Коллектив авторов - Стороны света (литературный сборник №16) Страница 3

1985–1987

Марк Зильберштейн

НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ С ПУТНИКОМ

Есть память о несбывшемся – онанеотделима от пережитогои в назидание сохранена.В ней, как в смоле застывшей, – именаи образы, один нежней другого.

Ты нынче вспомнишь всех наперечет —и словно целое двадцатилетьев воронку временную утечет:река… и снег… и явственно влечетк той девушке, которой нет на свете.

Мы расселились в странных городах:они подобны прежним только небом —и, в собственных запутавшись годах(о, да продлятся наши дни в трудах!),грустить ли нам о том житье нелепом?

И если вдруг знакомая чертапроглянет в людях, что повсюду схожи,очередную ложку мимо ртадостойно нужно пронести, без дрожи.Ведь эта дверь надежно заперта,и в наше прошлое они не вхожи.

Январь 2009

И дни прибавились, и годы приросли:прошел, как облако, апрель медоточивый.Мы в одиночестве, мы – на краю земли.И сражены внезапной перспективой.

Mы вмиг состарились – лишь начинали жить;и время, и страна – все вдруг переменилось,а то, чем искренне хотели дорожить, —химера иль утраченная милость.

За сочетанием знакомым: «прошлый век»стоит наш собственный, регалий не имея…Казенный плакальщик, наемный человек,просил за нас прощенья у Сергея.

Он мудр по должности и скажет обо всем.А мы беспомощны: как осознать такое!Кто мы? Откуда мы? И что в себе несем?…Не будет нам ни мира, ни покоя.

Ушедшие от нас прекрасны навсегда.Как в мифах греческих, их молодость продлится.Но дней растянутых глухая чередачерты стирает, сглаживая лица.

Из века прошлого разбитый тарантас,идем в небытие, обрюзглы и сутулы.Ушедшие от нас опередили нас.Их лбы чисты и безупречны скулы.

Июнь 2009

Чужая жизнь дразнила и влекла,и, на себя их внешность примеряя,я в них гляделся, словно в зеркала,ничем себя от них не отделяя.

Высматривая стройных, молодых,касаясь их своим несытым взглядом,я был не с ними, а – одним из них,и числился по спискам где-то рядом.

Как долго это длилось? Был ли срокотпущен мне на праздные слиянья?О неизжитый юности порок:я времени не чувствовал дыханья!

Ведь никого Всевышний не отверг.Что – судьбы мира, корчи государства?Я знал во вторник, что грядет четверг,а в пятницу окончатся мытарства.

Так было… Но потом возник провал:я вдруг утратил навыков начаткии больше их уже не узнавал —вчерашних раздражителей сетчатки.

Их контуры размыты с неких пор:разрушился состав старинных масел,и встроенный оптический приборпропорции их лиц обезобразил.

Декабрь 2009

Человек исчез – как не бывало:он спешил к невидимой черте,и молитвенное покрывалобелое мелькало в темноте.

Мягкие на ощупь тамарискизакрепляли спящие пески.Редких звезд серебряные брызгипомечали купола куски.

Небо чуть светилось, колыхалосьнад неровной кромкою холмов:за грядою шевелился хаос —первобытный, из других миров.

Мой собрат пошел общаться с Богом.Деревца оставив на ветру,он бредет сейчас зеленым логом…Что предстанет таковым к утру.

Январь 2010

Пылал – и становился пеплом;истлев, пропал за горизонтом.Спешил он вслед собратьям беглым,сгоревшим так же нерезонно.И вот: на темном небосводемерцают хрупкие частицы,и роль исчезнувших в природе —присутствуя не возвратиться.

Великая библиотека!Соблазн для нашей мысли тленной! —вдруг разменявшие полвекамы смотрим в прошлое вселенной…

Следя за точкой сигареты,за облачком, за струйкой дыма,ты не услышишь стук кареты:грань времени непроходима.

И так растительно-бездумно,из неизвестного предела,под покровительством Вертумнатечет изменчивое тело.

Оно проходит сквозь пороги,невластное в своем теченье,но в срок, как римские дороги,свое исполнит назначенье.

С неумолимостью законаего уносит в бессловесность.Сейчас. Как и во время оно.Из невесомости – в безвестность.

Из праха – снова в бестелесность.Из сада – в голую безлесность.И от бесславья – в бессловесность,и от беспамятства – в безвестность.

