Геннадий Мещеряков - Юмористические рассказы. Часть вторая Страница 3

– Так ты Таня, студентка художественного училища?

– Вернее, выпускница.

– Неисповедимы пути Господни?!

Они обменялись номерами телефонов, потом девушка ушла. Я двинулся вдоль рядов ширпотреба, радуясь услышанному разговору. Вслед раздавался голос веселого парня: «Изделия из местного материала, взятого с Узеня».

Сам по себе

Лилипут Гена сидел на скамейке во дворе детского сада.

– Пойдем, малыш, – взяла его за руку длинноногая воспитательница, – я в садике первый день, всех еще не запомнила. Как тебя зовут?

– Гек.

– А меня Вероника Герасимовна. – Он прижался головой к ее бедрам и увидел под коротенькой юбкой белые трусики.

– Сейчас у детей послеобеденный сон, ложись в свою кроватку.

– А на вашу можно, я боюсь спать один.

– Нельзя, но я посижу возле тебя.

Гек работал артистом кукольного театра и играл новую роль с воодушевлением. Засыпая, он положил ручку на грудь девушки, поглаживая ее, и она уснула первой.

В тот день в детском саду произошло много невероятного. Сначала Гек обыграл в шахматы заведующего.

– Все, вам мат, Гавлила Гавлилович.

– Я же перворазрядник, значит, у нас появился гений, – вскрикнул заведующий и от радости порвал на себе тельняшку: раньше он служил на корабле боцманом.

Сенсация сменялась сенсацией.

– Гек, сколько будет пятью семь? – спросила старая няня Никитична.

– Тридцать пять.

– Господи, а я таблицу умножения учила до замужества. До сих пор не знаю, сколько будет семью семь.

– Солок девять.

– Ох, киндервунд, – упала в обморок Никитична.

– Дайте ей немного аш два о, – еще больше удивил всех своими знаниями Гек.

А повариха тетя Клава впала в экстаз и пересолила борщ, когда увидела свой портрет, написанный Геком акварельными красками.

– Даже бородавку изобразил на верхней губе, – восхищалась она, – а я все хотела вывести ее, да боялась дырка будет: не попьешь и чаю – польется струя изо рта.

– А вот не сможет он подтянуться на турнике, – сказал вдруг молчавший все время физрук Моня, – тут мышцы нужны, а не мозг. Мозги у каждого есть.

– Сполим на твой свисток, подтянусь, – предложил Гек.

– А как я буду без свистка?

– Не соловей, а тут не лоща. – Гек подошел к детской перекладине и подтянулся пять раз.

– Потому и умный, – сделал вывод физрук.

Вечером детей забрали родители, остался один Гек.

– За тобой еще не пришли? – удивилась воспитательница.

– И не придут, я сам по себе. Могу подвезти, если желаете.

От растерянности Вероника Герасимовна потеряла дар речи. Ребенок сел за руль легковой машины и скрылся за поворотом. Гений во всем гений.

Символ плодородия

Как осень, так дачникам горе – поневоле делишься плодами труда с другими. Решил Потап поймать воров и, принарядившись, встал вместо пугала.

Забрезжило утро, пришли с сумками трое не проспавшихся мужиков. Подозрительно посмотрели на пугало:

На живого похож, – сказал один.

– Этому воробьи обгадили нос, живой давно бы стряхнул, – возразил второй. И в это время на нос Потапа упала новая порция птичьего помета.

– Как своевременно, – обрадовался он, стараясь не моргнуть, чтобы не выдать себя: могут сделать из него настоящее пугало.

Воры набили сумки овощами, фруктами.

– А давайте приделаем пугалу к интимному месту кабачок с помидорами, пусть любуются дачницы, – предложил один из троих.

– Сначала опохмелимся, – достал из кармана поллитровку второй.

Когда они уходили с дачи, солнце уже вскарабкалось на бугор, и первые его лучи осветили пугало с выделяющимся символом плодородия.

– Хорошо, не побили, – радовалось оно, моргая при каждом шаге удаляющихся.

Обрубок

В большом доме жили две собаки – старуха и ее болонка. Заколебали всех.

Как может такая маленькая собачка обгадить весь двор: не слон же, ступить негде, удивлялись жильцы.

– Надо убирать за своей собакой, – сказала старухе бывшая учительница. Теперь не показывается во дворе, ходит за продуктами в ночной магазин, где продают в основном водку.

Кидаясь на инвалида Васю и видя его безразличие, старуха, вдруг, залаяла, вспомнив, что он был глухонемым. Му-Му, так ласково называли его мальчишки, все равно ничего не понял. Угрозу перевел сторож Кузьмич, показав на себе, какой сучок отпилит ему старуха, если он еще раз угостит болонку колбасой из магазина для нищих.

