Сергей Баев - Театр теней. Роман Страница 3

Да, мистика это всё. И разговор с журналисткой произошёл тоже какой-то странный. Что-то здесь не так. Я пока не понимал, что именно.

Мои размышления упёрлись в тупик, но навеяли сюжет нового романа. Я взял ручку, бумагу и набросал примерный план произведения.

Вдохновившись проделанной работой, я начал писать первый параграф, да так увлёкся, что забыл про Риту, про журналистку, про обед, про всё на свете. Похоже, госпожа Муза не только находилась рядом – она уносила меня в бескрайние дали творчества, постоянно что-то нашёптывая.

Так происходило всегда: если вдохновение соизволило меня посетить, то всё остальное побоку, всё отодвигалось на второй план, в фон.

…Передо мной лежали десять страниц, исписанных мелким почерком, десять первых страниц нового романа. Начало положено, дальше будет легче.

В голове вдруг мелькнула неожиданная мысль: «Журналистка появилась очень вовремя; странный разговор с ней дал мне импульс к творчеству».

Перечитывая только что написанный первый параграф, я вдруг понял, почему разговор с журналисткой Еленой Калиниченко показался мне тогда странным. В конце беседы она сказала, что у нас теперь взаимовыгодное сотрудничество, имея в виду мою помощь ей и её помощь мне. Тогда я не придал значения её словам, а теперь отчётливо понял, что она, без сомнения, мне помогла.

Сдвинувшись с мёртвой точки, я преодолел свой двухмесячный творческий кризис и начал хоть что-то сочинять.

…Телефон опять запрыгал по столу, возвращая меня из туманных размышлений в прозрачную реальность. Нехотя нажав на зелёную кнопку, услышал знакомый хрипловатый голос моего редактора:

– Как работа над романом, Сергей Юрьевич? Вы не забыли, что через неделю последний срок сдачи главы? Договор есть договор. Вы, уж, дорогой мой, постарайтесь.

«Вот давила, даже не поздоровался», – подумал я, а вслух произнёс:

– Здравствуйте, Самуил Соломонович, рад вас слышать. Не волнуйтесь, работа продвигается, в сроки я уложусь.

– Ну, ну… А я слышал, что вы в глубоком пике, так сказать, в глубоком, гм… творческом кризисе? – продолжал гнуть свою линию редактор.

– Ваша разведка вас жесточайшим образом обманула. Я почти закончил первую главу, вот передо мной 57 страниц убористым почерком. Осталось их причесать и… – ответил нагло я. Самуил Соломонович минуту молчал, не веря своим ушам, потом вымолвил:

– Хорошо.

И, не прощаясь, отключился.

Его можно понять; мой новый ещё не написанный роман стоял в плане выхода на следующий месяц. Выплачивая мизерные гонорары и имея с продажи книг до 90% от прибыли, издательства неплохо зарабатывали на авторах. А, если говорить не литературным языком, то издательства просто доили их, как коров.

«…Вот индюк жирный, клоп ненасытный, су… страшная», – подумал я и опять взялся за ручку. Но голова отказывалась соображать, и я понял, что вдохновение меня покинуло, а моя Муза «ушла спать» с другим.

Я долго сидел и тупо смотрел на чистый лист, напрягал все свои извилины, чтобы наконец «распоноситься». Пыжился, как детсадник на горшке, но всё оказывалось тщетно, на выходе – «бублик с дыркой».

«Надо что-то делать», – подумал я и пошёл на кухню за пивом, наивно полагая, что это моя палочка-выручалочка.

…После второй бутылки я окончательно утвердился в мысли, что сегодня уже больше ничего не напишу, и на этом угомонился. Десять страниц за день – тоже неплохо.

В памяти всплыл утренний разговор с журналисткой, и я решил ей позвонить. Номер её телефона до сих пор оставался в моём сотовом; надо только нажать на нужную кнопку.

Взяв телефон, нацелился уже было на нужную кнопку, но остановился и задумался: «Ну и что я ей скажу? Выдам монолог про то, что у меня улетучился утренний шок от услышанного и что история про её московскую подругу Риту – бред сивой кобылы? А если не бред?»

…Между прочим, я где-то читал, что у каждого человека по миру гуляют как минимум шесть двойников. Представляете себе, ходит сейчас по Парижу какой-нибудь Серж Бове, вылитый я, только говорит по-французски, или какой-нибудь Сержио Педро – испанец, или ещё кто-нибудь. Ну, а однофамильцев и тёзок, наверное, сотни на всём постсоветском пространстве. А вот интересно, есть ли одновременно двойники – и чтобы имя, отчество и фамилия совпадали? Наверное, есть? А сколько их было раньше, до моего рождения? А сколько ещё будет?

Да, от таких мыслей крыша точно поедет. Надо бы посмотреть на эту московскую Риту. Может быть, она действительно похожа на ту, другую Риту, в которую я когда-то был влюблён?

…Всё ещё сжимая телефон в руке, я не давил на кнопку, потому что не знал, о чём говорить с журналисткой. Вместо этого взял записную книжку, всю истрёпанную и старую, нашёл в ней номер телефона одноклассницы, проживающей в Дальневосточном Биробиджане.

Логично рассудив, что евреи, оставшиеся в России после всеобщего переселения на историческую родину, должны компактно проживать в Еврейской Автономной Области, а моя Рита Блюмберг являлась чистокровной еврейкой, я позвонил.

…Гудки пошли через всю бескрайнюю Сибирь, пролетели над хмурым Байкалом, прозвенели по всему Дальнему Востоку и упёрлись в славный город Биробиджан.

– Таня, привет, это Сергей Баев из Томска. – Какой Сергей?! Я плохо слышу!

– Твой одноклассник, Серёжа Баев; ну, память у тебя девичья.

– А, привет, Серёга. Сто лет тебя не видела, наверное, с окончания школы.

– Таня, я по делу, извини, некогда окунаться в воспоминания и предаваться ностальгии. Это будет потом, когда родной Томск навестишь.

– Ладно, я поняла. А что за дело?

– Возьми, пожалуйста, телефонный справочник и найди абонента Блюмберг М. М. Если такая есть, то дай мне её номер.

– Одну минуту, Серёжа.

…Через пять минут в трубке послышалось сопение, чиханье и незабываемый Танин голос.

– Извини, простыла. Так вот, по твоему запросу сообщаю – у нас с такими инициалами аж два абонента. Записывай номера… Забыла спросить: а зачем тебе это? Что, подругу юности разыскиваешь?

– Таня, ты почти угадала. Спасибо тебе; думаю, что увидимся ещё в этой жизни.

– Тебе спасибо, Серёжа, что помнишь о моём существовании…

Взглянув на часы, я прикинул, что в Биробиджане уже почти полночь и решил: не стоит беспокоить незнакомых людей так поздно.

На чистом листе написал все города и страны, где у меня проживали друзья и знакомые; получился весьма внушительный список. Права оказалась журналистка, к пятидесяти восьми годам у меня накопился обширный круг людей, знавших меня, и которых знал я.

«Вот завтра и займусь этой рутиной», – подумал я и вдруг ощутил вновь страстное желание вернуться к своей писанине. Очевидно, Муза, не удовлетворённая другим бумагомарателем, решила вернуться ко мне. Ну, вот и славненько!!

Быстренько усевшись за стол, я с неистовым вдохновением принялся дальше сочинять. Процесс продвигался, как по маслу, и к двенадцати ночи я накропал ещё десять страниц…

Бывает же такое: за два месяца ни строчки, а тут за один день – уже двадцать страниц. Если так и дальше пойдёт, то и я хоть что-то заработаю.

Мне очень нравилось писать под гипнозом вдохновения. Я всегда обожал присутствие Музы за спиной, но очень не нравилось, что эта дама такая непостоянная, такая взбалмошная и капризная. Чем бы её приманить, чтобы она не уходила, не изменяла мне постоянно? Два месяца простоя – это большой срок для писателя; можно стать литературным импотентом. Ладно, это всё эмоции, пора «у люлю», как говорят хохлы.

…В тёмно-серой комнате серая пыль укладывалась спать на серый шкаф, а серые будни сменились тёмной ночью, и я провалился в сон…

В полудреме изменённого состояния сознания всплывали лихо закрученные сюжеты ненаписанных романов, один лучше другого; персонажи проживали эффектные жизни, а я всё глубже засыпал, наблюдая это эксклюзивное «кино». В общем всё, как всегда. Так случилось прошлой ночью, так произойдёт будущей…

Интересно, другие писаки-бумагомаратели тоже сочиняют во сне или пытаются что-то выдумать при солнечном свете?

Наверное, у каждого свой секретный план творчества. Главное, что получится в сухом остатке – шедевр или чтиво?

…Утром с трудом разлепил глаза, не хотелось даже вылезать из тёплой постели, но мои коты Чип и Дейл опять устроили запланированную потасовку, бегая по мне, как по бульвару. Так они каждое утро разминались, держа друг друга в тонусе, после чего устраивали «хор голодных кошек», требуя жрачки. «Дейл, оставь Чипа в покое», – крикнул я и запустил в него тапком. Агрессивный Дейл и ухом не повёл, подошёл к дивану и грозно пропел: «Мао». Когда он злился, то всегда выдавал «мао» вместо «мяу». Наверное, в Китае мой кот Дейл находился бы в большом почёте за свои лингвистические способности. Другой кот, Чип, никогда не слыл «террористом Помидоровым», а наоборот, демонстрировал ласку и добродушие. Я нехотя вылез из-под пушистого одеяла и первым делом принялся кормить голодных любимых кошаков. День начинался буднично, по одному и тому же сценарию, как и год, три и пять лет назад. Мне всегда нравилось утро: утреннее неяркое солнце, прозрачный утренний воздух, утренний чистый город. Впереди маячил новый день, наполненный грудой эмоций, суматохой явлений, новыми впечатлениями, не пережитыми ранее ощущениями. Новый день – это как целая жизнь, спрессованная в часы, в смысле – спрессованная во времени.