Олег Мухин - Человек: 1. Теория большого надувательства Страница 3

2

Кроваво-красный «генрих-747» качнул крыльями и всеми своими тоннами плюхнулся на бетон взлётно-посадочной полосы. Я выглянул в иллюминатор – ясный английский день был в самом разгаре. Никакого намёка на туманы, о которых я столько слышал. Может быть, лондонские туманы это ещё один миф, придуманный людьми, в том большом ряду общепринятых несуразностей, что так прочно укоренились в сознании человечества?

Неожиданно голова моя «поплыла», и ранее незнакомое чувство охватило меня. Я как бы мгновенно трансформировался, перешёл в иное состояние. Я вдруг остро ощутил, что моя сущность, моя личность, моя душа переместилась из всего меня, меня в пределах тела, в меня, ограниченного только мозгом. То есть, проще говоря, моё «я» сжалось до объёма черепной коробки. Я очутился в своей голове, а моё тело стало вроде бы не моим.

Разумеется, я прекрасно понимал – вот оно моё тело, продолжение меня самого, но одновременно же я осознавал, что я как бы помещён в него, и настоящий я, я, как основа себя, нахожусь в головном мозге, а тело в общем-то второстепенно, и если бы оно сделалось другим или меняло бы свою форму пусть даже каждый день, то ничего бы страшного не произошло, я бы в итоге остался самим собой. Я по-новому посмотрел на свои руки – они были моими руками, руками, с которыми я был знаком с детства, они росли вместе с моим телом, изменялись, я привык к ним, досконально изучил их, в конце концов они мне нравились, и в то же самое время это были руки, на которые я глядел со стороны, то есть я стал разделять себя на собственно тело и разум, управляющий телом, живущий в нём.

Такое чувство продолжалось недолго, я опять начал ощущать себя, как и раньше, я вышел из этого состояния, вернулся в более привычный мне мир. Что со мной происходило? Может, у меня всего лишь затекла шея или повысилось внутричерепное давление при посадке?

Между тем, лайнер подрулил к зданию аэропорта, прекратился свист мощных турбин, а пассажиры отстегнули ремни и медленно выбирались наружу. Взяв с багажной полки дорожную сумку, я последовал за ними…

Я стоял в пёстрой разношерстной толпе в очереди на обычные для аэропортов виды контроля, когда невесть откуда взявшаяся пожилая дама нахально встала впереди меня. По-видимому, она прилетела тем же рейсом, что и я, но почему-то в самолёте я её не заметил или просто не обратил внимание. Люди, стоявшие вокруг, говорили на нескольких языках, однако, естественно, преобладал английский. Очередь продвигалась небыстро. Скуки ради я встал немного сбоку, чтобы получше рассмотреть эту даму.

Зрелище не доставляло удовольствия. Женщина была что называется старухой. Желтовато-серая дряблая кожа напоминала скорее жабью кожу, чем человеческую. Бесчисленное количество морщин, прорезавших её лицо во всех направлениях, придавало ему отталкивающее выражение. Грубые складки, мешки под глазами, коричневые старческие пигментные пятна делали лицо похожим на маску. Ничего кроме отвращения оно у меня не вызывало.

А ведь когда-то стоящая передо мной особа, наверняка, была очень красивой, когда-то она была этаким ангелочком, чудесным цветком жизни, которым восхищались окружающие. В неё влюблялись мужчины, она была желанной. Неумолимое время разрушило её красоту. Незаметно, подобно радиоактивности, старость накапливалась в клетках тела, превратив её в ходячую смерть. От былой девочки остались лишь глаза, да и те потускнели и ослепли. Золото в ушах, искусственный цвет волос, косметика не только уже не украшали её, наоборот, создавали жуткий вид. Разумеется, мне и раньше неоднократно приходилось сталкиваться со старыми людьми, но именно в тот момент я как-то особенно выпукло почувствовал отвращение к смерти, к процессу старения. Глядя на неё, я размышлял над тем, кто руководит этим процессом, что превращает богиню в чудовище, какая программа и где заложена в человеке, влияющая на его жизнь, благодаря которой он изменяется.

Благополучно пройдя паспортный и багажный контроль и прихватив серый объёмный чемодан, я стал усиленно искать глазами человека, который должен был встречать меня. Здание аэропорта заполняла разнообразнейшая публика: и негры, и мулаты, и раскосые азиаты, мужчины и женщины, попадались дети, большинство же составляли люди с белым цветом кожи. Все они переговаривались, обнимались, встречались и прощались, спешили, стояли на месте, сидели, покупали, спрашивали, смеялись, звонили по телефону – в общем занимались тем, чем принято заниматься в аэропортах. Приятный женский голос по внутренней связи периодически объявлял о прибытии или отлёте самолётов. Аэровокзал гудел, как пчелиный улей.

