Сергей Данилов - Сезон нежных чувств Страница 3

Хозяйка отвела в сторону занавеску в грязно-жёлтую полоску и указала на кровать, занимавшую всю каморку. Душный, застоявшийся запах лампадного масла, смешанный с запахом старости, болезни, пахнул на него из темнушки. Разглядев в жёлтом слабом свечении лампочки кучу старых тряпок, сваленных на постели, Юрик инстинктивно отвернулся, как от голого трупа. Кто-то доживал в этом углу остаток лет и, видимо, совсем недавно дожил-таки до самого последнего своего дня.

– Вход совершенно отдельный, печку топить зимой два раза в день – утром и вечером, камелёк маловат, остывает скоро. У тебя вот здесь, в стене, только топка, и одна печная боковина, а вся остальная печь там, у нас, в другой комнате. Уголь в стайке, бесплатно, наберёшь в ведёрко, смочишь немного водицей, пока лучинок нащиплешь с полена и разожжёшь, пусть они разгорятся как следует, тогда только совком накидаешь полведёрка. Сразу всё не вздумай сыпать – затухнет, и не забудь вьюшку открыть на полную. А как разгорится по-настоящему, без дыма, тогда можно добавить остальное… Да, вот так-то. Кажется – простая наука, а поди-ка попробуй, да? Ничего, обвыкнешься, у меня уже сколько жили… Чуть не забыла, заслонка пускай будет открыта до самого конца, пока весь уголь не прогорит, не закрывай, иначе угоришь, здесь пространство-то небольшое, быстро сморит. Ты дома с печкой жил?

– С печкой.

– А чего молчишь, словно воды в рот набрал? Я же тогда всё зря объясняю. Короче говоря, целиком эта отдельная комната идёт за тридцать пять рублей в месяц. Да, так вот ещё забыла сказать. Когда, значит, прогорит весь уголёк, то золу выгребешь в ведро, предварительно накрыв мокрой тряпкой, чтобы не задохнуться, и быстренько на мороз его тащи, на кучу, в снег, на улице, у столба, ну я покажу… Только после этого закрывать вьюшку, не ранее. А если не закроешь, опять же, к утру всё тепло выветрится, так и замерзнуть недолго будет. Из поддувала тоже пепел выгреби, не забудь.

– У нас дома печь дровами топилась. Я с углём дела не имел.

– Дровами, говоришь? Нет, брат, на одних дровах мы сами прогорим, как шведы под Полтавой….

– Ну тогда извините, это мне не подходит.

– Да постой, не торопись. Куда спешишь? Послушай лучше меня, я тебе добра советую. Если найдёшь себе кого, то с двоих только пятьдесят рублей возьму. Разве не выгодно? Сплошная выгода и тебе, и ему.

– Нет, не подходит такой вариант. Я же говорю вам, что дровами топился, а с углём это сплошная морока выходит: ночью уже не выспишься, следить надо, когда всё догорит да когда выгребать. И угореть можно запросто, в два счёта.

– То-то и оно. С углём ухо востро надо держать, с дровами что, а тут – обстоятельства.

– К тому же мне стол для учёбы нужен и свет хороший. Как здесь уроки учить?

Тяжело вздохнув массивной грудью, хозяйка понурилась и замолчала. Студент размеренным шагом направился на выход.

– Пожалуй, сюда надо жить семейных отправлять, на такую кровать, а то на одном электричестве прогоришь, эвона сколько сожгут. А бабке нашей, царствие ей небесное, одного лампадного божия света хватало, – она громко засморкалась.

– До свидания.

– Жалко. Семейные в потёмках ребёнка в два счёта сделают, – продолжала хозяйка, жалуясь Юрику, стоя на пороге домика и опустив бессильно руки по швам, – опять начнутся пелёнки да распашонки, стирка весь день напролёт, парить в тазах, сушить на веревках будут. Значит, сырость пойдет, сгниет избушка за год. Эх, да что же за жизнь за такая? Куда ни кинь – всюду клин.

Бармин брёл по улице, не разбирая дороги. Глубоко внутрь закрался страх, что никогда не найдёт он себе угла в городе Борисове. Что делать? Куда идти? Где сдадут койку за двадцать рублей в месяц? Вот незадача, а! Надо в университет собираться, скоро занятия начинаются. А вечером опять к Лизоньке, людям надоедать? Отчего всё так неудачно складывается?

Возле старинных ворот с огромными столбами, поверху которых шла расписная резьба, курил невысокий паренёк в праздничной белой рубашке с закатанными по локоть рукавами да чёрных брюках. Одна тяжеленная створка ворот, так же как и столбы, усеянная росписью по дереву, косо висела на одной петле, другая и вовсе лежала в стороне от ворот, приставленная к забору в забытьи лет двадцать, если не больше, успев обрасти со всех сторон прутьями тополей-сеянцев. Двухэтажный бревенчатый дом с узорными наличниками на окнах хранил стройность осанки, даже известное изящество, особенно в той плавной линии, по которой навес над парадным крыльцом переходил в балкончик второго этажа. Просто дух захватывает от восхищения при виде такого изящного балкончика, сделанного как резная игрушка-башенка.

Возле дома на раскладных стульчиках располагались дети с небольшими планшетами, рисуя сей чудесный балкончик. Очевидно, художественная школа проводит сегодня здесь свои занятия. Семь девочек и один мальчик. Рисунок с натуры. Графика простым карандашом. У некоторых получается очень хорошо. «Попробую спросить, – решил Бармин. – По морде же не набьют?» И подошел к парню, курившему с рассеянным видом у воротного столба.

– Здравствуйте. Вы не в курсе, тут на квартиру никто не пускает… случаем?

Паренек от неожиданного вопроса вздрогнул и качнулся, будто его крепко ударили по голове, после чего ошарашенно воззрил на Бармина. Вдруг глаза его оживились:

– Пускают. Мы пускаем, – вынул изо рта сантиметровый окурок, с сожалением глянул на него, отбросил в кусты молодой тополиной поросли, среди которой догнивали заживо створка ворот. – Идём.

Радостно воспрянув к жизни, Юрик заторопился вслед за нарядным пареньком по ступеням уличного крыльца, они вошли в огромную дверь, расписанную деревянными узорами, такими же точно, как и весь дом, и стали подниматься по широкой лестнице с толстенными перилами, которые сильно раскачивались от малейшего к ним прикосновения руки, будто и он, бездомный студент второго курса Бармин, и прыгающий впереди будущий хозяин в дрезину пьяные. На площадке меж этажами сидели друг напротив друга два кота с дико блестящими в полутьме глазами. Меж них на полу валялся обрывок газеты, оброненный с чьего-то мусорного ведра с пахучими селёдочными остатками.

– Брысь отседова! – гаркнул паренёк так лихо, что Юрик вздрогнул.

Однако коты и не думали пугаться, тем более отступать и драпать, ничего подобного, они разом подскочили, выгнули тощие хребты, задрали хвосты, изготовившись к бою за селёдочную голову и хорошо обсосанный скелет. Паренёк отчего-то обрадовался, врезал себя по колену, будто собираясь тут же, на хлипкой площадке с прогибающимися половицами, пуститься плясать вприсядку.

– Смотри, какие кошары боевые у нас здесь! – восхитился он. – Аж вздыбились! Вот бы сейчас граблями их причесать! – И радостно засмеялся шутке.

Благополучно заскочив на второй этаж, они оказались в длинном, узком коридоре, плотно заставленном вещами, затем в комнате, где за большим столом гуляла компания, столь же многочисленная, как и их студенческая группа. Проигрыватель сладострастно выводил «Отель Калифорния». Сидевшие за столом молча наблюдали, как крепкоплечий битюг, в белой тенниске, со спутанной копной волос на голове, держал пустую, уже перевернутую бутылку над рюмкой, цедя из неё последние капли водки.

– Двадцать одна… двадцать две…

– Нет, сорока не будет…

– Будет, – уверенно произнес битюг и, поднатужившись, ещё сильнее сжал бутылку лапой, так что горы мускулов задвигались на спине под тенниской.

– Я тут жильца надыбал, – сказал шедший впереди Юрика паренек, однако никто не обратил на его слова ни малейшего внимания. Только битюг, махнув чёлкой и тоже не отрывая взгляда от горлышка, недовольно спросил:

– Какого, к черту, живца опять?

– За тридцать пять рублей сдадим крайнюю коптёрку.

В один момент комната расцвела множеством улыбок, все воззрили на Бармина, как на грядущего спасителя человечества, с радостно-недоверчивым выражением: неужели долгожданный мессия снизошел-таки на землю?

– Ну так веди его скорее, показывай жилплощадь, за чем дело стало?

– Пошли посмотрим, – сказал парень Бармину. – Ты из каких будешь?

– Студент, в университете учусь.

– А…

Они снова углубились в какие-то печные закоулки, по узкому коридорчику протиснулись в комнату с одним приоткрытым оконцем, выходящим на улицу, по которой он только что шёл в совершенно безнадёжном состоянии. Теперь робкая надежда теплилась в груди. С удивлением Юрик осознал, что находится сейчас внутри того самого прелестного балкончика, которым восхищался, задрав голову, проходя по тротуару, и который снизу рисуют дети. Несомненно, тот самый, только изнутри. Следом за ними в комнату просунулись с радостным видом, подмигивая и икая, сразу две любопытствующие пьяные физиономии: