Анна Гедымин - Нечаянная проза. Художник Софья Смолина Страница 3

Ира все еще ходила в детский сад, и я направлялась к школе в одиночестве. А чтобы не тратить время зря, тихонько насвистывала. Свистеть научил меня папа, но громко у меня пока не получалось. А поскольку я считала, что каждый юнга должен уметь издавать оглушительный свист, я решила развить в себе эту способность.

Ну вот, иду, насвистываю и вдруг слышу, что кто-то меня как бы передразнивает. Оглядываюсь – никого. Опять начинаю свистеть. И тут понимаю, что вторит мне птица! Синица! – это я сразу поняла, когда ее разглядела: она была в точности похожа на Карлушу. Я остановилась и прекратила свистеть – и синица замолчала. Я засвистела – и она ответила тем же. Я сделала несколько шагов по тропинке – и синица перелетела с одного дерева на другое, чтобы не отстать. Вот это да! Так синица проводила меня до самой школы.

Весь первый урок я была сама не своя, обдумывала произошедшее. Мне даже показалось, что это и есть Карлуша – узнал, где я живу, и решил проведать.

На следующее утро я вышла на улицу с замиранием сердца. А вдруг синица больше не появится? Я посвистела – и тут же услышала ответ! И увидела желтенькую птичку. Так повторялось каждое утро. Я поставила несколько экспериментов и убедилась в следующем:

1. На имя Карлуша птица не откликается, так что, видимо, это не он.

2. Днем отыскать мою синицу не удается, она появляется только в определенное время – утром.

Когда я рассказала о своей синице в школе, мне никто не поверил. А учительница Ида Ефимовна строго сказала: «Аня, это прекрасно, что у тебя так хорошо работает фантазия. Но человек должен уметь отличать выдумку от реальности».

В общем, я расстроилась. И больше всего меня беспокоило вот что: а вдруг Ира тоже мне не поверит? Не скрою, иногда мне действительно доводилось кое-что придумывать – просто так, чтобы было интереснее. Например, недавно я сказала, что съела в парке десять порций мороженого, и потом у меня целый час изо рта шел пар. Ира мне, конечно, не поверила. И я совершенно не обиделась, – это не очень обидно, когда не верят всяким пустяковым выдумкам. Но когда не верят правде – это уже серьезно. Настоящий друг не может не поверить правде! Иначе какой же он друг?

Вечером этого же дня я зашла к Ире и тайно, на кухне, рассказала о моей синице. Знаешь, я напрасно беспокоилась – Ира ни на секунду не усомнилась в моих словах! У меня просто гора с плеч упала. Даже несмотря на то, что Ира проявила к синице очень мало интереса – сразу перевела разговор на другую тему (о том, что хорошо бы сходить в воскресенье на ипподром покататься на лошадях).

А вскоре моя дружба с синицей оборвалась. После зимних каникул птица уже не появлялась. Наверное, она прилетала к дому по утрам, ждала, а меня все не было. Вот она и обиделась. Или просто перелетела жить в какой-нибудь другой двор. Я, конечно, погрустила, но недолго. Может быть, в другом месте моей синице больше понравилось…

Вообще в нашей жизни птиц всегда было немало. Как-то раз мы с Ирой даже спасли жизнь воробью. Кошка уже держала его в зубах, когда мы на нее набросились. Убежать ей не удалось – Ира ловко схватила ее за хвост. Кошке не оставалось ничего другого, как выпустить свою жертву. Воробышек упал на землю точно мертвый, он был весь потрепан и истерзан. Но сердечко у него часто-часто билось. И мы решили его выходить.

Прибежав ко мне домой, мы промыли ранки на теле птички и перевязали их бинтиками.

– По-моему, у него сломана лапа, – задумчиво сказала Ира.

– Какая? – спросила я.

– Вон та. Нет, пожалуй, вот эта.

Недолго думая, мы наложили повязку еще и на лапку. Воробей слабо сопротивлялся, но он просто не понимал, что мы делаем как лучше. Забинтованную птичку мы поместили в коробку с ватой, накрошили хлеба, крупы, налили воды в кукольную чашку и поставили коробку на подоконник, к солнечному свету.

– Не забывай почаще проветривать, – уходя обедать, наставляла меня Ира. Я приоткрыла окно.

День был выходной, за столом собралась вся наша семья: мама, папа и я. Я то и дело подбегала к коробке и смотрела, обедает ли воробей. Но нет, он только поглядывал на меня и не шевелился.

– Оставь его в покое, – посоветовала мама. – Он должен привыкнуть к новому месту.

Мы отвлеклись от нашего больного – кажется, по телевизору показывали мультяшки. Особенно я отвлеклась. И в этом была роковая ошибка.