Никто меня не разыскивал. Я медленно продвигался на выход, следя за указателями. Так и не найдя никого, кто проявил бы хоть малейший интерес к моей персоне, я выбрался, наконец, из людского муравейника на улицу перед аэропортом. Здесь я остановился в нерешительности, раздумывая, что мне делать дальше. Прислонившись к стеклянной стене аэровокзала, пошарил по своим карманам в поисках наличности. Я обнаружил пятьдесят евро, бумажку в тысячу российских рублей, двадцатку американских долларов, плюс ещё две мятые банкноты достоинством пять долларов каждая. Негусто. Однако на такси хватало, правда, сначала, вероятно, необходимо было обменять имеющиеся многонациональные деньги на местные фунты.

По пешеходной дорожке шёл человек. Издали наблюдая за его походкой, можно было предположить, что он пьяный или во всяком случае хорошо выпивший. Одет он был в джинсы, светлую рубашку и тёмные ботинки. По мере приближения его к месту, где стоял я, в очередной раз пересчитывая купюры, отчего их не становилось, к сожалению, больше, я убеждался всё сильней и сильней, что человек этот не хватил лишнего, он просто болен. Как только он оказался на расстоянии, с которого я мог его нормально разглядеть, я понял это окончательно.

Он двигался походкой робота, автомата, в ней отсутствовала мягкость и плавность, она была резкой и неуклюжей, и, казалось, что человек вот-вот не справится с управлением собственным телом. Похоже, его мучили постоянные боли, его лицо конвульсировало, дёргалось, рот то и дело перекашивался. Красные веки глаз, узкий лоб, коротко стриженые волосы и большие асимметричные уши дополняли картину. Я бы особенно не обратил внимание на его появление – меня больше беспокоили личные проблемы —, если бы ни то, что сделал этот парень спустя минуту. Поравнявшись со мной, он внезапно остановился, повернул голову в мою сторону и… улыбнулся мне своей полоумной нечеловеческой улыбкой. Мурашки пробежали у меня по коже. Я смотрел в его чокнутые глаза, а он двигал мышцами лица, кривил губы и продолжал таким образом улыбаться. Потом, решив, вероятно, что с меня хватит, он снова тронулся в свой неровный путь походкой человека, у которого нарушена нервная система…

Выскочив из-за угла, к зданию аэропорта подкатил автомобиль. Он выглядел, что называется, на миллион долларов – последний писк автомобильной моды, новейшее слово технического прогресса. Дизайн приводил в восторг – вытянутый, как капля, чёрный кузов, выпуклые стёкла кабины из почти чёрного стекла, чёрные двери, бампер, колпаки колёс. Жутковатый чёрный цвет машины производил несколько пугающее впечатление. На чёрном крыле была выведена аккуратная надпись, сделанная красной краской. Модель носила имя «аспид». Я усмехнулся удачно подобранному названию.

Из чёрного автомобиля вылез чёрный человек и направился в мою сторону. Это был негр, облачённый во всё чёрное, и даже чёрные очки закрывали его глаза. Подойдя ко мне, он спросил, на свой лад коверкая мою фамилию:

– Мистер Сазонофф?

– Да, это я.

– Я от господина Драббаха. Мне приказано встретить вас и доставить в его офис.

Он говорил на прекрасном английском, и я понимал его. «Кто из них двоих больше аспид: машина или её водитель?» – подумалось мне. Он взял мой чемодан и сумку, и мы проследовали в лимузин. Внутри автомобиль был не менее чёрный, чем снаружи. Смущало отсутствие руля слева, но данное обстоятельство лишний раз напоминало, в какой стране я нахожусь…

Мы ехали по городу, я рассматривал незнакомый мне Лондон. Водитель взглянул на часы, вмонтированные в приборную панель, и нажал на кнопку. Ожил радиоприёмник, и в динамиках зазвучала великолепная музыка. «Последний альбом «Финк Плой»», – мгновенно определил я и тут же вспомнил о Натали и о событиях, произошедших в день нашего знакомства.

Меня постоянно мучили мысли об обстоятельствах её таинственной смерти. Я никак не мог отыскать чёткого объяснения свершившимся событиям. Если моя встреча с блондинкой являлась тщательно спланированным кем-то актом, и смерть входила в него одной из составляющих, то почему тогда этот «кто-то» не появился в момент, когда она умерла, застав меня таким образом на месте преступления с тем, чтобы в дальнейшем шантажировать в известных ему корыстных целях? Что-то не сходилось, не состыковывалось, исходя из этой версии. Второй же вариант состоял в следующем: наше знакомство с Натали было в действительности чистой случайностью, а умерла она, скорее всего, из-за передозировки наркотика, так как, по-видимому, она была просто красивой скучающей куклой, избалованной дорогими вещами, выпивкой и галлюциногенами. Вспоминая отдельные детали её поведения, я приходил к такому заключению. Она и мне подсыпала наркотик в еду и вино, и поэтому так хорошо было в начале и так плохо потом. То, что она кому-то звонила, объясняется достаточно прозаически – похоже, богатая квартира находилась на охранной сигнализации, и Натали звонила, чтобы сказать, что она вернулась домой. Такого рода версия многое ставила на свои места, логически развязывала запутанные узлы загадок, однако я относился к ней всё же с некоторой долей подозрительности, искал дополнительный третий вариант.