Поль Сидиропуло - Причуды южан. Ироничный фарс Страница 3

– Своя ноша, это самое, рук не тянет, – взяла сына под защиту Анна.

– Разбаловал племянников твой братец, Анна! – смело вступила в бой Мария. – Вилять, как другие, не могу и не стану. Развинтились так, что не собрать теперь ничем. Сын твой отслужил давным-давно. А толку? Господи! Что может сделать беспомощная российская армия, когда столько нянек вокруг?! И что это за солдат с мобильным телефоном и крупной суммой в кармане? Увольнения, бары, девочки! Когда же заниматься службой, военной техникой?! Не служба, а малина! А вы заглядываете в рот своему брату. Нет бы подумать о том, что станет с вашими детьми…

– Зачем же ты так? – пыталась укротить пыл Марии Анна.

– Всех пристроил. Катюше даже открыл рекламную студию. Ателье! – подчеркнула она. – Столько ухлопал денег! У Киры своих детей нет, так он в племянниках души не чает. Иные о своих не могут позаботиться. Вот и вынуждены учиться и работать. С мизерной пенсией что сможешь послать?! А в столице, это самое, такая дороговизна ужасная! И ты, и свекор твой без дела не сидите. Уже с раннего утра, смотрю, за верстаком сидит…

– Это мы-то не могли послать? – Мария снова огрела кулаком курицу по голове, чтобы не вырывалась из рук и не шумела. – Внуку шьет, а не на продажу! Ступай, посмотри, какие штиблеты ему сшил! Куколки! А не то, что шьет твой брат – бульдожьи морды!

– Дойдут твои слова до ушей Киры – берегись! – пригрозила Аннита.

– Напугала до смерти, – фыркнула Мария.

– Да что же вы – буру-буру, а я ничего не слышу! – напомнила о себе сверху Марфа, но на нее по-прежнему возбудившиеся соседки не обращали внимания.

– Ох, и поплатишься за свой колючий язык! – по-доброму пригрозила Анна. – Вот выдаст Кира Катю замуж за Иосифа, кусать будешь локоть, если, это самое, достанешь…

– Испугала! – Мария прижала к себе курицу, будто ею защищалась. – Знаю, что замыслил твой брат, моя милая! Обезьяньими уловками меня ему не заполучить. Так ему и передай! Его проделки шиты черными нитками. Племянницей решил манипулировать, коммерсант…

– А Кира хотел предложить твоему сыну должность, – перевела разговор Анна, чтобы остудить пыл соседки. – Будут расширять производство – возглавил бы Спартак строительство…

– Что-о?! Неужто мой сын пойдет в шарашку? – закатила глаза Мария. – Откажет солидным фирмам ради бульдожьих морд, которые вы шьете?! Ни себя, ни сына я не отдам в его руки! Так и передай ему!

Анна чуть было не захлебнулась от возмущения: открыла широко рот, но ни слова сказать сразу не смогла.

– Ты, ты так о фирме моего брата?! – наконец обрела она дар речи.

– Сын мой знает иностранные языки, – не давала Мария опомниться соседке. – Учил даже шведский… Фирма им заинтересовалась, кое-какие готовил им работы. И платили валютой…

– И на каком, это самое, говорят шведы? – опешила Анна от такого неожиданного уведомления.

– Что ты этим хочешь сказать? Или у шведов нет своего языка? Если хочешь знать, это же самая развитая страна в Европе! – гневно роняла Мария, будто срамила Анну.

– Говорите же громче! Сын мой тоже был на рынке?

– Да! Отпугивал торгашей! – съязвила Мария. – А то… кто станет покупать бульдожьи морды взамен приличной обуви?!.

– Что говоришь? – налегла на перила Марфа, вот-вот вниз нырнет.

– Купи же себе, наконец, наушники! – закатила к небу глаза Мария.

…Кто знает, чем бы кончилась необычная с утра дискуссия, если бы среди возбужденных женщин не оказался Григорий.

– Что это вы раскудахтались! – старик уставился на сноху. – И что ты носишься с курицей?

– Некому ей голову оторвать! – выпалила Мария с обидой.

– Дай сюда! – Он вырвал из рук ее курицу, бросил в проем открытой во двор калитки. – Полным-полно овощей, обойдемся и без мяса.

Курица прокричала голосисто о своем избавлении и, взмахивая крыльями, устремилась мимо клумб с пестрыми цветами.

Таксист с вызывающей фуражкой непонятного цвета и длинным козырьком сигналил долго и торжественно, останавливаясь у дома.

– Послушай, еще не свадьба! – черные усы Спартака затопорщились на смуглом улыбающемся лице.

– Сердцем чувствую – будет!

Таксист неожиданно построжел, уставившись на темнеющие вдали «хрущёвки», и угрюмо произнес:

– Все еще стоят? Каждый раз, оказываясь в этих местах, вспоминаю, и щемит душу. Когда-то и мне довелось пожить в хрущёбах. Слава богу, подзаработал и купил себе приличное жилье.

