса. Стекло звякнуло, задрожало, прилипший комок медленно пополз вниз. Николас помахал рукой, неизвестный ответил тем же. А потом легко спрыгнул вниз и, нимало не проваливаясь в рыхлый снег, зашагал к домику механика. Теперь Николас видел, что он очень высок ростом, узок в плечах, что у него плавная неспешная походка, довольно длинные волосы; когда он подошел вплотную к окну, стало различимо и его лицо – скорее выразительное, чем красивое, и глаза – совершенно белые, похожие на пару вареных яичных белков, не имеющие даже намека на зрачок.