Сергий Чернец - Гусь, изменивший судьбу человека Страница 3

Вот приведу пример: служил я пономарем в селе Кузнецово. Священник приезжал из города только по выходным, Храм еще только восстанавливался, и места для жилья священнику тоже еще не было. А мы с диаконом и со старостой церковным, мирским, жили около Храма. Мы еще крышу перекрывать собирались, и печь отопления перекладывать надо было…. Работы нам хватало. А в дом рядом с Храмом приходили вдовушки-старушки: варили нам обед, да уборку в храме делали и т. д. Они всегда меня спрашивали то об одном, то о другом, наши беседы были благоприятные, всё о Божественном рассуждали. Так молва по селу пошла – будто монах тот, бывший, пономарь теперь который, очень толково объясняет. И спросили они, (по моему совету), у батюшки разрешения для меня, чтобы к больным бабушкам приходить домой. Вот я и ходил, – и в один дом и в другой, с бабушками беседовал, с благословения настоятеля отца Сергия. Большая помощь от бесед: и душевное успокоение в старческом возрасте… Старался я переводить слова Писания на современный язык, попроще объяснял понятным языком. Бабушкам было приятно, что они поняли, наконец, долго не понимаемое церковнославянское понятие религиозное.

А вдруг ночью, прибежали к нам в церковный двор и стучат: помогите. Священника не было, среди недели, и пошли мы с дьяконом к прихожанам в дом, где случилась беда. Корова у них отелилась двумя телятами сразу, да и что-то не так пошло, она и умирала…. Бездыханная лежала на боку в хлеву. И стал я, как смог, лечить корову – дыхание восстановил – успел вовремя, и еще несколько действий предпринял…. А диакон молебен начал и кадилом махал. Вместе мы молились о здравии живой твари Божией…. Молебен закатили по полной программе. А потом я велел хозяйке собирать всю траву лечебную, которую деревенские люди сушат на чердаках – и мяту, и зверобой, и бруснику, и другую траву. Принесли, помню, ромашки трех видов, аптекарскую, луговую и т. д. Сделал я в кадушке смесь из всех трав вместе и залил водой. Накормил больную корову той смесью трав. Скатал я шары с кулак и велел кормить через каждый час….

Помолившись, мы ушли восвояси. А на следующий день, в обед, пришли к нам люди с благодарностью: встала и выздоровела корова, – ибо для крестьянской семьи корова огромных средств стоит, зарплата у них 2 тыс. рублей, а детей трое!…

И слух о том дошел до ветеринара местного. Пришел он к Храму, когда мы работали, и давай спрашивать, да с таким гонором, словно следователь милиции: какой укол мы делали, во сколько и когда умерла корова? Как оживили?…

А что было ему объяснять? – И я так и сказал ему тогда: умерла при родах, позвали нас, мы помолились Богу и Духом Святым Господь восстановил её из мертвых. Но ветеринар был коммунист: «Я в духов не верю!» – сказал и ушел.

Или он чего рассказал бабушкам…, но весть о том, что бывший монах воскресил корову из мертвых, разнеслась по селу…. Молва, ведь, это такое дело: одна баба говорила, а другая приврала….

День у них прошел даже незаметно быстро, а вечер опять сменялся кризисом, обострением болезни. У обоих был сложный диагноз: пневмония. Но врачи ошиблись, как знал Сидоров, – он вообще был болен туберкулезом. И видно было, чувствовал не только сам Сидоров, но и Иван Иванович, – что сосед его умирает. Лицо Сидорова желтело, белело и утончалось, глаза провалились и губы синели. Днем Сидоров еще улыбался и казался веселым. Но к вечеру умолкал и когда лежал навзничь, уставив глаза в потолок, – лицо его становилось похожим на мумию.

В один из вечеров произошла его кончина, Сидоров умер на глазах Иван Ивановича. Это был третий или четвертый день, точно и вспомнить, когда Иван Ивановича поместили в палату реанимации, где уже находился Сидоров.

Лежащий в положении мумии, с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, Сидоров закашлялся, и кашель был необычный – булькающий. Человек не шевелился, а только вздымалась его грудь и живот дергался, как неожиданно из открытого рта выплеснулся толстой струей невысокий фонтан крови….

Кнопкой вызова и криком, Иван Иванович поднял панику: прибежали медсестры и врач. Потом пришли санитары с носилками и унесли Сидорова. Иван Иванович услышал, среди многих разговоров врача и медсестер, основную фразу: «кровь горлом пошла».

«Умер» – подумал он, только тогда – «а вот и я также могу умереть!».

