Александр Гуров - Правильно. Сборник рассказов Страница 3

– Так что, когда выпишитесь, голубчик, обязательно найдите и поблагодарите их за второе рожденье.

И По выписался.

При выписке главврач неохотно рассказал, что та самая его спасительница следующим же днём пропала и не вышла на работу, и домой, конечно, тоже звонили, и вот уже несколько дней её никто не видел, и «все мы очень беспокоимся». И что теперь осталась только полиция, и они уже отправили соответствующее заявление.

Последняя ниточка, связывающая По с происшествием и с сомнениями в том, что из всего этого дня было правдой, а что просто казалось, был водитель трамвая Рэм Петрович Крылов. В трамвайном депо на историю По о его счастливом спасении и настойчивую просьбу дать адрес и телефон спасителя, только покачали головой, потом развели руками и сообщили, что такой сотрудник действительно был, но уволился около двух лет назад и больше о нём ничего не слышали. Конечно, здесь вкралась какая-то ошибка. Безусловно, ошибка. Двух людей с именем Рэм довольно сложно себе представить в одном промежутке времени, и По взял билет на самолёт к морю.

Он добрался до городка, потом прошёл знакомой летней дорогой, неся в себе вопросы, но самое важное – По хотел знать, что на берегу его встретят Дар и Рэм, и они вновь вместе поплывут над морем под тёплым абажуром её веранды.

– Старина По, мы ждали, мы думали о тебе, и ты вернулся. Что-то всё таки происходит так, как надо, если, конечно, всё сделать правильно.

ОБЭРИУты

На Екатерининском канале, который, как считает мой друг, совершенно справедливо назван именем Грибоедова, дома. Дома и на речке Мойке. Там, где я, тоже не протолкнуться от каменных квартир. Вы видите их сырые фасады и думаете, что Петербург идёт ко дну, или совсем не интересуетесь погружением – не важно, вас видно из окон. Вы отбиваете ногами общий ритм, а за ними не моргнут глазом, но если вы одним ботинком в трясине и судорожно дёргаете ногой, остановились, подняв голову вверх, или получили инфаркт, в общем, застряли, вы имеете вес, на вас смотрят.

Мой давний друг по старой университетской кличке Ладо, что в просторечье означает «владеющий миром», говорит с высшими силами, и они внезапно, никогда не предупреждая, отвечают ему тем же, поэтому ему ничего не понятно. Дверь он не запирает, надеясь на чудо принесённой водки с едой или чудо вина в руках держащих его пульс товарищей, и, что ни говори, эти чудеса постоянно с ним случаются, упрекнуть его не в чем, чудо есть чудо. Сегодня ночью он как обычно стал самозваным свидетелем битвы добрых и поначалу добрых, но сейчас озлобленных сил под куполом Исаакиевского собора – где же ещё всему случаться? Он вычислил это место, и теперь ежедневно поздним вечером в любую погоду тащится с Мойки на площадь и прислоняет ухо к выпуклым фигуркам на вратах, он слушает звук тумаков и свист неизвестных ему предметов, иногда что-то шмякается об пол. В этот момент во всём городе участники дьявольского плана, а кто и Божественного замысла, на секунду поднимают головы вверх, прищуриваются и возвращаются к своим повседневным занятиям, оставив Ладо одного и в смятении. Результат битвы всегда остаётся для него загадкой. Раз уж никакая сторона не берёт на себя труд что-либо ему разъяснять, он берёт на себя смелость трактовать всё, как вздумается, прислушиваясь исключительно к своему собственному настроению. Он – единственный свидетель.

Как обычно в последние тридцать лет по утрам я околачиваю ногами Мойку, с благодарностью принимая воздушные ванны, и посильно пытаюсь придать гранитным плитам вогнутую форму. За этим занятием меня и застаёт Ладо. По горящим глазам и уверенной походке заметно, что сегодня под куполом победило зло и что Ладо не по нраву такой исход, не стоит и спрашивать. Приблизившись на две вытянутые руки, он сходу предлагает мне найти подходящую к сегодняшнему дню жидкость и выпить её, не делясь ни с какими навязывающими себя третьими лицами. Жидкость требовалось именно найти. Деньги он презирал.

По дороге на первый адрес мы полностью забыли ОБЭРИУтов, то есть всех поимённо помнили, но то, что они ОБЭРИУты, забыли.

– Теперь жди, – сказал Ладо. – Из мира вытащили первый кирпичик, разве может быть, чтобы два хороших человека одновременно забыли то, что они наверняка помнили?

– Может, просто наваждение, я многого не помню, например…

– Нет, – прервал меня Ладо, – нет. Давай спросим у любого. Даю тысячу неизвестных предметов к одному, что и они не помнят.

Мы остановили загорелого джентльмена средних лет в мягких красивых туфлях, девушку, репинскую студентку с восторженными глазами, старушку с голубями на плечах. Но, нет, они не знали.

– Так может, они не знают об этом изначально? – резонно заметил я. – К примеру, мужчина-бизнесмен, и ему ни к чему, девушка-неофит, и вообще двадцать первый век на дворе, а старушка-божий одуванчик или демон, путающий нас крылами. Неубедительная выборка.

– Хорошо, тогда пойдём к Наташке Волхонской на мост, её-то ты, надеюсь, не подозреваешь в идиотизме?

– Её – нет.

– Скалься, скалься, пойдём же принесём ей наши дары.

Наташа Волхонская работала гидом по Петербургским каналам, и если она не сплавлялась на лодке, то застать её можно было под сенью вздыбленных коней на мосту.

– Привет, Волхонь.

– Привет, По. Привет, Ладо.

– Вот Хармс, Введенский – это кто? – нетерпеливо начал издалека Ладо.

– Только не морочьте мне голову, господа. Лучше скажи, Ладо, как твоя полночная битва, какой счёт?

– Всё не так хорошо, мы как раз сейчас заняты последствиями. Так что? Кто они? Не юли.

– Ну, писатели первой половины двадцатого века… – осторожно начала она.

– Входящие в группу под названием…? – продолжил за неё Ладо. И, сделав картинную паузу, совершил приглашающий жест рукой – И? – он ждал.

– Не помню, а ведь была группа, вертится на языке.

– Была до сегодняшнего дня, а теперь нету. Никто не помнит, и это только начало, сейчас пол-одиннадцатого.

– Да ладно, ерунда какая-то, я позвоню Петьке, он наверняка сидит за компьютером, и вся наша незадача рассеется как пудра на лице второсортной актрисы, то есть равномерно.

И она набрала номер.

– Привет, Петруха, готов ли ты выполнить своё предназначение и умереть?

Петька дал согласие.

– Тогда пиши: «В какую группу, творческое объединение входили Хармс и Введенский?»

Она выслушала ответ и озадаченно посмотрела на нас:

– Поисковик выдаёт, что ни о каких группах и объединениях он не слышал, и всякие другие известные нам подробности, но я точно помню, была какая-то аббревиатура.

– Как тонко они нас обошли, – почти ликуя провозгласил Ладо, – вроде что? Ерунда, малость, никто и не заметит сразу, а уже что-то не так. Сегодня нельзя пить, мы выясним, что ещё исчезло.

– Волхонь, после работы сразу ко мне, мы с По соберём всех, кто ещё остался.

– До вечера, братцы, я многих уже давно не видела.

– Я за ним прослежу, – бросил я на прощанье, всё ещё надеясь на разумное разрешение всей этой нелепости, но внутри уже бродило волнение.

Мы направили свои стопы в меблированные комнаты на Гороховую. В этой квартире во главе с её хозяином Костей по кличке Константа в любое время суток давали кров и еду всем бродящим вдоль и поперёк города многочисленным друзьям и знакомым. В благодарность гости без разбора, перемежая ложки суточного борща с чёрненьким хлебом, бросали обожжённые новости к ногам хозяина. И если уж и надо было собрать всех, то только Константа знал, живы ли они ещё и каковы их новые адреса и привязанности.

По традиции, распространённой в фатальных кругах, дверь была открыта, и мы застали Костю одного, сидящим на полу обширной кухни, доставшейся ему в наследство от менее удачливых родственников, давно и бесславно канувших в Лету. Он вёл на кафельных клеточках партию в шашки и заметно проигрывал. Его фигурки из необъятного как кухня чайного сервиза сбились в небольшую кучку в углу, напротив, чёрные чашки доминировали на подавляющей части территории.

– Привет, – обречённо сказал Константа, – они сегодня выигрывают.

– Мы об этом знаем, и потому мы здесь.

– Вы знали, что один чайный сервиз проигрывает другому, используя мои мозги?

– Константа, друг, хватит паясничать, сегодня всё приняло серьёзный оборот, а мы здесь блажим по углам, – одёрнул его я.

– Хорошо, помогите.

И мы решительно собрали с пола чашки, тарелки и кофейники, суеверно начав с чёрных. Костик покинул пределы кухни, принял душ, эмигрировал в дальнюю комнату, где принял официальный вид, поменяв майку на рубашку, а клетчатые широкие штаны на брюки, надел ботинки, побрился, ещё раз умылся холодной водой и вышел к нам.

– Всё, я ваш. Будем пить, говорить, нас подозрительно трое.