Алексей Шипицин - Дедушка 2.0. Пути неисповедимы… Страница 3

В этом ящике бабушка хранила свои «прожитые годы», как она говорила. Настенные календари. По-бабушкиному – «численники». Она не отрывала в них листочки, как вроде было принято, а просто отгибала и засовывала под специальную резиночку. А когда год заканчивался, не выбрасывала их за ненадобностью, а складывала в этот самый комодный ящик. Их там у нее много скопилось, старых, пожелтевших. Алена не знала, зачем, с какой целью баба Гутя их там хранит. Но для нее самой они были одним из развлечений детства. Их можно было просто читать!

– Деда, деда, иди сюда! – раздался во дворе звонкий голос Ванюшки. Наверное, нашел что-то интересное. Сейчас будут исследовать вдвоем весь двор. Ну и хорошо. Значит, у нее есть немного времени. Остаться наедине с собой и своими воспоминаниями. Хотя бы ненадолго…

Алена листала какой-то первый попавшийся бабушкин «численник», едва сдерживая слезы. Она как будто на самом деле в детство попала.

А там, в этих старых календарях, было столько интересного, необычного. И даже неожиданного, непонятного. Маленькая Алена вытаскивала из ящичка какой-нибудь древний экземпляр, спрятанный там бабушкой задолго до ее рождения, и поражалась. Оказалось, например, что летоисчисление тогда велось в двух системах отсчета. Год указывался в привычной всем шкале «от рождества Христова». Но не только. Обязательно стояла еще и новая дата – «от Великой октябрьской социалистической революции». Например, война закончилась не только в 1945-м году, но и в 28-м году, если считать от революции. А Гагарин полетел в 44-м году. И на каждой странице календаря указывались обе даты. Как это мог осознать и понять ее детский мозг?! Хотя своей цели составители календаря добивались – «мозг» уяснял, что революция – это настолько глобальное событие в истории человечества, что с него даже новое летоисчисление велось. Новая эра. Может быть, поэтому бабушка и оставляла эти календари как память об ушедшей эпохе?

При Алене на стене висели уже другие календари, современные. Теперь уже с одной системой отсчета. И снова мозг в тупике оказывался – а куда же делась та, вторая, что от революции считалась? Была, была – и вдруг исчезла…

И еще была загадка – и в тех старых, и в этих новых стояли два странных значка, два кругляшка. Один пустой, а другой – с точкой. И рядом с каждым из них – не менее странные зашифрованные надписи «Восх.» и «Зах.», и цифры какие-то. Когда же Алена наконец поняла, что кругляшки – это луна, которая пустая, и солнце, которое с точкой, а цифры – время восхода и захода соответственно ночного и дневного светил, она не удержалась и пошла проверять. Сняла со стены действующий календарь, взяла бабушкины часы-будильник и сначала вечером, а потом и рано утром засекала, насколько прогнозы календаря действительности соответствуют. Не ленилась ведь просыпаться рано-рано, чтобы восход не проворонить. И была очень разочарована, когда обнаружила обман. Не соответствовали! И только спустя много лет узнала, что время восхода-захода еще и от широты местности зависит…

Но все-таки ей гораздо больше нравилось листать, рассматривать, читать те, старые пожелтевшие календари из комодного ящичка. В буквальном смысле чувствовать историю подушечками пальцев. На первой странице обязательно стояли юбилейные даты, приходящиеся на этот день. Годовщины рождения или смерти великих людей – Ленца, Беллинсгаузена, Шуберта. И много еще кого. День основания какого-нибудь города – Ишимбая или Чебоксар. Не было ни одного дня, чтобы не оказалось хоть чего-то замечательного, достойного упоминания. Получалась своего рода «шпаргалка» для алкоголиков – загляни в отрывной календарь, и всегда найдется повод. И не один. И неважно, что никто из них не знает, кто такие Ленц или Беллинсгаузен, и где находятся все эти Ишимбаи…

Но учитывалась и специфика того времени – больше всего было юбилеев деятелей международного коммунистического движения и дат основания компартий разных стран, Гондураса, Мозамбика или какой-нибудь Гватемалы.

А вот оборотная страничка была вообще настоящей «кладезью» разнообразных знаний. Почти энциклопедией. Здесь было все – от анекдотов, пословиц и поговорок, различных рецептов до полезных советов и шахматных задач. Были картинки – портреты тех самых юбиляров, репродукции картин известных художников. Только в черно-белом изображении. Были стихи советских классиков – в основном о партии и народе. Много чего было. Читать-изучать можно было целый год… Чем она и занималась по вечерам или в дождливые пасмурные дни.

Она вдруг заметила, что буквы перед глазами стали расплываться, а на желтой от времени странице календаря появилось вдруг темное пятно. Только этого не хватало! Сейчас плакать нельзя. Дядя Гена, конечно, поймет. А при Ванюшке она не имеет права на слабость. Она, мама, должна быть сильной. Все, надо успокоиться…

Алена вытащила все календари из ящика, сложила стопочками на комоде – их она обязательно заберет с собой. Ведь это баба Гутя для нее, для Алены, собирала свои «прожитые годы». Как память, как эстафету поколений. Чтобы помнила…

Стоп. А это что? Там, куда только что свалилась балка, бревна в углу разошлись от удара, образовав узкую щель между нижними венцами, раньше скрытыми под полом. И в этой щели что-то сверкнуло…

«Ладно, на обратной дороге посмотрю. Если не забуду».

– Дядя Гена, побудь здесь с Ванюшкой. Я на Тополиную поляну схожу.

– Он ёжика просит выпустить.

– Нет-нет, я ненадолго. Да и куда? Кто его потом искать будет в этих зарослях?

Она уже все поняла и знала, что ей предстоит увидеть. И все равно пошла. Эту чашу она должна была испить до дна.

Но то, что там оказалось на самом деле, повергло ее в шок.

Тополей не было. Всю поляну вдоль и поперек изуродовали гусеницы тракторов и бульдозеров. Знаменитая травка-муравка сохранилась только отдельными клочками-островками, истоптанными грубыми сапогами. Тополя спиливали низко-низко, под самый грунт, чтобы не мешали. И теперь пни, залепленные грязью, были почти не видны среди черно-коричневой глины.

Алена знала, конечно, что где-то рядом идет грандиозная «стройка века» – прокладка магистрального трубопровода. Все просто – строителям нужна была удобная большая площадка на берегу для складирования труб. Сюда их подвозили, а потом переправляли через реку. Очень удобно. Экономически целесообразно. А тополя… Это же просто деревья.

Она собралась было дойти до берега, посмотреть, что осталось от протоки, от обрыва, от острова. От ласточкиных гнезд. Но не смогла себя заставить. Ведь пришлось бы шагать по этому аду, который совсем недавно был настоящим раем. Каждой клеточной впитывать в себя этот кошмар. Стать его частью.

Сейчас по этой грязи разве что в сапогах можно было пройти. Это в засуху-то. Что же здесь творится после дождя? Она до сих пор помнила два самых дорогих ощущения своего детства. Вернее, ноги помнили. Холодное жесткое татами и вот здесь – мягкая прохладная травка-муравка. И ни то, ни другое ей уже не придется испытать. Никогда…

Нет, идти туда – это было выше ее сил. Такое испытание она бы точно не выдержала. Да и зачем? Судя по всему, именно там строители возводили понтонный мост. И можно представить, что там натворили гусеницы тяжелой техники.

И хорошо, что не взяла сюда Ванюшку. Незачем ему такое видеть…

А где же дети теперь купаются?

Уже высоко поднявшееся солнце начинало припекать, как в разгар лета. Нещадно светило прямо в глаза, выжимая слезы. Ладно, будем считать, что это именно от солнца. Сейчас бы укрыться в благодатном тенечке под тополиной кроной… Стоп. Все. Она не имеет права на слабость…

На слабость – да. А на страх? Потому что ей стало страшно. И это был уже не тот полудетский страх ощущения близкой опасности, как совсем недавно на вершине утеса, на местном «краю света». Это был просто ужас. Это был настоящий Край света. Света, переходящего во тьму.

За что? Сначала – бабушкин дом, сейчас – Тополиная поляна…

Но… Куда же смотрели местные? Администрация. Как позволили? Дядя Миша, наконец. Отец Михаил.

Все, надо взять себя в руки. Там Ванюшка ждет. Она немного успокоилась и пошла обратно.

Пятница, 10-30

Люба немного успокоилась. Она так и не поняла причины этой подспудной тревоги. Или предчувствия чего-то. Но здесь, на заводе, заниматься своими переживаниями просто было некогда. Что и было хорошо, для этого она сюда и устроилась. Чтобы ни на минуту не оставаться наедине со своими мыслями…

Вечером к ней, «двухсуточнице», присоединялся так называемый «ночник» – охранник, работающий только в ночную смену. В первые дни ее партнером был Женька – студент. «Ночнику» нужно было, по должностной инструкции, через каждые два часа обходить всю территорию завода, контролировать периметр, как это у них называлось. Но Женьке было некогда – он учился. Сразу вытаскивал свой ноутбук и уходил с головой в учебу, что-то писал, что-то считал. Друг другу они почти не мешали. А то, что им приходилось ночевать в одном помещении, ее практически не беспокоило. Да она об этом совсем и не думала! Он был почти ровесником Алены, она к нему и относилась, как к сыну. Иногда думала: «Алена тоже могла бы сейчас в институте учиться. А она даже школу не закончила». Люба и подкармливать его начала по-матерински. Но их совместные дежурства продлились недолго, от силы месяц-другой.