Александра Жуковская - Аморальный долг. Рассказы Страница 3

– Мы с тобой – шпионы, – шепчу я Павлику, – поэтому сейчас идём тихонько, на цыпочках…

***

Ужасно раздражают высказывания некоторых особо умных индивидуумов про одиноких женщин и сорок кошек. На кой чёрт мне кошки, скажите, пожалуйста? Я люблю только одну дворнягу. Когда иду мимо гаражей, она всегда меня встречает и кладёт мне на колени большую умную морду. Старая ведьма запрещает приводить домой животных, поэтому собаки у меня тоже нет. Зато у собаки есть я. Согласитесь, это гораздо важнее.

Вечером навещаю Янку в больнице. Прокалывать грудь ржавой иглой – плохая идея, я всегда говорила. Но кто станет меня слушать, да ещё в таких вопросах?

Бледно-синяя, измождённая Янка смотрит вопросительно. Пару минут спустя выясняется повод. Оказывается, Фюрер сделал ей очередное предложение. Нет, не неприличное – он предложил выйти за него замуж. Хотя, конечно, мерки приличия у каждого свои.

Замуж Янка не хочет. То есть до сегодняшнего момента она об этом просто не задумывалась. А теперь задумалась, но не хочет.

– То есть ты ему отказала?

– Как я могу отказать Фюреру? – от одной мысли о подобном непослушании у Янки лезут глаза на лоб. На что они будут жить – неизвестно. Янка только недавно закончила какой-то левый колледж, да ещё не с первой попытки – до учёбы ли ей? Чем занимается Фюрер, Янка обсуждать отказывается. Я так подозреваю, что ничем.

Однако будет свадьба – так хотят родители обеих сторон, которым весь этот сексуальный беспредел осточертел хуже горькой редьки. Поэтому Янка просит занять денег. Их у меня нет, зато, когда её выпишут, я помогу с выбором платья. Очень закрытого и целомудренного, дабы не смущать следами любви родню из Воронежа. Отсталые люди, что с них взять?

***

Два месяца пролетели незаметно. У Павлика выпал зуб, Янке, наоборот, вправили челюсть, Павликову маму повысили, Наташа – моими трудами – выбилась в отличницы, а у меня протёк потолок. Вода стекает в жестяной таз; можно представить, что это водопад, а жёлтое пятно над головой – яркое солнце Ниагары.

Янка вбегает розовая, возбуждённая, в одной туфле и с полуразрушенной причёской. Благословенна будь, новобрачная!

– Всё было потрясающе, потрясающе!

Если подробнее – с утра полил дождь, парикмахерша опоздала, корсет затянули туго, туфли жали, а нижняя юбка, наоборот, сваливалась; тётка из загса зарядила речь на два часа, по пути в ресторан попали в пробку, потом пробка – от шампанского – попала в Янку, утка остыла, мороженое растаяло, тётя Рая, старая сука, подарила пустой конверт, дядя Гена оттоптал все ноги, потом начался мордобой…

– А брачная ночь? – интересуюсь я, вспомнив, что воплей за стеной слышно не было.

– Какая там ночь? Мы как развезли по домам этих идиотов, я так и рухнула без задних ног, а Фюрера ещё тошнило полночи.

В общем, свадьба – праздник для мазохистов. Между прочим, я всегда это подозревала.

***

У Наташи – день рождения; я сшила ей медвежонка из рваного одеяла, и чёрт знает, почему он понравился ей больше нового айфона. Мы сидим на подоконнике, пришиваем ему лапу, которая оторвалась ещё в процессе вручения. На кухне беседуют взрослые.

– А мой опять вчера нажрался…

– А мой зуб сломал. Ладно бы себе, а то однокласснице.

– А мой второй год не даёт отпуска, скотина.

– У моего гастрит.

– У моего двойка по геометрии.

Что я могу сказать на это? Ведь у меня ничего своего нет. Вчера были деньги за очередной слоган, но мы их тут же промотали с мужчиной, который тоже не мой – просто вернулся. Он уходит и возвращается уже восемь лет. Уходит навсегда, а возвращается неожиданно. И это – каждый раз чудо.

Квартиру, где я прожила последние полгода, тоже нельзя считать своей – завтра я переезжаю. Новое жильё подальше от центра, но зачем мне центр? Зато разрешат держать собаку.

– Риточка, я тебя так люблю! – Наташа обвивает пухлыми ручками мою шею.

– Это моя Риточка! – голосит Павлик. – Моя, моя!

И этим нужна собственность. Милые, глупые дети. Чужие дети – я не вправе их учить.

Перед отъездом решаю заглянуть к Янке. Та сидит на корточках перед стиральной машиной и сортирует мужские носки разной степени потёртости, но одинаково унылой расцветки.

– Вот тебе и пятьдесят оттенков серого, – комментирую я. С кухни доносится запах горелого борща. Янка растрёпана и печальна.

– А где Фюрер?

– Да какой он Фюрер, – вздыхает Янка совсем по-бабьи. – Кобель он драный.

Я замечаю, как изменился её взгляд. Усталый взгляд остепенившейся женщины. Или дело не в нём? Но с Янкой определённо что-то не так. И тут я понимаю – синяки сошли.

К чему лишние вопросы? Ясно и так – Янка уже не нуждается в дополнительных стимуляторах. Ей и без того достаточно плохо. А значит – достаточно хорошо.

Девочка Мария решает умереть

Жила-была девочка, звали её Мария, что было очень принципиально; возможно, если бы её звали, скажем, Анжела, Диана или там Сабрина, то и вся её жизнь сложилась бы по-другому, а так, выходит, с самого начала не заладилась. И стартапы у неё не шли, и блог никто не читал, и селфи получались какие-то не такие; немодная была девочка, что уж там.

Но ей, конечно, хотелось быть модной. Поэтому она взялась читать ужасно модную и весьма в её кругах распространённую книгу, которая, между прочим, называлась «Вероника решает умереть». И так эта самая книга её впечатлила, что девочка Мария тоже непременно решила умереть, только для начала посоветовалась с мальчиком Ипполитом.

Мальчик Ипполит был вообще не модный и вместо шедевра про Веронику читал что попадётся – то Гоголя, то Гегеля, а то и вовсе квантовую физику. Но зато ему ужасно нравилась девочка Мария, так нравилась, так нравилась, что он даже начал копить на седьмой айфон; но стипендия у него была маленькая, пока накопишь, того и гляди, выйдет восьмой. Когда девочка Мария узнала о его злоключениях, то потупила глазки и сказала, что ей, в принципе, сойдёт и пятый. Тогда мальчик Ипполит окончательно влюбился в девочку Марию, потому что такую хорошую девочку не очень и сыщешь в меркантильном современном мире; а девочка Мария тоже влюбилась в мальчика Ипполита, потому что он знал слово «меркантильный». Просто так взяла и влюбилась, вовсе даже безо всякого айфона. Немодная была девочка, я и говорю.

Так вот. Мальчик Ипполит сказал по этому поводу, что идея хороша, но над исполнением надо ещё подумать, и что у любого серьёзного мероприятия должна быть репетиция. Даже, например, ЕГЭ бывает пробный, а не то что умереть. Дело-то серьёзное, надо как следует отработать.

Поэтому они решили спрятать девочку Марию в шкаф, а мальчик Ипполит собрал в её комнате всю тусовку и торжественно объявил, что девочка Мария решила умереть. Тусовка захлопала в ладоши, а потом захлюпала носами, осознав происходящее, ведь Мария была, в сущности, неплохая девочка, а так получается, они её довели своими вечными подколами. И вот они хлюпали, хлюпали, причём мальчик Ипполит больше всех старался, а то бы девочка Мария из шкафа не услышала рыданий и расстроилась. В конце концов кто-то даже наложил на грустный рэпчик селфи девочки Марии – вот те самые, неудачные, и все ещё больше разревелись. В общем, вечер явно удался, и понемногу все стали расходиться, а мальчик Ипполит вышел на балкон воздухом подышать, потому что от всех этих рыданий у него страшно разболелась голова; и в комнате остались только две девочки – Кира и Камила, ну если не считать Марию, которая так и сидела в шкафу.

И вот эти две девочки стали обсуждать Ипполита на предмет того, что теперь можно от него избавиться наконец, потому что он какой-то неправильный и вообще никому не нравится, да ещё вдобавок сказал Камиле, что у неё вместо мозгов кусок маргарина; она думала, маргарин – это вроде бриллианта, а оказалось вовсе даже не то; да и сам по себе нехороший мальчик, ну чо ну фу, и кого он лайкает в Инстаграме, стыдно сказать, одну только девочку Марию с её-то паршивыми селфи, и зубы у неё кривые, и брондирование никуда не годится, вообще ужас какой-то, а не брондирование.

Девочке Марии, которая так и сидела в шкафу, было не особенно приятно такое про себя слушать, но ещё неприятнее ей стало, когда они на полном серьёзе стали обсуждать, как наймут киллера и убьют мальчика Ипполита.

Она еле дождалась, пока все разойдутся, и, вне себя от ужаса, рассказала обо всём мальчику Ипполиту. Тот ей, конечно же, не поверил – а вы бы поверили? Это же чушь собачья и бред сивой кобылы. Никому же в голову не придёт вот так взять и заказать человека. Никому, кроме Киры и Камилы.

Девочка Мария, однако же, не унималась, потому что она вообще была упёртая, а тут ещё от всего пережитого с ней случилась прямо-таки настоящая истерика; мальчик Ипполит истерику слушать не стал, а назвал девочку Марию полной дурой (что было очень обидно – зря она, что ли, сидела на диете?), хлопнул дверью и ушёл куда глаза глядят.