– Недолго им еще стоять! – Спартак выпрямил спину. – Свалю эти жалкие постройки. Отслужили они свой век. На их месте построю культурный центр. Привез с собой проект…

– В добрый час! И, как условились, – на свадьбе твоей просигналю на всю катушку! – И он надавил на сигнал.

Со двора донесся женский крик:

– Спартак! Мальчик мой! Лечу, золотой мой! – У Марии, как назло, спадал чувяк, она цепляла его большим пальцем ноги и волокла, но он снова спадал, и она продолжала кричать и нервничать. – Сейчас, сейчас. Приехал, мое солнышко! Сынок мой ненаглядный. Отец! Скорей! Спартак приехал! Спартак! Проклятый чувяк!

Вконец измученная, она бросила чувяк посреди двора.

Обнялись и расцеловались тут же у машины. Таксист добродушно улыбался, всем своим видом подчеркивая, что спешить ему некуда и незачем, когда такая радостная ситуация – пусть мать и сын вдоволь нарадуются. Помог потом занести вещи во двор.

И машина отъехала.

– Ты ли это, сынок? – с тревожной нежностью рассматривала сына Мария, придерживая его за руку. – Похудел-то – кожа да кости.

Подчеркивали худобу черные волосы, непривычно отпущенные им, да подковой торчащие усы.

– Все нормально, мама. Живой, невредимый прибыл в твои объятия!

– Похудел или мне кажется?

– Все нормально, мама!

– Нелегко достаются дипломы, – глубокомысленно изрекла Мария. – А наши соседи думают – ты там прохлаждался, как на курорте. Да где им понять, боже мой! В пятый раз будет поступать! – покосилась она на соседний дом. – Вот и равняет мамаша всех по своему куриному уровню. Верно говорит твой дедушка: чем глупее человек, тем больше в нем спеси…

– Простим им великодушно, – улыбнулся Спартак и обнял мать за плечи.

– Что такое ты говоришь! – вырвалась вперед Мария, нарочито сокрушаясь, и подняла руки вверх, будто обращалась к всевышнему.

– Ты еще не знаешь, что тебя здесь ждет! Этот Кира, да и весь его род на все способен от зависти. Послушал бы их. Что только не говорят.

– Успокойся, мама. Не так страшен черт, как его малюют.

– Не шути, детка! Этот Кира – настоящий паук! – нагоняла на сына страх Мария, кружась вокруг него. – Скажи, у шведов есть язык? – строго спросила она, становясь перед ним, как вкопанная.

– Ну, а как же! – хмыкнул он, удивленный. – Как у тебя и у меня.

– Хочу сказать, на каком языке говорят шведы? – уточнила она.

– На своем, верно? Богатый, образованный народ, верно? Несмотря на то, что живут на Севере, среди холодов, очень высокий уровень жизни…

– Все верно, мама. Но зачем тебе все это? Увлеклась политикой?

– Глаза им колит, что ты знаешь много языков! – фыркнула она.

– Буквально все принимают в штыки. Такая серость, господи, боже мой! Как я прожила с ними столько лет? Отупеть можно. Только деньги могут считать. Да пить и есть…

– Мама, ты меня любишь?

– Кого ж мне еще любить, сердечко мое! – Мария подобрала ногой брошенный чувяк, на сей раз он поддался ей легко. – Еще помнишь, как в детстве? Нашкодишь, чертенок, а потом, чтоб не ругала, – приставал: ты меня любишь? Баловал тебя дедушка. И отец, и я, чего греха таить. Один ты у нас – свет в окне, – глаза ее, полные умиления, прослезились. Но она взяла себя в руки. – Ты хорошо питался? Дай-ка погляжу на тебя хорошенько. Что-то никак не могу разглядеть тебя, детка…

– Ну, ну, не волнуйся… – он наклонился и поцеловал мать.

– Такое питание я тебе подготовлю… Представляешь, некому было отрезать курице голову! А дедушка твой, ты же знаешь, как ребенок…

Григорий шел им навстречу. Чопорный, торжественный, казалось, встречал именитого гостя с ценным подношением: нес внуку только что оконченную пару черных лаковых штиблет. Старик остановился на почтительном расстоянии, приготовился к выступлению, прежде чем вручить внуку подарок. Сколько трудов стоило ему сдержать себя, не броситься в объятия внука, не расцеловать, как обычно в таких случаях! Но он так задумал встретить Спартака.

Глядя на свекра, Мария чуть не расплакалась, лицо ее в этот миг выражало неподдельное страдание. И она набрала полную грудь воздуха в ожидании речи.

И Спартак застыл на месте, подавив улыбку.

Дрогнул подбородок старика.

– Тысячу пар других сносить тебе вслед за этой, птенчик мой золотой… – Григорий смолк: чувство взяло вверх – он обнял внука, расцеловал и прижался к его груди.

Мария смела со щек пальцами скатившиеся слезы и, глядя в сторону соседнего дома, сказала: