Коллектив авторов - Зеленый луч Страница 3

«Прижившись на краю страны…»

Прижившись на краю страны,Чье чудище и ныне обло,Мы телом лотовой жены,Как снегом, засыпаем воблу,придавливаем гнетом лет,Ждем, моем, вялим и, дотошноЧешуйки счистив, на обедЕдим с редиской и картошкой.Река нас дарит серебромСтуденого, как свет, отлива,А мы ее кривым ведромС утра черпаем для поливаИссохшей от жары степи:Хрустят в спине хрящи и диски.Вот бы скорее наступилОбед с картошкой и редиской!

Жара

В песках, где Волга расплетает косы,Каких ты только не услышишь песен,Читая нотные знаки воронНа размокшей бумаге берега ерика, в чьём камышелягушка тарашке поёт осанну и таращит бессонный глазкарамыслик, а ты потеешь, молчишьи несёшь свои мысли, как приготовленные к зиме сани.

«С рассвета расслышав людскую гудьбу…»

С рассвета расслышав людскую гудьбу,Смысла нет злиться, лежа на печке.Кто – по крупице, кто – по копеечке,Люди сгребают в холмик судьбу.Куст подоконный, туман теребя,Взмахнет волосами зеленого цвета.Как ты касалась пальцами веток —Корень коснется ворсинкой тебя.

Рассвет

В костре последнему углюне дав сгореть, под храп друзейскоблю из миски вермишель,глотаю, морщусь и смотрюна степь, как зверь на Колизей,а через облаков плюмаживзлетает солнце, как мишень,в которую всё время мажут.

Степи арена зарослачертополохом и колючкой.Под ней от края и до краявсе те, кого степь не спасла;над головой кулик канючит,и мы одни на сотни вёрств кармане спички презираем,в надежде прикурить от звёзд.

«Суши свои крылышки, бабочка…»

Суши свои крылышки, бабочка.К вечеру лишьПоймешь, для чего столько дней была скомканаНа ветке в куколку.А веткой ветер рулил,Сшибая яблоки, чтобы слюна и оскоминаМешали выговорить до конца алфавитПацанам, у которых желания кроме,Над нестриженной челкой все время бурлитПредвкушенье свободы и жажда крови.Ветер треплет тебя и лохмотья гнездаНа соседней ветле.Из зеленого пологаСкоро ты улетишь, и игла, как звезда.Сверкнет в троеперстии энтомолога.

Ветеран

В доме пахнет табаком и кашлем,зеркала бесцветный свет не множат;он на завтрак ест пустую кашу,поскорбит – и на обед её же.На вопрос: кто главный? – нет ответа,а в душе, как ветер совесть воет,Слишком быстро тлеет сигарета —хочется курить помимо воли.Ветхая душа, как промокашка,дым впитает, как впитала многих,и, шипя, последняя затяжкав жёлтой тишине оплавит ноготь.

«Белка без колеса по лесу скачет…»

Белка без колеса по лесу скачет, —Сколько удачи в цепких лапках её.Мельтекруженье Земли здесь не заметно.Круглая клетка медленно в зиму плывёт.

Первоклассник

Детство на пыльных и жарких улицах.Крики точильщиков, вопли Мордасовой,Лязги трамваев.Рыжая курицаРоется в мусоре.Лучики СпасовыПеребирают дымок над лампадой.В каждом окне скучает алоэ.Над пузатой купеческой балюстрадойВоблы сухие грустят о полоях.В небе трещат змеи из «Правды».Вода на Стрелке – теплее крови.Капает в лужу гидрант неисправный,И голубятни на каждой кровлеЖдут возвращенья небесных посланников.На длинных верёвках – птички-прищепкиСидят на рубашках, штанах и подштанниках,Штакетника клавиши связаны цепкимВьюнком, возомнившим себя музыкантом.Он повсюду развесил раструбы нежные,И волшебные звуки неслышным дискантомстарушкам под ноги роняет небрежно…

Проглотишь наскоро булку с кефиром,И бегом на Волгу, но застынешь под аркой,увидев, как обгоняет буксирыБелоснежная «Память товарища Маркина».И кто-то скажет – тихо, но внятнои кратче грозы улетевшей отсверка.А на промокашке – чернильные пятна,и в натруженных пальцах – попытка почерка.

Ежезимнее

Медведь в декабре спит спокойно в берлоге,а я вспоминаю июльское палево —вот единственно чем моя онтологияотличается от онтологии палео,а студёное небо цвета жухлой половыежедневно сдирает декабрь-наждак.Остаётся забраться в бездумье, как в логово,претвориться немым, стиснуть зубы и ждать,когда верба набухнет в любовном раже,и опять из асфальта, в пику веснепрорастут, как опята, загонщики пейзажей,закопанных заживо в прошлогодний снег,и станут муторно мучить кобальт,подмешивая к сини скуку и соль,а новая, ещё тесная обувьнарежет газоны тропинкой косойна Харибды и Скиллы.В кровеносной оплёткестанут рыльцами дыры бурить комары,пережившие зиму, и вороний слёткисумасшедшими звёздами упадут во дворы,из которых нет выхода ни к Зодиаку,ни к любому другому из внешних кругов.Лето бросится жить, и степь, как собака,встрепенётся от шороха наших шагов.

А сегодня ещё один день минул,меркнет свет заоконный, и я тороплюсьв графе «достиженья» поставить минус.Минус на минус – даёт плюс.

Секундант

«Очень трудно промазать, стреляя с пяти шагов.Даже если Вы сразу хотели простить врагов.Даже если у Вас от волненья рука дрожит.Даже если сомненье на сердце бревном лежит.

Так что, сударь, стреляйте! Ваш выстрел украсит век!Постарайтесь понять, что Ваш враг это не человек.Попытайтесь представить, что он воплощенное Зло.И молитесь! Молитесь, чтоб Вам в этот раз повезло.

Эх вы сударь! Зачем же в овраге ворон пугать?Что же скажет о вашей отваге и чернь, и знать?Кто теперь Вас на бал или в гости к себе позовёт?Видно с дворнею в кости играть – Ваш черёд настаёт!

Ну да ладно. Мне ехать давно пора.К сожалению, нынче у Вас не пошла игра.Кстати! Я собираюсь на днях по делам в Кострому,так что Вам предстоит изъясняться везде самому».

Падал снег в колею, и подтаивал снег внутри.«Всё – я больше не пью!! Это просто, как трижды три».

«Когда луна трухлявым бивнем…»

Когда луна трухлявым бивнемТолкнёт к зиме земную ось —Приветствую не то, что родилось,А то, что неминуемо погибнет:

Хруст мокрых стеблей под пятой,Осу, жужжащую в межрамье,Осоку жёлтую и воду в кране,Так и не ставшую святой.

За смертью смерть нам дарит жизнь,Но в ежегодной круговерти,В скольжении от жизни к смертиВсё больше жизнью дорожишь.

И по дороге всякий кустС листом последним на ветру,Который облетит к утру,Мне мил и дорог, даже пусть

Вокруг бурлит, шипит и брызжет,Как из шампанского под нос,Из-под шипованых колёсДождя дождавшаяся жижа.

«Одноглазая муза голосом тихим вещает…»

Одноглазая муза голосом тихим вещает,робко скрипит слепое перо старика.Мутная Волга к морю течёт равнодушно,в водах неся пепел последних преданий.

«В загаженном рекламой городишке…»

В загаженном рекламой городишкеТак хочется в толпе найти глаза,И о безумной вечности сказатьТайком курящему мальчишке.

Ихтис

Поставьте стражника стеречь людской покойВ сутяжном, липком мире, где покояНе больше, чем в полёте над рекойНочного бражника на запахи левкояИ резеды в саду, где столько лет подрядЯ наблюдал скольженье слёз по вишне,Где над малиной гроздья звёзд горят,Где каждый пень мне шепчет: «Третий лишний!»Здесь дрозд гнездится в абрикосовом шатре,Здесь каждый год ждёт пчёл сирени глыба,Здесь, как костяшки на засаленном столе,Лежат слова и означают – рыба.Бесценные, как б-дь на корабле,Чьи кружева над бухтой штиль развесил,Где день за днём мы нежимся в теплеПотёртых, старых, колченогих кресел.Поставьте стражника!В надежде, что судьяНе ускользнёт из-под его надзора.Но капли крови с острия копьяТекут,текут,текут,текут,и скоро,Прорвав хламиду, горстью красных бусинПосыпятся к его нагим ногам,И в Третьем Риме – третьи злые гусиПоднимут гам в предчувствии врага.Поставьте стражника! пока он недвижим,Пока он нем и немощной рукойНе стёр планеты, и пока он жив —Поставьте стражника – стеречь его покой!

Остров

По Венеции гуляют два еврея;солнце греет травертин и липкий мрамор,и сверкает в затенённых галереяхвечный образ неземной витражной мамы.Плеск каналов и журчанье русской речив разговор вплетают смысла нити.Разговор идёт, конечно же, о вечном,Разговор идёт о северном граните,Об отце и о скупом блокадном бытеРечь ведётся здесь, на площади Сан-Марко,И о тех, кто двести лет, забыв Египет,Стерегут в дождливой дельте остров мрака.Солнце греет, и пока ещё вы вместеИ едины, как река и переправа,И о том, как долго свадьбы ждать невесте,Рассуждает разговор картавый.Ты смеёшься – виноградины летают.Как легко чужую жизнь листать, как книгу,А за всем этим спокойно наблюдаетЭмигрантка – цареградская квадрига;Восемью бессмертными глазамиОна видит мир и пироскафа остовПод песком лагуны, и тебя, и остров,Тот, с которым навсегда тебя связали,И где скоро кипарисовые клиньяНад тобой споют про низость мезальянса.На скамье лежит забытый «Старший Плиний»В переводе на новейший итальянский.

Кредо