Владимир Янсюкевич - Роковой вояж. Футурологическая байка Страница 3

– Доктор, займитесь им, прошу вас. А я готова заплатить… сколько скажете…

– Об этом речи нет. Привозите отца завтра. Скажем, часиков в двенадцать. Правда, с утра я буду занят, но к двенадцати, полагаю, освобожусь. Как бы то ни было, вас примут и без меня. Я сейчас же распоряжусь.

Доктор тут же, под диктовку Марии, записал личные данные Фёдора Неверова и напоследок предупредил:

– И ещё… желательно, чтобы его приезд был добровольным.

– Поняла, доктор. Думаю, улажу. Вчера он просил у меня прощения, говорил, что, наверное, болен.

– Чудненько. Значит, договорились, привозите.

Глава вторая

После того, как Неверов поставил точку в своей «фантазии», его жизнь превратилась в тягостно-тупое существование. Вместо обычной спокойной пустоты, он вдруг ощутил непонятную тоску на сердце, которая не отпускала его в любое время суток, словно ему нужно было куда-то спешить, но он не понимал – куда именно, словно ему необходимо было что-то срочно предпринять, но он не понимал – что конкретно. Он мучился этим, пытался каким-то образом выйти из этого состояния, пробовал увлечь себя новым замыслом – бесполезно. Казалось, душа его витает где-то далеко от него, в непостигаемом умом пространстве, в тех отстранённых далях, где не рождается ни одна человеческая мысль, где есть только панические ощущения, где всё неусыпно пребывает в вечном ознобе и в страхе от своей заброшенности и незащищённости перед неизведанным. Ночью он либо с анабиозной неподвижностью долго смотрел за окно в ночное небо, либо бродил по квартире из угла в угол, как заключённый по камере, не в силах предаться спасительному сну. А ранним утром, освежив лицо прохладной водой и кинув мрачный взгляд на своё отражение в зеркале, заставлял себя одеться и выйти на улицу.

Предрассветный осенний воздух пробуждающегося города, очищенный за ночь частыми порывами ветра и настоянный на обильной росе, дарил свежим и пряным запахом увядания. Перейдя овраг и поднявшись по зелёным террасам паркового склона, усыпанным жухлой листвой, он в течение получаса прохаживался по липовым аллеям, заложив руки за спину и машинально разглядывая мелко дроблёный гравий, мерно похрустывающий под тяжестью его располневшего за последние годы тела. Этот хруст под ногами действовал на него как успокоительное и был единственной реальностью, от которой он не вздрагивал и не приходил в раздражение. Он даже сделал попытку, повинуясь ритму шагов, ухватиться за какую-нибудь заслуживающую внимания мысль с тем, чтобы обдумать её основательно, но мозг решительно отказывал ему и в этой малости. А едва завидев первого прохожего, торопливо шагавшего в сторону метро, тут же, описывал дугу отчуждения по газонам и направлялся домой.

В течение дня спал урывками (или ему казалось, что спал). Беспокойные сны (или видения, мучившие сознание), с бесконечными лабиринтами, с толпами людей из прошлой жизни, от которых негде было укрыться и с которыми невозможно было разминуться, тоже не давали покоя. В промежутках ел без особого удовольствия приготовленные дочерью накануне непременные котлеты, как всегда слегка подгоревшие, и мелко нарезанный овощной салат, как всегда пересоленный, и возвращался со стаканом горячего чая к себе в комнату, а отпив два-три глотка, снова ложился, ощущая во всём организме многочисленные очаги нездоровья. И тут же, себе в утешение, вспоминал чьё-то остроумное выражение: «Если ты однажды проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер». С ним случилось ровно наоборот: в одном месте кололо, в другом ныло, в третьем посасывало, в четвёртом ломало, в пятом дёргало… а что происходило в других – словами не передать. И всё это складывалось в отвратительную картину сплошной болезненности. Но сознание того, что он жив, увы, не доставляло ему радости, а лишь усугубляло бессонницу. Среди ночи Мария, разбуженная бесконечным шарканьем его тапочек, спрашивала: «Папа, у тебя что-то болит?» На что он отвечал в раздражении: «Ничего не болит только у покойника!»

А в тот день, когда Мария разговаривала с доктором по телефону, Неверову особенно нездоровилось – ко всему прочему добавилась ещё и головная боль – и он, вопреки своим правилам, пожаловался дочери на недомогание.

И Мария сразу ухватилась за это, сообщила отцу, что у неё есть знакомый врач, заведующий городской клиникой (озвучивать профиль клиники она не посчитала нужным – из благих соображений), и он готов провести обследование.

– И это совершенно бесплатно, – добавила она с радостью. – Роман Борисович замечательный врач и весьма отзывчивый человек.

– Отзывчивость врачей меня пугает, – усмехнулся Неверов.

– А ты не пугайся. Всё очень просто. Он дядя Иры Мурашкиной, – успокоила отца Мария. – Грех не воспользоваться.

– Да-да, это в твоём стиле.

Мария пропустила язвительное замечание отца мимо ушей. Пусть говорит, что хочет, лишь бы согласился.

– Так ты готов обследоваться?

Неверов, не глядя на дочь, молча прошёл в свою комнату. Мария последовала за ним.

– Папа, я задала вопрос.

Он привычно поморщился, но без явной неприязни.

– И как долго это продлится?

– Доктор сказал, примерно с месяц.

– Ну что ж… Было бы неплохо. Заодно и моя повесть отлежится… Или не повесть, а… не знаю… Кое-что надо поправить. Только пока не знаю – как.

– Хочешь, я…

– Нет, не хочу.

– Так что мне сказать доктору?

– Ну, хорошо, я согласен.

– Тогда будь готов. Завтра отвезу.

На следующий день Мария, привыкшая к капризам отца, ожидала отказа от больницы, но, как ни странно, Фёдор Неверов не сказал ни слова против и покорно собрал необходимые вещи.

В клинике Неверова уже ждали. Мария проводила отца до палаты, попрощалась и перед тем, как уехать, решила навестить главного врача – поблагодарить за отзывчивость и предоставленное отцу место.

– Романа Борисыча с утра вызвали на консилиум в Центральную клинику, – сообщила довольно пожилая медсестра. – И, по-моему, они ещё не вернулись.

– Вас как зовут, простите?

– Анна Григорьевна зовут. А зачем вам?

– Анна Григорьевна, милая, Роман Борисыч – мой хороший знакомый. Я только вчера разговаривала с ним по телефону, и он сказал, чтобы я привезла отца, а потом обязательно встретилась бы с ним для разговора. Это очень важно.

– Нам это понятно, девушка. Ну, дак нет его.

Марии не понравилось, что её назвали «девушкой».

– Меня зовут Мария, Мария Фёдоровна.

– Ну, дак что, девушка, они всё равно отсутствуют.

– А если я подожду? Мне необходимо с ним поговорить. Это связано с болезнью отца.

– Дело ваше. Ждите. В холле – диван.

Выйдя из палаты, Мария прошла в холл, уселась на диван. В течение получаса она что-то записывала на случайном листке для своей новой книги, а заслышав шаги, вскочила – по коридору степенным шагом шёл солидный мужчина в белом халате. Он поглядывал на молочные стёкла дверей и делал пометки в блокноте.

– Простите, вы не подскажете, Роман Борисыч ещё не…

– Я вас слушаю? – пропел он вальяжным баском.

– Так это вы?

– Как ни странно, – его лицо осветила доброжелательная улыбка.

– А мне сказали, что… – засуетилась Мария. – Вы уже вернулись?

– Как видите. А в чём дело?

– Доктор, я вчера с вами разговаривала по телефону… Я Мария, подруга Иры Мурашкиной… И вы любезно согласились поместить моего отца Фёдора Неверова в вашу клинику. На обследование.

– Так-так…

– Я привезла его. Он уже в палате.

– Чудненько. Значит, всё в порядке?

– Да, нас дежурный врач встретил и определил.

– Что ж, займёмся вашим отцом. Дней через десять можете наведаться. Раньше не стоит. Будут какие-нибудь пожелания?

– Да, доктор. Я вас очень прошу, отнеситесь к нему с особым вниманием.

– Мы ко всем, уважаемая…

– Он не все, – перебила Мария. – Он известный писатель.

Доктор тронул Марию за локоть и сказал с улыбкой:

– Осведомлён. Не стоит беспокоиться… Мария…

– Фёдоровна, – подсказала Мария. – Можно просто Мария.

– Просто Мария, – усмехнулся доктор, поправив очки. – Так в своё время назывался один мексиканский сериал, если мне не изменяет память.

– Да, кажется. Я тогда была маленькой.

– Не стоит беспокоиться, просто Мария. Обследуем всесторонне. И коли будет необходимость, непременно подлечим. В какую палату его поместили?

– В шестую.

– Чудненько. Это лучшая палата в нашей клинике. Оттуда пациенты выходят свежими, как огурчики, и начинают новую жизнь. Ничем не омрачённую, так сказать. И с вашим отцом всё будет в порядке.

– Я вам так благодарна, доктор!

– Ну-ну! Наш долг помогать всем страждущим. Клятву Гиппократа никто не отменял.

– И вот ещё… Я привезла текст его повести…

– Повести?