Павел Катаев - Без собаки. Книга прозы Страница 3

Вот, например, такое.

Кавычки открываются.

Мы живем в атмосфере легенд и мифов. Что-то внутри нас заставляет верить в эти легенды и мифы, как в реальность. И нам уже кажется, что это не легенды и мифы, занесенные странными ветрами в наши бедные головы, а именно реальность…

Здесь бы я остановился и сделал бы одно уточнение, произвел некоторую редакцию сказанного. Местоимение «мы» заменяется местоимением «я». Не «мы живем в атмосфере и т.д.», а «я живу…»

Так будет вернее.

Зачем укрываться в толпе, словно бы призывая ее разделить с тобой твое же собственное убеждение и, следовательно, и ответственность за это убеждение, позволить тебе раствориться в ней, в толпе, а по существу дематериализоваться? Ведь «мы», как ни крути, и есть это толпа.

Помните князя Ипполита из «Войны и мира» Льва Толстого? На светском рауте он попытался рассказать анекдотическую историю из жизни одной сиятельной особы, которая на запятки своей кареты поместила могучих девиц-гренадеров, и чтобы никто не догадался, что это не мужчина, надела на них лакейские ливреи и парики. Все шло прекрасно, но тут лошади рванули, карета дернулась, парики слетели…

Князь Ипполит, давясь от смеха, проговорил:

– И тут весь свет узнал!

И замолк, глядя на собеседников в ожидании, что те как-то сами все уладят с окончанием рассказа.

Вот и со мной та же история. Но в отличие от известного литературного балбеса князя Ипполита, рассчитывающего на соучастие своих собеседников – они, мол, все устроят, я больше возлагаю надежды на высшие силы. Они, высшие силы, помогут мне удачно использовать жизненные впечатления и беглые наблюдения, выхваченные из окружающей действительности.

Стоит лишь взять в руки что-то пишущее, ну, например, карандаш или авторучку, и вот уже кусок жизни стремительно прилетает из далекого прошлого и замирает в ожидании. Очередной эпизод собственной жизни во всей ее полноте – со звуками и запахами, ощущениями тепла и холода, игрой света овладевает моим вниманием…

Кавычки закрываются.

Выбор прототипа – дело таинственное. На уровне подсознания.

Прототипом одного из героев очередной придуманной им истории Владимир Семенович решил взять Алика, своего школьного друга и одноклассника. Именно это и разбудило его воспоминания.

Он с детства очень серьезно относился к таким понятиям, как знакомый, приятель, друг. Знакомых и приятелей бывает много, особенно в начале жизни, а вот друзей, друга… Его главным и единственным другом в школьные годы был Алик. Они поступили в один год в одну школу и так с тех пор вместе и проучились все десять лет до получения аттестата зрелости.

Как-то, во время прогулки вокруг Кремля, мальчики, не сговариваясь, остановились возле Мавзолея Ленина.

Обычно они проходили мимо, с душевным трепетом поглядывая, словно подглядывая, на застывших часовых у входа в это таинственное сооружение.

Они уже были старшеклассниками, и темы их бесед во время подобных прогулок были довольно серьезные. В том возрасте, когда в высоких детских голосах нет-нет, да промелькнет вдруг неожиданно басовитая хрипотца, в голову приходят серьезные мысли о твоей стране, о Родине, и о том, что ты являешься ее защитником и опорой.

И это не пустые слова!

В частности, они задумывались на такую важную тему, как безопасность Советского Союза, окруженного врагами и поэтому вынужденного защищаться. Конечно же, подобные размышления приобретали особый вес именно здесь, в самом центре страны, на Красной Площади, под стенами Кремля, рядом со Спасской башней и Мавзолеем.

Глядя на застывших, точно неживых, часовых у входа, Алик вдруг воскликнул:

– Наверное, когда-нибудь часовых здесь не будет.

– Как это не будет? – Соображение друга показалось Владимиру Семеновичу настолько нелепым, что он взорвался:

– А враги!

– Никаких врагов не будет.

– Как это не будет?

– Будет мир во всем мире. Никто ни с кем не будет воевать. И, следовательно, оружия никакого не будет, – уверенно продолжал Алик. – Подумай, зачем часовым нужно будет здесь стоять без ружей?

Надо сказать, на первых порах Владимир Семенович рассердился на Алика, словно тот одними своими словами в одно мгновение обезоружил всю страну, оставив ее один на один со всеми враждебными силами мира. Он взглянул на Алика, и тут же весь его гнев куда-то испарился: лицо школьного друга светилось радостью и спокойствием, словно и действительно мир стал совсем другим, таким, как в его мечтах.

