Олег Бажанов - Приговоренный жить Страница 3

– А-а-а! – дико взвыл раненый противник и разжал руки, пытаясь ухватить Иванова за шею. Но Иванов нанес еще один короткий удар в пах. Не прекращая орать, поверженный враг упал на землю. Иванов в припадке ярости бил и бил ножом в ускользающий орущий рот. Наконец, крик захлебнулся и смолк.

«Убить!» – еще давило внутри, когда Иванов отпустил издающее хрипяще-булькающие звуки дергающееся тело.

Радости или облегчения от содеянного Иванов не испытывал. Ему было все равно. Он защищался! Александр огляделся – все трое лежали на снегу. «Кровь… Как много крови…» – отстраненно подумал Иванов. Эта мысль потянула за собой другую, заставившую начать оценивать произошедшее: «Надо быстрее уходить отсюда! Как можно быстрее!».

И тут Иванов почувствовал, что силы предательски покидают его, руки и ноги слабеют. От сладковатого запаха свежей крови начинает тошнить. Опасаясь потерять сознание, Иванов попытался сориентироваться, в какую сторону идти. Вдруг боковым зрением он уловил движение: к своему удивлению, Иванов обнаружил, что самый большой из противников пытается, встав на колени, подняться на ноги. Но это ему никак не удается. Иванов повернулся и стал смотреть на него. «Свидетель, – подсказал кто-то внутри Иванова. – Свидетель не нужен». Не оставляя тщетных попыток подняться, раненый верзила каждые несколько секунд бросал затравленные взгляды на своего палача. Иванов медленно двинулся к нему.

Понимая, что его ожидает, здоровяк, не сумев встать, попытался отползти. Окровавленные ладони он не отрывал от груди, поэтому ползти быстро не мог и только судорожно сучил ногами по грязному снегу. «Не убивай!» – услышал Иванов то ли тихую мольбу, то ли стон раненого, но уже точно знал, что сделает в следующую секунду…

Почти без сил Иванов вернулся на остановку, где начался весь этот кошмар. На снегу он увидел свою меховую шапку, лежавшую с краю тротуара. Болезненно морщась, он нагнулся, поднял и осторожно натянул шапку на свою разбитую голову. Потом огляделся по сторонам. Ночная пустынная улица удивляла тишиной и спокойствием. Эта повисшая плотная тишина потрясла Иванова. Окружающему миру как будто не было никакого дела до разыгравшейся несколько минут назад трагедии. Лишь немые свидетели – фонари равнодушно лили в морозный воздух свой безразличный свет. Темные окна домов, спящих по другую сторону дороги, казались безжизненными, но это не означало, что оттуда не могли видеть драку. «Быстрее!» – подгонял себя Иванов, уходя все дальше от страшного места.

Озираясь, Иванов прошел два квартала. Его никто не остановил и не преследовал. На пустынном перекрестке он перешел на другую улицу и, завидев приближающийся свет фар, поднял руку.

Желающий подзаработать частник сам услужливо распахнул заднюю дверцу стареньких «Жигулей». Иванов, изображая подвыпившего гуляку, заплетающимся языком произнес название улицы, куда ему надо доехать. В цене сошлись быстро.

В машине Иванов устроился на заднем сиденье и всю дорогу прикидывался спящим.

От тепла салона и звука мирно урчащего мотора нервное напряжение стало спадать. Насытившийся кровью зверь, так страшно вызванный к жизни, уходил в темноту подсознания. Вместе с ним уходили и остатки сил. И возвращалась боль…

Не доехав до нужного адреса пары улиц, Иванов расплатился и, стараясь не застонать, кое-как выбрался из машины. Он сделал вид, что собирается идти в обратную сторону. И только когда «Жигули» скрылись из виду, повернул к нужному дому.

Держась за стены, Иванов скорее полз, чем шел. Любой встречный прохожий мог бы решить, что человек очень сильно пьян. На счастье Иванова, ему никто не встретился. Он двигался, превозмогая жуткую боль во всем теле, двигался, заставляя себя делать шаг за шагом на грани потери сознания. Тошнило. Кружилась голова. Там, куда так стремился сейчас Иванов, его ждали. Но в сложившейся ситуации эта квартира становилась опасным местом для всех ее обитателей.

Ему не сразу удалось открыть кодовую дверь подъезда – не хотели слушаться дрожащие пальцы. Опираясь на старые толстые перила, он медленно поднялся по лестнице на третий этаж. Вот, наконец, и квартира! Он все-таки дошел. Искать и доставать ключи – на это не было сил. После двух длинных и нескольких коротких звонков Иванову еще пришлось постоять у железной двери. Секунды ожидания казались вечностью. Иванов еще раз успел нажать на кнопку звонка прежде, чем послышались мягкие шаги, и, хотя в двери имелся глазок, знакомый и родной голос спросил:

– Кто?

– Тома, это я, Саша… Открой… – прохрипел Иванов.

– Саша? Что с тобой? – в голосе за дверью послышались нотки тревоги. – Ты пьян?

– Да нет же. Посмотри в глазок! – силы и терпение были на исходе. Иванов чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он прислонился спиной к двери, стараясь не упасть. Снова подкатывался к горлу приступ тошноты.

– Одну минутку, – отозвалась женщина, и послышался звук открываемых замков.

– О Господи! Ты весь в крови! – открывшая дверь молодая женщина явно испугалась вида представшего перед ней ночного гостя, которого качало из стороны в сторону.

– Попал в аварию, – Иванов пробурчал первое, что пришло в голову.

– Входи-входи, – пропустив ввалившегося Иванова, Тамара стала суетливо закрывать дверь на все замки.

– Ты извини, что так поздно… – начал оправдываться Иванов. – Задержался… Не предупредил…

– Саша, тише, дочка спит, – смутившись, прервала его хозяйка. – Ты все-таки пьян. Пойдем на кухню.

Только теперь, сконцентрировав расплывающееся внимание, Иванов разглядел, что дверь, ведущая в спальню, неплотно прикрыта, и через образовавшуюся щель голубой лентой выливается неяркий свет ночника. Иванову вдруг стало очень тоскливо – все, что он создавал с таким трудом: весь этот уют, дом, семья, – все это теперь может разрушиться, исчезнуть, пойти прахом! И виноват в этом только он сам, потому что ошибся! А ошибаться ему было нельзя! И теперь ему самому нужна была помощь. Но вызов «скорой» или поездка в больницу исключались.

– Нам срочно нужно уезжать! Я только немного отлежусь… Тома, никаких больниц и госпиталей, ты слышишь?.. – попытался предупредить он.

Но супруга остановила его протестующим жестом:

– Все нормально, Саша. Идем! – и бесцеремонно схватив за рукав, потянула Иванова на кухню.

На возражения не оставалось сил. Снимать пальто и ботинки он не стал. Сев на табурет возле стола, Иванов осторожно стянул с разбитой головы окровавленную шапку. Тамара в ужасе запричитала:

– Господи! Да Боже ж ты мой! Что с тобой сделали! Живого места нет!..

– Молчи и слушай! – перебил Иванов, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. – Наташку завтра в садик не води… Из дома – ни ногой! Отпросись на работе. Никому не открывай…

– Что случилось? – в глазах жены стояли слезы.

– Дай воды, – попросил Иванов. Но выпить из протянутого стакана не смог – на втором глотке его вывернуло прямо на пол. Дальше он уже ничего не помнил…

Очнувшись, как будто на мгновение освободившись из цепких объятий небытия, Иванов почувствовал тяжелую тупую боль в стянутой бинтами гудящей голове и слабость в руках и ногах. Кружилось все вокруг. И кроме головной боли в мире не существовало ничего. Не в силах вытерпеть такие муки, Иванов застонал и закрыл глаза. Сознание снова покинуло его…

В следующий раз, медленно приходя в себя, Иванов отметил, что боль в голове стала терпимее, приступов тошноты не было, но тело отзывается режущей болью при каждом движении. Особенно невыносимой тупая и ноющая боль казалась в груди – в области сердца. Она не отпускала ни на минуту и не давала глубоко дышать, предоставляя возможность лежать только на спине. Иванов попытался приподняться, но с первой попытки на это не хватило сил. Он решил отдышаться.

Какой сейчас день? Иванов утратил чувство времени. Он все помнил до того момента, как пришел домой. И сейчас он узнавал знакомую обстановку. Значит, он у себя в квартире. А как раз это нужно срочно исправить! Он подвергает жену и дочку смертельной опасности. Сколько же времени он здесь находится? И что сейчас – день или ночь, рассвет или сумерки? Плотно занавешенное тяжелыми шторами окно почти совсем не пропускало света. Его хватало только на то, чтобы различать очертания предметов в комнате. Очень хотелось пить. Иванов медленно повернул забинтованную голову: возле кровати на стуле стоял наполовину полный стакан с водой. «Пожалуй, скорее, наполовину пустой», – усмехнулся про себя Иванов и, негромко постанывая, потянулся за стаканом правой рукой. Боль в груди от этого движения стала расти и множиться, но Иванов усилием воли все же дотянулся до цели и, не обращая внимания на режущую боль, стал жадно пить прохладную воду. Утолив жажду, он другой рукой, не спеша, поставил пустой стакан на место и расслабился. Эта операция стоила больших усилий. Через несколько минут боль в груди стала медленно отступать. Полежав еще немного, Иванов осторожно ощупал себя: руки целы, ноги на месте, голова, хоть и перебинтована, но, похоже, цела, а вот с левой стороны груди на уровне сердца, ближе к солнечному сплетению, он обнаружил две выпирающие шишки. «Сломаны ребра, – сразу поставил себе диагноз Иванов. – А могло быть и хуже – пуховик спас, спасибо ему!». Сейчас он без эмоций уже не мог думать о произошедшем на остановке и о себе самом, оказавшемся в таком незавидном положении. Надо было подниматься и действовать! Надо спасать семью! Но на это нужны силы… Силы…