– Воробей улетел! – вдруг закричала мама.

Я бросилась к коробке – но поздно. Ты представляешь, он выпорхнул в открытое окно! На нем некрасиво мотались наши бинты и кусочки ваты, а в коробке, в луже расплескавшейся воды, осталось несколько перышек…

Я не выдержала и заплакала. Хотя юнги и не должны плакать.

– Да что ты, глупенькая! – улыбнулась мама и погладила меня по голове. – Радоваться надо! Значит, вы его вылечили, он выздоровел!

То же самое моя мама сказала Ире, когда та с горсткой семечек пришла проведать больного.

– А разве можно так быстро выздороветь? – с сомнением спросила Ира.

– Воробей маленький, у него все происходит быстрее, чем у людей, – ответила мама. И поспешно добавила: – А вот человеку, когда он заболеет, надо не меньше пяти дней посидеть дома.

Это мама намекала на меня и мое заболевшее горло. На следующий день пришел врач и тоже велел мне сидеть дома и хотя бы три дня не видеться с Ирой, чтобы не заразить.

Надо сказать, три дня я провела с пользой: прочитала замечательную книжку о девочке Пеппи Длинныйчулок. Эта девочка обладала необыкновенной силой – могла запросто поднять лошадь! И, кстати, у нее были две косички, как у меня. Так что зря Ира посмеивается над моими косичками и говорит, что юнги косичек не носят. Зато по праздникам мне не завязывают на макушке огромный бант, как некоторым. Разве юнги бывают с бантами на макушке?

Во время болезни Иру ко мне не пускали. Но она несколько раз в день передавала мне через родителей то яблоко, то красивую почтовую марку, то значок с изображением якоря. И вот, наконец, дело пошло на поправку. Смеркалось, книжка про Пеппи была дочитана, горло уже не болело. Я заскучала. И тут забежала Ира. Взглянув на ее лукавую физиономию, я сразу поняла: что-то произошло.

– Аня, – затараторила Ира, – меня сейчас тащат в гости. Но – знаешь, во всех газетах написано, что из зоопарка улетел редкий заокеанский голубь коричневого цвета. Ты газеты не читаешь?

– Нет, не читаю, – призналась я. – А что?

– Ничего, просто голубь улетел. И за его поимку объявлено вознаграждение.

– Ира, за тобой мама пришла, – заглянув в комнату, сказал мой папа. На пороге тут же появилась Ирина мама:

– Ира, скорее, ты еще не одета. Аня, как ты себя чувствуешь? Поправляешься? Ира тебе уже рассказала, что к нам голубь залетел?

– Мам, ну пойдем! – взмолилась Ира, предательски заливаясь румянцем.

– Коричневый голубь? – заинтересовалась я.

– Да, коричневый, – уже из прихожей отозвалась Ирина мама.

Когда за ними захлопнулась входная дверь, я спросила у папы, не видел ли он объявления о заокеанском голубе, улетевшем из зоопарка. Мой папа читает множество газет и помнит все, что в них написано. Но про заокеанского голубя он слышал впервые.

Ты, конечно, уже догадался, читатель, что про газеты Ира сочинила. Я сначала собиралась устроить ей за это взбучку, но потом передумала. А то вдруг Ира перестала бы фантазировать – как скучно было бы с ней дружить!

Что касается коричневого голубя – правда, никакого не заокеанского, а самого обыкновенного, – то он действительно существовал. Мы несколько дней пытались его приучить, но голубь дрессировке не поддавался и только закапал всю Ирину квартиру белым пометом. После чего, по настоянию папы капитана, был выдворен на волю.

Глава 4. О том, как Чижики учились летать

Теперь, когда ты многое о нас знаешь, пришло время посвятить тебя в нашу главную тайну – тайну Чижиков. Чижик – это прозвище. Прозвища бывают разные: и добрые, и злые, и обыкновенные. Например, когда мальчика по фамилии Кузнецов зовут Кузей – это обыкновенное, очень распространенное прозвище, просто для краткости. Нашего школьного учителя по физкультуре Бориса Яковлевича для краткости прозвали Бяша. Но это уже не совсем обыкновенное прозвище, оно немножко передает характер человека (наш Бяша ужасно любил устраивать на уроках соревнования по прыжкам, особенно через «козла»). А вот пожилого учителя математики, любимца школы, прозвали необыкновенно: Поняли. Такое прозвище постороннему непонятно, здесь надо кое-что знать. Дело в том, что этот самый учитель математики имел привычку часто спрашивать во время объяснения нового материала: «Ну что, дети, по-оняли?» Или просто: «По-оняли?» Мы даже эксперименты ставили – сколько раз он повторит это слово за один урок. Рекорд был, если не ошибаюсь, 27 раз.