Аше Гарридо - Все истории. Кроме романов Страница 3

В общем, мы всё это перечитали. Только теперь рядом со мной сидел тот самый андроид, оказавшийся вне закона. То еще чтение на такой случай, скажу я вам. И андроид не подозревает о том, что его непосредственно касаются все трагические ситуации, выдуманные сто лет назад, когда человечество только примеривалось к будущему: как оно станет справляться с жутким раздвоением. Андроид, который уверен в том, что он – человек. Самый настоящий счастливый человек. Такой же, как я.

За ним пришли около полудня. Он заканчивал свою новую картину: «Выброшенные бурей на неизвестный берег». Там были изображены мы. Он не мог ничего знать, но он был – Хайле, и он всё чувствовал.

Представить себе только: сейчас ему скажут, что он – всего лишь подделка, робот, двойник, муляж возлюбленного. Заберут на демонтаж, повезут на склад, где сотни таких, как он. Не таких. Он – Хайле, мой живой Хайле, настоящий, любящий, уверенный в том, что он и есть единственный он.

Мне позволили самому сделать это. У меня давно был приготовлен подарок к его дню рожденья – браслет из золотистых камешков с Пресьосы. Он всегда любил блестящие цацки. Наверху, в его мастерской, его рука доверчиво протянулась ко мне, и он закрыл глаза. Но мне хотелось еще увидеть, в последний раз, эти серые, самые серые в мире глаза.

– Хайле…

Он вытянул руку, любуясь камнями. Взять ласково, выше локтя, и чуть надавить, увидеть удивление в его самых серых в мире глазах – и прижать сильнее. Всё.

Три года спустя дверь со скрипом отворилась, впуская меня в мой – теперь уже только мой – дом-ностальжи из натурального дерева. Давно не топтаные половицы вздорно скрипели. Не знаю, зачем было жить. По инерции, наверно. Или затем, чтобы по полной оплакать теперь уже смерть. Да, под магнолией покоились контейнеры с пластиночками, но не было уже фирмы, которая взялась бы за наш заказ.

Дом остался за мной, и счета в банке, и акции «Спейс Транс» выросли значительно, но не было никого, кто решился бы произвести незарегистрированного андроида с расширенной памятью, высоким уровнем сознания и восприятия, полнофункционального и т. д. Всё. Теперь их место в космосе, на вредных для людей производствах, для которых их выпускали со специфическими характеристиками, повышенной резистентностью к неблагоприятным факторам, без комплексов и синдромов, а также без гражданских прав.

В доме всё заросло пылью и пустотой. Наверху под крышей перебегали легкие шорохи. Мыши. Ну, пусть. Что с того? Какая разница? Натуральные мыши в доме из натурального дерева. Мне нечего было делать в спальне, кабинете, библиотеке и его мастерской. Там еще стоял мольберт с «Выброшенными бурей», где мы лежали на черном песке неведомого берега, опутанные багровыми водорослями, отчаянно протягивая руки, едва доставая друг до друга кончиками пальцев. Еще вдвоем.

На кухне автомат соорудил мне ужин без затей – линия доставки продуктов активизировалась автоматически, едва закончился срок гражданской изоляции, как это теперь называлось. Даже виски – вот этого удовольствия мне не перепадало в течение трех лет.

С полным стаканом в руке сидеть при свете вечереющего окна и камина, в котором над имитацией дров пляшет невзаправдашнее пламя.

Это был наш дом. Он всегда был только наш, мы выбрали проект и купили его вместе, еще до той истории, до болезни. Хайле нарисовал цветущий магнолиевый сад, и точно такой мы устроили на нашем участке, и даже несколько деревьев были подлинные и цвели на две недели раньше остальных, мы специально так заказали. Мы дожидались цветения настоящих магнолий и устраивали праздник на двоих под белыми звездами восковых, фарфоровых цветов.

А теперь этот дом был мой.

По-настоящему меня все эти годы утешало только одно: на этот раз он не заметил, как умер. Хорошо. Думаю, первого раза ему хватило с лихвой.

Дождь наконец собрался, широкие листья магнолий задрожали, покрылись лаковым блеском, с них скатывались струи и били в подоконник (специальный заказ, в отличие от нынешних, он не поглощал стук капель, наоборот, делал их звонче), и в желтые плиты дорожки (дорога, мощеная желтым кирпичом, волшебник страны Оз). Потом он утих, в тучах немного поворчало, но гроза не решилась.

Всё стихло. Даже на чердаке (у нас в доме был настоящий чердак) перестали возиться. Темнело.

Смутное движение между ветвей и сумрак застали врасплох. Как привидение – темная напряженная фигура и белое лицо с закушенными губами. Дважды умерший, не имеющий права жить. Виски колом встало в горле, стакан выпал из пальцев и покатился по ковру, руки рванулись к раме. Это был он. Все равно который, мертвый или живой, настоящий или подделка. Не может быть подделки Хайле.

Рама со скрежетом оторвалась, взлетела, визжа, и сырость наполнила легкие, пряная сырость заброшенного сада. Теперь стало видно, что одежда на нем мокрая насквозь. Неизвестно, сколько времени он уже стоял здесь.

– Простудишься!

– Я?

Мы сидели на полу у камина, старая моя куртка, еще с наших походов в горы, укутывала его плечи, на голых коленях вздрагивали блики.

– Не верю.

– Как хочешь.

Он был готов уйти сию минуту. Не на чердак, где провел почти три года, дожидаясь меня, а куда угодно: в пустыню, добровольно сдаться властям или что там еще.

Так его и отпустили.

– Как же ты всё это время?

– Никак.

– На чердаке?

– И в библиотеке. Мне там самое место.

– Но ты же не мог пользоваться доставкой. Что ты ел?

– А зачем мне? У меня ведь солнечные элементы.

– Да, правда.

– Кто я?

– Мне все равно.

– Я не Хайле.

– А кто же ты еще?

Ему было очень страшно, когда он очнулся на складе, среди сотен таких же, ожидавших демонтажа инактивированных андроидов, объявленных вне закона. Сначала он надеялся вот-вот проснуться, потом решил, что сошел с ума. Потом понял. Недаром мы читали Бредбери и Шекли, Саймака и Филипа Дика. И Кларка с его космонитами. И те стихи:

И будешь ты уже не мной когда-нибудь…

Просто был допущен совсем маленький, совершенно незначительный брак. Та самая кнопка. Она не сработала до конца. Он отключился на несколько часов. Очень редко, но так бывает. Один раз на миллиард, что ли. По крайней мере, такова вероятность. Меня предупреждали. Об этом всегда предупреждают, но никто не обращает внимания, естественно. Но вот как ему удалось выбраться?

– Дружочек…

– Хочешь, уйду.

– Дурак.

Он завозился, вылезая из куртки.

– Прости. Ты умница. Плевать мне на полицию, законы и всё, что там ни на есть. Никто ведь теперь и не узнает? Тебе придется прятаться.

– Если ты боишься…

– Я не боюсь. Я боюсь только потерять тебя.

– Кого меня?

– Тебя.

Тут мне пришло в голову…

– Хайле! Ты ведь не хотел возвращаться, когда всё понял?

– Всё – что?

– Ну, всё про себя.

– Скажи это как есть: понял, что я – робот. Ну, скажи. Слабо?

– Перестань.

– Слушаюсь.

– Прекрати! Если уж ты вернулся, значит, всё уже сам решил. Зачем изводить меня и себя?

– Ничего я не решил. Просто мне некуда больше было идти.

– Да. Конечно.

– Если бы сразу – не пришел бы сюда. А потом я сообразил, что тебя должны были упечь на эту… изоляцию. Ох, и свинья же я! Как ты-то?

– Да что мне сделается? Потом. Говори о себе.

– Ну я и пришел сюда. Перечитал тут всё про это. Понял, что года три как минимум спокойной жизни мне обеспечено. Думал, потом смоюсь. Но я с самого начала знал, что… Господи, да кто же я? Ниэсс, я не могу уйти, я не могу без тебя. Я же… люблю. Меня же так и сделали.

– Никто этого не делал. Понял? Тебе только сделали новые руки, ноги и глаза и всё остальное, а это, вот это самое, любовь и душа, – это всё твое.

Конечно, не сразу. Не сегодня и, может быть, еще не за этот год. Но я верю, я знаю, что смогу убедить его, заставить поверить, просто потому, что это и есть чистая правда – то, что он, вот именно он, кто бы он ни был – а он ведь Хайле и никто другой, – он единственный, кто мне нужен в мире, пусть даже только в книгах бывает, чтобы человек любил андроида. А у нас будет – любовь.

И не иначе.

Королева

Эту сказку Дастину Питту во времена его молодости рассказывала одна благородная дама. И много-много лет спустя сам генерал Питт рассказывал эту сказку своим внучкам: все в точности, слово в слово, а для этого пользовался нехитрым приемом. Он представлял костер, разложенный на расколотых плитах, еще хранящих следы замысловатой резьбы, закопченные стены и теряющуюся в темноте над головой громаду замка. Кое-где в прорехи кровли заглядывают звезды, такие большие, что в каждую прореху помещается только одна. И сам он, молодой, но уже кому надо известный (и кому не надо, увы). И прекрасная дама напротив, ее юное лицо, озаренное золотым огнем, кое-где отливающий серебром сантиметровый ежик темных волос, высокая шея, царственно выступающая из грубого ворота тюремного халата, спокойные руки над огнем.