Вот так, растительно-бездумно,течем и пропадаем в устье,под покровительством Вертумнаживя и старясь в захолустье.

Май 2008

Я рисую лесную шишигуДля тебя на заглавном листе.

Как столешница – в бледных разводах —ненавязчивый мрамор небес.Утомившись в «дневных» переходах,ты вступаешь в реликтовый лес.

Низкорослый, испачканный сажей,погорелец, калека навек!Это, мастер весенних пейзажей,изувечил его человек.

Отступая под натиском свалок,как под натиском варварских орд,полуголый ландшафт полужалок,обречен, но еще полугорд.

Красновато-свекольные травы —как подтеки по скатам холмов;станут бурыми, нынче кровавы,затопили его до краев.

Раздавив муравья ненароком,ты участвуешь в похоронах…Через балку, заросшую дроком,поднимись, как буддийский монах,

на вершину и, глядя оттуда,в стороне от гудящих шоссе,тамарисков зеленое чудоты увидишь в неброской красе.

И тогда, принимая как данностьэтот день и песчаный увал,ты прошепчешь тому благодарность,кто шишигу шишигой назвал.

За нешуточность слова, за штучность,за добытую из пустотыпресловутую единосущностьс тварным миром, что смертен, как ты.

17 Мая 2009, Холон

Удобно ли тебе в твоих сабо —качаться в них, выстукивать шагипо улицам – и быть самой собой?А я хотел бы для твоей ногистать башмачком, как в песенке одной.

Пойми: ты мною вымечтана, твойпрекрасный образ, – так он и возник,загадочный, изменчивый, живой, —я ничего не вычитал из книг…Ну разве, может, только из одной:

ведь ты меня ласкаешь, о сестра,невеста, сколь любезна мне твояскупая ласка! Как же ты добра!Я твоего сладчайшего питьяне стою. Как Мухаммеда – гора.

Во время наших неурочных встреч,когда я на тебя не нагляжусь,я слышу голос, вслушиваюсь в речь —и, господи, ведь я тобой горжусь!И это все мне суждено сберечь

в долинах памяти, в ее садах,где ты идешь и легкою стопой,едва касаясь, попираешь прахпрошедшего и шелестишь листвой…в долинах памяти, в ее садах.

1984, Санкт-Петербург

В последний раз от первого лицая говорил тому лет двадцать пять,да и тогда, наверное, смущался.Сегодня же, в предчувствии конца,пускай нескорого, хочу сказать:я рад, во-первых, что перемещался

не по одной лишь – временной – оси,что дочь моя имеет в жизни цельи ладит с обстоятельствами места:она, представьте, дело на мази, —без трех минут армейский офицер!И сам я, как-никак, – отец семейства…

В вечерних новостях – сплошной комплот:угрозы, козни мировых держав,что продают единоверных братьев,у берегов страны – турецкий флот!И худшего (как будто) избежав,мы уступаем… честь свою утратив.

Почти лишенная ручьев и рекполоска суши лепится с трудомна карте мира где-нибудь на врезке.Едва пустивший корни имярекздесь узнает, что стал для всех врагом, —он самоощущает по-еврейски.

Весь край перевоеван от и до,о чем и камни рассказать могли бв сухих садах с добавкой олеандров:великий фараон у Мегиддо,у стен столицы сам Синаххериб,а позже – Кир и пара Александров.

Последний был из наших: иудей.Фамилия его была Яннай.Народ его не полюбил – за вредность.Он перерезал множество людей(из тех, кому он не сказал: «Канайотсюда на хрен»). Такова конкретность

творящихся – или творимых – дел…Смотрю навстречу завтрашнему дню,слегка оскалив сточенные зубы.Я в настоящем что-то проглядел.А этот… заберет мою родню,и все его поползновенья грубы.

Дома циклопической кладки.Деревья тропической складки —просторные, как веранды,узорные жакаранды.

И полдень июля, похожийна прочие, выбелит плиты;смягчен левантийскою ленью,замедлит каленые стрелы.Обтянуты смуглою кожейконечности, полуприкрыты;готовые к совокупленью,все особи половозрелы.

И в полдень, под купами сада,где ящериц брачные игрыи так ветерок обдуваетпод сенью широкой оливы,пластами слежалась прохлада,все беды – бумажные тигры,и лучше едва ли бывает…Запомнится день как счастливый.

Июль 2010, Тель-Авив