Татьяна Батенёва - Внучка, Жук и Марианна (сборник) Страница 3

Она попыталась представить Веронику плачущей, растерянной, обиженной – ничего не выходило. Победительная улыбка, уверенность, цепкий взгляд – Катя всегда завидовала таким женщинам, но понимала, что ей этого не дано. Она не умела нравиться, показывать себя в выгодном свете, демонстрировать свои таланты. Алешка и разглядел-то ее как-то случайно – сам говорил, на экзамене по физике. Она отвечала нестандартно, свободно, так, что ее слушали не только члены приемной комиссии, но и трепещущие за своими столами абитуриенты. Она и чувствовала себя свободно – любимый репетитор Алексей Андреевич сумел передать ей не только умение решать задачки и запоминать формулы. Он сам был влюблен в физику и прививал эту любовь школярам, которые готовы были слушать… Но после экзамена Катя снова превратилась в тихую мышку со светло-русой косой, завязанной простой лентой.

И когда Алексей подошел к ней после, предложил погулять по Ленгорам, сначала отнекивалась. Она просто тогда напугалась – высокий, красивый, с длинными вьющимися волосами парень, с которым она и не знала, о чем говорить… Но потом все оказалось легко и просто. Он вообще оказался легким, Алешка, легким и талантливым во всем. И когда после матмеха вдруг загорелся компьютерным дизайном, и когда решил, что самое перспективное дело сейчас – реклама, и легко перешел в крупное рекламное агентство Петербурга, и ее перетащил за собой… Да, было время, когда он ни на день не мог с ней расстаться. И вот оно прошло…

Мысли ее разрывались между надоевшими воспоминаниями и тревогой за бабушку… Два с половиной часа в электричке Катя едва выдержала, ежеминутно поглядывая на часы. Сидящий напротив не слишком трезвый мужик все пытался заговорить с ней. Но она отделывалась односложными ответами, так что в конце концов он обиделся и захрапел, привалившись к окну.

Знакомую дорогу от станции она пролетела в десять минут, хотя обычно шла дольше, наслаждаясь парным деревенским воздухом, запахом листвы яблонь и вишен, тянущих к ней листья сквозь заборы, наивным вьюнком, заплетавшим придорожные сорняки. Сейчас ей было не до пасторальных картин, почти задыхаясь, Катя вбежала в старенькую калитку.

Дверь в дом была распахнута настежь, в проеме колыхалась тюлевая занавеска. Из-под крылечка, потягиваясь, вылез Жук, брехнул для порядка, но тут же узнал, подбежал, норовя облапить и поцеловать.

– Здравствуй, здравствуй, Жучок, я тоже рада! – Катя потрепала пыльный загривок. – Где бабушка?

– Бабушка дома, лежит, наверное, – пригорюнился Жук. – Все болеет.

Мимо занавески из двери скользнула Марианна, посмотрела зеленым глазом на приезжую, принялась тщательно причесываться.

– И ты тут, Мурочка! Привет! – Катя поднялась на крылечко, вытянув шею, заглянула в дом. – Бабуля, ты где? Я приехала!

Марианна не удостоила вниманием очередную фамильярность, но все же не усидела, протекла в дом вслед за Катей.

Шторы оказались задернуты, со свету в доме было темновато, и Катя не сразу разглядела на кровати бабушку, укутанную в одеяло и укрытую сверху теплым платком. Седая голова, бледное сморщенное лицо почти не выделялись на белой наволочке.

– Катюша, внученька, приехала все-таки, – прошелестела бабушка. – Ну, обними меня…

Катя подошла, обхватила невесомое облачко, в которое превратилась бабушка.

– Ты что же, не ешь совсем, да? – сдерживая слезы, сказала она сердито. – Я вот тебя буду ругать, разве так можно?

– Не шуми, я ем, ем, – слабо улыбнулась бабушка. – Только не в коня теперь корм…

– Ничего она не ест, – наябедничала Марианна. – Молока попьет, и все. А суп только нам с Жуком варит.

Она неслышно вспрыгнула на постель, плюхнулась на ноги бабушки, занимая свое законное место и намекая Кате, кто в доме хозяйка. Но Кате было не до выяснения отношений, она старалась не заплакать, потому что видела: бабушка в телеграмме ничего не преувеличила. Жизни в ней и впрямь осталось чуть-чуть.

– Знаешь что, я сейчас чаю свежего заварю, будем чай с сушками пить, я привезла, и заварки хорошей, – весело проговорила она. – И пряники твои любимые, мятные. И я тебе все-все расскажу… Ты встанешь или сюда принести?

– Встану-встану, – грустно усмехнулась бабушка. – Я встаю, ты не бойся, это я так, полежать решила после обеда.

Сил у бабушки хватило на две чашки чаю и полчаса разговора. Она виновато покачала головой: «Пойду лягу, устала…» Катя проводила ее в постель, подоткнула одеяло, подождала, пока бабушка уснула – дыхания было совсем не слышно. Потом убежала в сад и долго, отчаянно плакала, подвывая и сморкаясь.

Бабушку она помнила столько, сколько саму себя. Маленькой жила у нее по полгода, когда мама и отец уезжали в экспедиции. Бабушка читала ей сказки, рисовала кукол, которых можно было вырезать из картона и потом придумывать им разные бумажные наряды. Бабушка мастерила ей карнавальные костюмы на елку, выслушивала школьные новости, помогала разобраться в сложных взаимоотношениях с одноклассниками и учителями. И первые советы о том, как вести себя с мальчиками, ей тоже давала не мама, а бабушка…

Бабушка сохранила совершенно семейное, родственное отношение к классикам литературы. Когда Катя стала большая и умная, она хихикала над тем, как самозабвенно бабушка любила Пушкина и гордилась им, будто он был ее лучшим учеником. Лермонтова она жалела за печальное детство и несносный характер. Перед Толстым благоговела, как перед иконой, а Достоевского побаивалась и говорила о нем шепотом. Чехова обожала восторженно, до боли душевной, и словно чувствовала себя виноватой, что такой короткой и грустной была его жизнь…

По-своему она относилась и к другим писателям, которых не было в школьной программе. Благодаря ей Катя перечитала Лескова и Соколова-Микитова, Гиляровского и Пришвина и классических европейцев – Шекспира, Диккенса, Гюго, Бальзака, Мериме, Золя, Голсуорси, Теккерея… Собрания сочинений в бабушкиных книжных шкафах, которые та собирала всю жизнь, были для нее знакомыми, как родная улица.

Прожив огромную часть своей жизни – да почти всю жизнь – с дедом, бабушка тяжело пережила его смерть, но все же справилась, устояла. Катя знала, что этот брак не был простым – дедушка, красавец и музыкант, в молодые годы очень нравился женщинам. Наверное, были у него и романы на стороне, во всяком случае, однажды в чулане она нашла старый портфель, битком набитый письмами к нему.

Прочитав из острого любопытства одно, в котором неизвестная женщина изливала свою любовь и тоску, Катя долго сидела в чулане ошарашенная. Хотелось прочесть и остальные, но она не решилась. Щеки горели, она и представить не могла, что ее седой, благообразный и молчаливый дед, часами игравший сложные пьесы на аккордеоне, был когда-то объектом пламенной любви. Она не стала даже разбирать надписи на конвертах, хотя почерки там были явно разные. Запихала рассыпавшиеся пожелтевшие листочки в портфель и засунула его на самую верхнюю полку. И с того дня стала совсем по-другому смотреть и на деда, и на бабушку…

И вот теперь бабуля, последний близкий, родной ей человек, уходит. Ощущение сиротства прижало, повисло на плечах. Как-то сразу обессилев, она посидела на траве, потом встала, отряхнулась. В зарослях мелькнул пушистый хвост Марианны. Удивительная все-таки у бабушки кошка – всегда оказывается там, где происходят основные события.

Катя побрела в дом. Разобрала сумку, повесила вещи в шкаф.

– Катюша, – тихонько позвала бабушка, – подойди. У нас в ванной нагреватель барахлит, воду не греет. Ты сходи к соседу, Николаю Петровичу, скажи, я просила зайти посмотреть. А то тебе с дороги и не помыться…

– Это какой же Николай Петрович? – преувеличенно бодро спросила Катя. – Тети Галин муж, что ли?

– Да что ты, – слабенько захихикала бабушка. – Галин Колька не Петрович, а Никифорович, и в электричестве разбирается, как я в космических кораблях. Николай Петрович – это внук бабы Зины Савостьяновой. Баба Зина-то в прошлом году умерла, а он приехал и живет тут, дом новый строит. Он военный бывший, в технике хорошо разбирается. Холодильник мне починил… Сходи попроси его, он не откажет.

Бабушка устала, произнеся такую длинную речь, откинулась на подушки. Но Кате показалось, что она и разговаривает, и смеется явно бодрее, чем до сна. А может быть, ничего, поднимется еще, с новой надеждой подумала Катя. Она переоделась, пригладила волосы щеткой и пошла к неказистому домику бабы Зины.

– Есть кто живой? – неуверенно спросила Катя, войдя во двор. Окна в домике были распахнуты, большой, страшный даже на вид пес валялся в большом сетчатом вольере. Он открыл один глаз, гулко гавкнул на Катю, но быстро осекся и снова уложил тяжелую башку на лапы.

Катя боязливо обошла вольер, завернула за дом. Увидела котлован с залитым бетонным фундаментом, из которого торчали прутья арматуры. В котловане ковырялся в каком-то механизме здоровенный мужик, голый по пояс. Спина странно блестела какими-то полосами. Подойдя ближе, Катя разглядела на ней грубые, кое-как заросшие блестящей светлой кожей рубцы. Там, где рубцов не было, спина была загорелой, оттого и казалась полосатой.