Владимир Шибаев - Восемь с половиной историй о странностях любви Страница 3

– Ну ничего себе! – воскликнул мальчик. – А я думал мы будем коротать время вдвоем с Марией Николаевной. Как я ошибся!

– Стаканы есть? – спросил Сидоров.

Мальчик метнулся к тумбочкам:

– У ребят. Вот. Полно. Нам три.

Уселись, разложили снедь. Сидоров открыл бутылку, нацедил два стакана и потянул горло к третьему. На верх того крышей легла узкая, с некрашеными чистыми ногтями ладонь женщины.

– Воспитатель, – процедил Сидоров. Налил сок. – Ну говори.

– Миша, – сказала женщина и подняла стакан. Потом отошла к окну, постояла там и повернулась. – Миша. Все вырастают и никогда не остаются детьми. Какие бы невзгоды не прицеплялись к тебе и какие бы беды не одолевали, они все равно отступят, вот увидишь. Ты вырастешь и будешь большой, сильный и умный человек. Потому что ты читаешь книги и любишь друзей. У тебя, может быть, будет красивая машина и надежная работа, твоему появлению станут радоваться люди и твоя собака, и все время еще впереди будет много-много хороших дней. Потому что так не бывает, чтобы хорошие дни все до одного остались позади. За тебя, мой друг, я поднимаю это вино. – И она медленно, маленькими глотками выпила весь стакан до дна. Потом перевела взгляд на Сидорова и тихо, чеканя слова, сказала – Ну, говори.

Сидоров повертел стакан в руке, поглядел на мальчика, уставившегося на него во все глаза.

– Вот что, парень. Я хочу кое-что тебе даже не пожелать, а дать совет. Он бесплатный, но за него дорого отдано. Вот что. Никогда не жди хороших дней. Их может не достаться на все твое ожидание. Будь сильнее этого. Сожмись, скрепи руки в локтях, вот так, напружинься. И вперед, на бой. Понял! За себя, за твоих ребят, за Витьку из Костромы. Вот, представь, в руке у тебя меч твоего разума и щит твоего опыта. Пока худой и тонкий, в прорехах, пробоинах. Но минет год и нарастет на него новая кожа, которая сползет с тебя под солнцем и соленым потом. И сожмутся, зарастут его раны от свежего ветра и от звона птиц. Давай, Миша! За твою удачу в жизни. Будь!

И Сидоров залпом выпил шампанское. А мальчик пригубил стакан сока, глотнул, поперхнулся, и в сухом кашле затряслись его цыплячьи плечи. Женщина притянула его к себе одной рукой, легонько пошлепала по спине. Мальчик отдышался, залез, скользнув рукой, под подушку, вытянул оттуда лоскут тряпицы и высморкался, свернул аккуратно и засунул на место. Вскочил, подбежал к окну, глянул и повернулся:

– У меня к вам очень большая просьба. Давайте поиграем.

– В чепуху?! – сказала женщина.

– В монопольку? – спросил Сидоров.

– Нет. У меня к вам просьба. Вы ведь мои гости и сегодня такой оказался праздник.

– Конечно, – произнесла женщина. – Слово именинника – закон.

– Разумеется, – подтвердил Сидоров. – О чем речь. Давай, заказывай музыку.

Мальчик помаялся у окна, еще глянул туда и вернулся, сел на кровать. Промямлил:

– Мне бы не хотелось, чтобы вы были гости. Это нескладно выходит. Праздник еще впереди, не скоро. И это не я угощаю. А вот поиграть бы. Всего час, до сна. Даже пускай поменьше. Хотел вас упросить на это.

– Говори же, Миша, – сказала женщина.

– А мы умеем в эту игру? – спросил Сидоров.

– Да она простая, – произнес мальчик. – Ничего не надо делать. Просто посидеть. Только я не знаю, можно ли в нее играть. Я бы очень хотел. Чтобы Вы, Мария Николаевна, стали мамой. Вы и так… А Вы может быть побудете недолго моим отцом? Очень прошу. Если не трудно, один час, – и мальчик отвернулся к стене.

В комнате повисла тишина.

Женщина растерянно посмотрела на Сидорова. Тот поднялся и подошел к окну. Снаружи дом обступила темень, только сильная лампа под козырьком крыши почему-то светила внутрь. Волны ее лучей дробились на неровно нарезанных стеклах и в лоб сталкивались здесь о встречные сполохи света дрожащих в неточной фазе лампочек в комнате. И в этой вычурной медицинской игре на сетчатке глаз померещился Сидорову в поле окна под хриплые ошметки отхаркиваемых уже набравшимся гармонистом отдельных аккордов вдруг качающийся контур его жены, совершающий под нервные иглы музыки Деодато ужимки, кривые и резкие телодвижения, выверты. И тут, прильнув с внешним светом к окну, контур ее почти ухмыльнулся и чуть ли не подмигнул Сидорову.

Сидоров в болезненном прищуре сморщил глаза, посмотрел на сидящую на кровати пару и сказал:

– Идет.

А женщина поставила локти на стол, на ладони положила лицо и укрыла его рассыпавшейся копной волос.

