Александр Юдин - Гримасы свирепой обезьяны и лукавый джинн Страница 3

– Ну что ты нахохлился, Семеныч? – примирительно сказал Дмитрий. – Кто же отрицает, что кадры – это более чем важно. Но в любом деле важна еще и система, четкая, ясная, гибкая. И соответствующая оснастка, инструментарий. На областном уровне или в государственном масштабе – тем более.

– Ни одна экономическая система, никакая реформа не освобождает от необходимости наживать инфаркт ради дела, – сердито засопел Семеныч. – Любую систему можно вывернуть наизнанку, извратить до неузнаваемости, так что и родная мама, то бишь основатель, не узнает. Для настоящего дела, а не видимости, нужна в первую очередь благонамеренность.

– Благонамеренность… – усмехнулся Пыхтун. – Благими намерениями дорога в ад вымощена.

– Может быть, – сказал Семеныч. – Тем не менее злонамеренность есть злонамеренность, от нее добра ждать не приходится. И не будь благонамеренности – не существовало бы и такого понятия, как рай – совсем не существовало бы. Она, благонамеренность, если хотите, категория и нравственная, и политическая, и экономическая. И не отмахиваться надо бы от нее, как от чего-то несущественного, а холить и лелеять всячески. Да беда в том, что не поддается она статистике, ее не отразишь в отчетах о проделанной работе. Вот и забываем о ней, довольствуемся только клятвенными заверениями неисправимых демагогов.

– Какой пылкий монолог! – съязвил Пыхтун. – А как же наши доморощенные капиталисты карманы себе набивают? По меньшей мере некоторых из них, если не подавляющее большинство, трудно, кажется, заподозрить в благонамеренности

– Так в том-то и заковырка, что они жиреют, а экономика в целом тонет в болоте несуразностей. Потому что без благонамеренности любой хозяин или директор предприятия в условиях, когда целью всякого является только прибыль, а не общественная польза, неминуемо превращается в жулика. Каких систем ни напридумай, а без благонамеренности, без совести, честности далеко не уедешь. Это те самые киты, на которых свет держится, это краеугольные камни и идеологии, и политики, и экономики. И любая мало-мальски путная система ориентирована на них, стимулирует их, пользуется ими. А мы, благодаря нашим самонадеянным либерал-олухам, уткнулись в один угол и токуем, талдычим как заклинанье: рынок, конкуренция, бизнес, прибыль… Слишком много однообразного шума и визга по этому поводу, много лишних децибел. Так и оглушить недолго. Никому, кстати, не приходилось бывать в гвоздильном цехе? Нет? В нашей области таких, кажется, не имеется, это я, когда у брата гостил, заглядывал к нему на метизный завод. Так вот в этом самом гвоздильном цехе, едва переступишь порог, уши закладывает тишина. Звенящая тишина. Понимаете? Лязг от автоматов такой, что уши отказываются его воспринимать и выдают за тишину. Тут ори не ори, хоть пупок надорви, – в двух шагах никто тебя не услышит. Остается единственное средство общения – древний, как мир, язык жестов. Это напоминает мне наше общение с читателями. В оглушительной рыночной тарабарщине тонет живой человеческий голос. И сколько ни гуди мы о повышении конкурентоспособности нашей экономики – она ни на дюйм, ни на копейку не поднимется, если люди не захотят ее поднять. А чтобы они захотели это сделать, нужно думать о том, что в душе у них творится, почаще заглядывать туда с чистыми намерениями.

– Но на дворе уже двадцать первый век, и у нас, кажется, давно не социализм, при котором любой руководитель обязан был заглядывать в души подчиненных, – заметил Пыхтун. – Теперь каждый сам должен заботиться о себе. А у менеджеров в условиях рынка и без того забот хватает.

– Да какие это менеджеры! – возмутился Семеныч. – Это элементарные спекулянты: подешевле купить – подороже продать – вот и все их искусство.

– Какая перепродажа? О чем ты, Семеныч? Продают то, что сами произвели, на своем предприятии. И каждому, естественно, свой продукт хочется продать подороже. Так делают менеджеры во всем мире.

– Если бы они сами производили какие-то товары или создавали предприятия для их производства, тогда они были бы производителями. Но за все годы так называемых реформ никаких более или менее солидных предприятий, как не раз отмечалось в прессе, построено не было. Стало быть, наши скороспелые хозяева и их горе-менеджеры в массе своей владеют чужими предприятиями и пользуются тем, что производят другие – их работники, которым они ни хрена не платят, и заламывают за сделанный чужими руками товар запредельные цены. Так кто же они? Перепродавцы, обыкновенные спекулянты. Абсолютно безответственные. Они предпочитают только выкачивать прибыль из предприятий, доставшихся им задарма в пору ваучерных спекуляций, не заботясь о будущем тех, кто своим трудом создает им прибыль. Эти спекулянты платят им зарплату, которой во многих случаях едва хватает только на то, чтобы выжить. Уж если возомнили себя способными ворочать крупным капиталом, так учились бы у классиков капитализма, у капитанов большого бизнеса, как вести дело. Вот Форд, например…

– Какой еще Форд? Неужели Генри? Тот самый, который был великим спецом по созданию потогонных конвейерных систем? – ядовито осведомился Пыхтун.

– Пацан! Что ты знаешь о Форде? – смерил его презрительным взглядом Семеныч. – Ему, между прочим, принадлежит такая мысль: «Капитал, который постоянно не улучшает повседневных жизненных условий трудящихся и не устанавливает справедливой платы за работу, не выполняет своей важной задачи. Главная цель капитала – не добыть как мо-жно больше денег, а добиться того, чтобы деньги вели к улучшению жизни». Слышал ли ты что-нибудь подобное от кого-нибудь из наших олигархов?

Дмитрий, терпеливо дожидавшийся, когда Семеныч закончит диалог с Пыхтуном о проблемах управления, понял, что тот увлекся, и решил наконец напомнить ему о застывшей шахматной партии:

– Между прочим, Семеныч, ты не решил пока еще одну жгучую проблему: убрать ферзя или пусть его растопчет слон?

– А-а, да, – спохватился Семеныч. Взялся за ферзя, чтобы убрать его из-под нависшей угрозы.

Но в это время тихо задребезжал телефон. Семеныч взял трубку:

– Але… Да, я… Сейчас.

Бросил трубку, сказал Дмитрию:

– Подожди малость. Ответсек вызывает.

Через несколько минут вернулся, смел фигуры с доски.

– Придется доигрывать в другой раз. Шеф сейчас у губернатора и меня туда кличет. Так что раскланиваюсь с вами, джентльмены.

Непростые у него отношения и с шефом, и с губернатором, да и со всеми областными чиновниками. Он свалился в губернские «Ведомости» со столичных высот. Кому-то там пришелся не ко двору и оказался то ли высланным, то ли сбежавшим в провинцию по доброй воле. Подробности этого знал, похоже, только редактор, который работал с ним напрямую, без посредников. Он ценил в Семеныче профессионала и доверял ему больше, чем другим, давал ему возможность разгуляться в публикациях далеко за губернской околицей. Что, впрочем, не мешало редактору нередко отправлять в корзину казавшиеся ему неприемлемо резкими материалы Семеныча. А он, на собственном опыте убедившийся, что Иван Васильевич вовсе не так страшен, как иногда может показаться, наградил его шутливым эпитетом «грозный». Именно потому, что полный тезка известного российского монарха может грозить сотрудникам редакции смертными карами, но практически никогда не использует на полную мощь свой административный ресурс. И с легкой руки Семеныча сотрудники стали часто в разговорах между собой звать шефа Иваном Грозным или Самодержцем.

Семёныч не в духе

…Давно закончилась беседа представителя Роспотребнадзора о качестве продуктов питания в торговой сети области, а конференц-зал все не пустовал: сотрудники редакции, получив обильную пищу для размышлений, все еще обсуждали тревожную тему. Но мало-помалу их интерес перемещался к свежему номеру губернских «Ведомостей»: что там в обзоре у Семеныча?

«Доигрались… – написал он в очередном обзоре «За околицей». – За семь месяцев этого года российский автопром снизил производство легковых машин более чем на 6 процентов. Что неизбежно ведет к массовым увольнениям сотрудников предприятий. «ИжАвто» еще несколько месяцев назад объявил о необходимости почти вдвое сократить численность работников. Горьковский автозавод за последние четыре года уже вдвое снизил количество занятых на производстве «Волги» и «Газели». В связи с резким сокращением пошлин на импортные комплектующие «посыпалось» производство автокомпонентов на российских предприятиях с соответствующими последствиями для численности персонала. Примерно каждого десятого должны сократить на Ярославском шинном заводе, а на Красноярском шинном – без малого половину работников. И это, судя по всему, только «цветочки», впереди гораздо более масштабные увольнения, ибо «процесс пошел». Если учесть, что российский автопром вместе со смежниками – это «глыба» под 14 миллионов работающих, то даже адекватное сокращению сборки легковушек шестипроцентное высвобождение «лишних» составит 840 тысяч.