Досталось и самому Кузьмичу, а он был не робкого десятка. Не раз обещал отрубить свою правую ногу, если не отдаст долг вовремя. Кто знал, что он потерял ее в афганских горах? Рубил ногу с улыбкой, восклицая: «Деревянным деньгам – деревянную ногу». Проносило. А тут, перебрав, заснул у двери злой старухи. Пробудился – нет ноги, отстегнула она ее и выбросила на помойку. Когда дополз туда, милиция уже закончила осмотр, и пришла к заключению: отрубили ногу у молодого мужчины: крепкая, блин.

Долго не отдавали ему ногу, доказательных фактов было мало – обрубок только. А мало ли на просторах великой страны таких обрубков.

И на старуху бывает проруха, – думал Кузьмич, вытачивая новую ногу. Год он держал дворового пса на привязи, и как только болонка отдалилась от старухи, выпустил его. Смеялись долго вместе с Васей, увидев рядом с болонкой восемь ушастых щенков: ха-ха-ха, му-му!

Бумеранг

Взяли Серегу сторожем в школу.

– Будешь также подметать двор, поливать газон. Не обидим, – обнадежили.

И обманули.

– Вот тебе в рот один МРОТ, – сказала шутница Люда в кассе.

– Так двор – с футбольное поле, и газоны не меньше. В листопад опускаюсь на четвереньки, чтобы разогнуться.

– А мне, дядя, сгибаться трудно. Посиди тут: весь зад расплющило и вздуло живот.

– Сходи, проверься: к директору зачастила.

– Серега, мне кажется, газоны не растут, а, наоборот, в землю уходят, – сказал директор.

– До ночи их из шланга поливаю, не должно быть.

Не врал Серега: вечерами он опрыскивал обильно траву, привлекая к этому клиентов пивного ларька и обиженных учеников.

Пожелтела трава. Деревья, сохраняя род, сбросили листву задолго до осени. Любо: метлы не надо. Сиротливо стал выглядеть двор.

– Откуда такая напасть? – пожаловался директор другу биологу. – Может быть, причина в птичьем помете: над школой летают сотни голубей. Вчера один из этих символов мира залепил мне очки, хорошо, ребята не видели, дали бы кличку. Сторож, вон, ходит без дела, надо его днем за кассу посадить: Люду в роддом отвезли.

– А не могли они состыковаться?

– Когда? Она из скворечника не вылезала, а он шланга из рук не выпускал.

Не по годам

– Пап, меня Вовка в садике толстой попой назвал, – жалуется девочка Таня.

– Наглец, – возмущается отец. – У тебя маленькая попка, вот, у тети Клавы – да, на бельевой веревке только двое трусов умещаются.

– А у мамы сколько?

– У мамы? – задумался отец. – Одни, наверное. Точно не знаю: задами их не ставил.

Поиграв немного с куклой, дочка снова обращается к отцу:

– Пап, а Вовка еще сказал нехолошее слово.

– Какое?

– Говорил, что ты мелин.

– Во-первых, мерин – хорошее слово, во-вторых, это жеребец без мужского достоинства, которое у него отобрали, без его согласия. А у меня ты есть, значит, я не мерин.

– Нет, мелин. Мама так говолила по телефону, я слышала.

– Мама? Хм, она пошутила. Я ее тоже не раз называл кобылой. Это же не значит, что она любит скакать галопом.

– А у Вовки есть блатик. Мама его лаботает в доме, где блатиков делают.

– Это так Вова тебе сказал?

– Ага, – кивнула головой Таня.

– Развитый не по годам. Что будет, когда в школу пойдет?

– Он не пойдет в школу, он женится.

– Интересно, на ком же?

– Ты что, дулак? На мне.

Успокоила

Самолет падает. Стюардесса успокаивает пассажиров.

– Сколько вам лет, дедушка?

– Еще способен.

– Я о годах,

– Годы определяются не цветом волос.

– Оплакивать будут, если, не дай Бог, в турбулентность попадем, и крыло отвалится?

– Не отвалится, я конструктор этого самолета и знаю, скоро он выйдет из штопора. – При этом слове спящий сосед приоткрыл глаза и снова закрыл. – А плакать есть кому. Младшей дочке у меня три года, а правнуку тридцать.

Задержав на лице улыбку, стюардесса двинулась дальше.

– Вы, девушка, занимаете с детьми три кресла. Сколько их всего у вас.

– Шестеро.

– А на вид вам не больше двадцати.

– А мне действительно столько. Лечу на свой день рождения к мужу со всем выводком.

– Клушке парашюта не надо, – вздохнула стюардесса.

– Муж попросил привезти всех, скучает, год на заработках.

– А как вы успели шестерых, годами не видитесь.

– Седьмой раз лечу к нему.

– Седьмого ребенка может и не быть?