Неизбежно только одно: смерть. Всего остального можно избежать (всё остальное можно изменить). Во временном пространстве (в пространстве времени), которое отделяет рождение от смерти, нет ничего заранее определенного (предопределенного). Всё можно изменить, если желать этого сильно и долго!

Иван Иванович очень не хотел умирать. Вид смерти соседа Сидорова испугал его. Он решил следовать всем указаниям лечащего врача. Вспомнил, что нужно питаться, – элементарно, кушать надо. Если раньше он ел в обед пару-тройку ложечек супа, то сейчас же, после смерти соседа Сидорова, он глотал всё «через немогу»: куриный суп с макаронами и пюре картофельное с котлеткой, давясь он выпивал и компот и съедал в нем, в стакане оставшиеся, яблоки.

Вскоре, через два дня, Иван Ивановича перевели из реанимации в общую палату больницы, для выздоравливающих. Тут было 6 человек больных, и была веселая обстановка. У кого-то был телевизор переносной, он стоял посередине палаты на тумбочке у окна, чтобы всем было видно. Жизнь вторгалась и звала с собой, прогоняя болезни и хвори!

Конец.

«Молодой»

рассказ про бобра

В семье бобров случилось прибавление. Еще была зима, и за стенами бобровой хатки лежал снег, а речка стояла подо льдом, у бобрихи появилось два маленьких бобрёнка. Отец бобр частенько покидал хатку, нырял под воду и приволакивал осиновые мягкие ветки для своей бобрихи. Весь март бобриха выкармливала своих бобрят.

Только в апреле бобрята вылезли на берег. Они поднырнули, подталкиваемые взрослыми, под свод в воду и вынырнули в запруженной низине. Потом вылезли на островок из веток вокруг хатки.

Эта маленькая лесная речушка обильно разлилась, затопив ближайший лес, так что бобровая хатка оказалась на островке. Лес был смешанный, но вдоль речки был осинник, самое любимое бобрами дерево.

В заповеднике-заказнике, на пологом берегу Волги, где было много болот и озёр, – множество маленьких речек протекали по лесам, соединяя болотца и озера. Сюда и завезли несколько пар бобров, расселив по разным местам. Раньше, в старину, тут жили бобры, но их истребили охотники.

Бобры сразу принялись строить себе дома, выбрав маленькую речку, строили плотины, затопив территорию оврага, в котором текла лесная речка. В образовавшихся озерках стала размножаться рыба, прилетали утки и цапли селились в прибрежной осоке. Лишние деревья на затопленных участках бобры повалили, и так среди леса появились открытые озера, вскоре поросшие по берегам осокой и камышами.

Весеннее половодье размыло плотину, и семейству бобров предстояла большая работа по восстановлению. Молодые бобрята помогали взрослым и таскали ветки вплавь по воде. Отец семейства деловито принимал и складывал принесенные ветки, втыкая одним концом в готовый каркас, второй конец ветки тоже заправлялся в плотину. Так и учил он молодых бобрят, показывая, как надо строить плотину.

Работали все дружно день ото дня и в течении месяца плотина возвышалась уже над водой. Успокоившись от постройки плотины, бобры принялись за заготовку впрок осиновых веток. Они складывали сочные ветки неподалеку от своего домика в русле речки, в глубоком месте оврага. Все лето у бобровой семьи прошло в работе. Иногда, по вечерам, после работы, бобры отдыхали. Молодые резвились, играли с плавающими веточками, играли между собой в догонялки.

К осени их домик стал маленьким, уже не вмещал подросших бобрят. Бобриха даже прогоняла из хатки молодых, уже больших и самостоятельных бобров. Молодым бобрам приходилось ночевать снаружи, на берегу, и они нашли кусты тальника, нависающие над водой. Они приносили несколько веток с листьями и ночевали на устроенной подстилке. Но потом они стали оплетать куст ветками и соорудили себе шалаш, новый домик, просторную новую хатку. Они стали собирать со дна реки ил и глинистую землю и обмазывали стенки новой своей хатки.

Так появилось два домика в той запруженной лесной долине. Но бобры не ужились в новом доме. Они даже подрались, и один уступил: ему не нашлось места, хотя он помогал своему брату строить хатку, и он не остался жить тут, а пустился в путешествие.

А осень приближалась, и дни становились короче, а ночи темнее. Уже начинали желтеть листья на деревьях, когда «Молодой» бобр поплыл к большой реке, куда несла свои воды их лесная «чернушка», речка с темной водой. Он проплыл много дней по большой реке, вверх по течению и претерпел множество приключений.