Школьные друзья рассмеялись и отправились по домам.

Разговор с Аликом заставил Владимира Семеновича задуматься. Он никак не мог согласиться с тем фактом, что у входа в Мавзолей Ленина не будут стоять часовые, что каждый час не будет происходить смена караула…

Что же получается? Любой прохожий может просто так, когда ему только заблагорассудится, зайти вовнутрь этого таинственного, святого помещения, и никто его не остановит. А если это будет какой-нибудь хулиган, преступник? Нет, тут Алик глупость сморозил!

А ведь что оказалось? Они с Аликом совсем по-разному смотрят на мир!

Проходит несколько лет. Алик куда-то исчезает.

Исчезновение Алика, как и всякое исчезновение, растянуто во времени. Как, например, определить, когда именно твой друг исчез? Ты не видишь его день, две дня, неделю. И это вовсе не свидетельствует об его исчезновении – просто напросто его жизнь и твоя жизнь, не соприкасаясь, идут параллельными курсами. Известно, лишь только у одного из вас возникает потребность в общении, вы созваниваетесь или без телефонного звонка находите друг друга и общение возобновляется.

Конечно же, после окончания школы, выпускных экзаменов и тожественного получения аттестата зрелости у Владимира Семеновича и мысли такой не могла возникнуть – об исчезновении Алика. Тем более, ребята виделись несколько раз мельком, случайно столкнувшись на улице. Им вроде бы толком и поговорить-то не удалось. Однако и двух-трех реплик хватило, чтобы понять, что к чему.

– Как дела?

– Да вот в университет поступаю. А ты?

– Я? – И Алик вдруг развел руки в стороны, точно взлететь собрался, и прокричал:

Я знаю, город будет!

Я знаю, саду цвесть,

Когда такие люди

В стране советской есть!

Эти стихи Маяковского Алик читал со сцены в школьном актовом зале на выпускном вечере.

– Что это значил? – спросил Владимир Семенович, и пошутил: – В актеры решил податься?

– Правильно мыслишь! Именно в актеры!

Конечно, события, о которых он размышляет, происходили довольно давно, и сейчас возникают в памяти не в хронологической последовательности, а совершенно в произвольном порядке. И уже невозможно вспомнить, как далеко во времени располагались одно от другого – исчезновение Алика и его появление. То ли день промелькнул, то ли целая вечность пролегла.

Впрочем, бесследного исчезновения не получилось. Владимир Семенович все-таки имел представление – хотя и смутное, в общих чертах – о том, как складывалась жизнь его школьного друга. А складывалась она очень интересно, весело. Он безуспешно пытался поступить в театральное училище, уехал в Тулу, или в какой-то другой подобный провинциальный город, и там устроился в театр – не то рабочим сцены, не то еще кем-то.

И вдруг снова появился в Москве, в старом переулке Замоскворечья возле подворотни, ведущей во двор к подъезду дома Владимира Семеновича. А уже поздняя осень, сумрачно и сыро. В лиловато-буром сумраке Владимир Семенович различил знакомый силуэт взрослого мальчика в шерстяном свитере толстой вязки на несколько размеров большем, чем следует. Из широкого ворота торчала обросшая светлыми волосами голова школьного друга, напоминающая какое-то дикое растение, может быть неимоверно разросшийся чертополох.

Ну, вот! Никуда он не делся, школьный друг Алик, он здесь, рядом, и пришел пообщаться.

Крупный ледяной дождь как-то наискосок летел, ветер буквально резал щеки, а Алику нипочем. Даже не поежится! Владимир Семенович только что вышел из дома и направлялся на встречу с новыми приятелями.

– Чего остановился? Раз уж пришел – пошли ко мне!

– Да нет, Вовочка! – Алик зовет его «Вовочка», как и отец. – Я не к тебе шел, а тут, поблизости!

Он объяснил, что идет к Юре, с которым они задумали выпускать рукописный журнал. В нем будут публиковаться стихи и короткие рассказы, а также заметки и статьи. Для Владимира Семеновича все сказанное Аликом – неизвестно, ново. Что за Юра такой? Что за рукописный журнал?

– О чем же статьи? – поинтересовался он.

– О чем? Да вот хотя бы…

Алик еще более оживился, стало ясно, что теперь разговор со школьным другом его действительно заинтересовал.

– Помнишь спор возле Мавзолея?

– Как же…