Вскочил мальчишка и, крикнув "Простая игра!", помчался вдоль кроватей, пересчитывая руками их спинки и вереща:

– Вот, вот. Ма, посмотри, вот здесь, ты знаешь, Колька, он учебник литературы перед отъездом посеял. Здесь еще Мишка, Витькина кровать, известного нашего ротозея и растяпы. Па, а вот тут мой друг, познакомься, Женька, сплошной хорошист. Ну надо же, радостное совпадение, я от него письмо вчера получил. Вот, вот оно. Пишет, послушай, па: "Приветствую тебя, мой юный друг". Пап, ну ничего себе обращение! Пишет: "Возле здоровой реки Суры имеется мелкий приток Кадада. Вчера с папаней словили там щукаря с четверть пуда. "Врет, видно, врет. Женька, хвастун и хорошист круглый. Пишет: "Мишка, приезжай к нам гостить". Па, представляешь, в реке щуки и окуня. Поехать или нет? Вот, – вдруг на неожиданно медленной ноте закончил мальчишка свою тарабарщину.

– Надо бы купить крючки, – подытожил он. – Ну ладно, потом. – Продолжил в раздумии. – Пап, ведь нет крючков – нет рыбы. Она тогда только мечты?

– Ну, дорогой мой, если бы не существовало всего, чего нет сейчас, то ничего бы не стало. Люди превратились в рыб, а рыбы в собак. А птицы отпустили бы жабры, и никто с уверенностью не мог бы сказать, так это или наоборот.

– Может быть, – в задумчивости произнес мальчик. – Но все таки я думаю – нет крючков без рыб, рыб без воды, собак без ошейников. Те что отбились уже не собаки – это исчезающий отряд. Мам, а куда делась та собака?

– Какая, мальчик?

– Ну помнишь, ребята ее подобрали и хотели приютить в школе, у раздевалки под дверью. Да ничего не вышло из этой затеи. Не было разрешения. Мы бы ее отмыли. Ведь три дня прикармливали, даже конфетами и ирисками, и ни одного укуса или злобного рыка. Ручная, но потерявшая точку опоры. Она бы нам не мешала, дверь стерегла.

– Какая-то собака, Миша. Их ведь полно кругом. Они переносят заразу, то исчезают, то бродят где-то. Разве можно такую держать при детях. Вы ладно, а младшие, ты подумал?

– Да, но все таки она была нам нужна, для настроения и досуга. И мы ей. Для борьбы с голодом. Ма, а где она теперь, как ты думаешь?

– Наверное, влилась в стаю подобных.

– Стала, как все такие же?

– Пожалуй, нет, – в сомнении произнесла женщина. – Она осталась прежней, только прибавилось забот, и стало некогда думать о своей жизни.

– И мне некогда, – сказал мальчик. – Потому что я постоянно занят или уроками, или играми, или книгой. Па, а ты много прочел книг?

– Да, вроде, немало. Временами много, кучу. Иногда запоем.

– А зачем? – спросил мальчик. – Со скуки или забыться? Или чтобы разузнать мир?

– По-моему, я никогда не задавал себе такого вопроса. Просто читал, хотел и читал. Листал страницы, глотал тома, переживал за население листов и глав. Ждал развязки. Но, кажется, никогда не заглядывал в конец.

– Правильно! – воскликнул мальчуган. – Я как ты. Хотя это и не удивительно.

– Почему? – спросила женщина, с улыбкой глядя на озадаченного Сидорова.

– Ну как же, – возразил мальчик. – Должен же я усвоить хорошее от близких людей. Мам, вот ведь у нас очень много похожего. Целая пропасть.

– А что именно, назови, – теперь Сидоров шутливо потребовал.

– Полно. Любим черную черешню – раз. Не любим вранья – два. И я и Вы, мама, – краснеем. Вечером, иногда, я вижу… ты садишься на скамейку у фонтана и смотришь вверх, на далекие миры и цивилизации пришельцев. А я не могу подойти, потому что контакт прервется, и я стою поодаль и тоже смотрю вверх точно в те же скопления жизни. Ну разве не факт? А потом я чувствую, когда у тебя кончается хорошее настроение, и его остается только на несколько слов. А потом, глядя на Вас, мама, я иногда думаю что я рано родился.

– Что ты говоришь, Миша! – поразилась женщина, откинула со лба прядь волос.

– Да вот, если бы я не поспешил родиться, может мне больше бы повезло. Пап, ты никогда не думал, что рано родился? Может чуть позже спустились бы пришельцы и помогли нам в наших делах?

– Нет, – отрезал Сидоров. – Поздно или слишком рано – не думал. А вот на кой черт – это, говорят, вопрос. Ты, случаем, не знаешь?

– Чтобы у матери и отца был сын, – сказал мальчик. – А зачем же еще.

Женщина склонила шею, лоб ее лег на ладонь.

– Давайте-ка, ребята, я налью по пол стакана, – сказал Сидоров. Женщина подняла на него взгляд и закрыла ладонью теперь свою склянку. Сидоров взял ее ладонь и без усилия отнял.

Мальчишка залпом выпил сок, схватил бутерброд с анчоусом, скривившись, мгновенно проглотил его, подпрыгнул на пружинном матрасе и воскликнул: