Виктор Смоктий - Ядерный рэп, или Сақтан поездың Страница 3

– Отставить! Поясняю: конечно, штакетиной невозможно проломить голову в зимней шапке, но в этой штакетине был гвоздь!

Это объяснение моментально примирило всех спорящих, а новобранцы узнали, что в самоволку уйти здесь просто, выпивку достать можно, где-то здесь рядом есть женское общежитие, и все может кончиться благополучно, если не хватать первую попавшуюся штакетину с гвоздем.

Всюду – жизнь.В предпоследней войне из-за женщиныРазвевающимся ножомБыл один человек покалечен,Неизвестный ни до, ни потом.

Он ругался, от ран кончаясь,Но, отталкивая врачей,Все смотрел, как вдали качалисьПары созревавших щей.

Я попал в роту «засовцев», операторов засекречивающих устройств, превращающих человеческую речь в голубиное воркование. Через три месяца учебы я должен был работать на этом аппарате, напоминающем пишущую машинку, со скоростью 120 знаков в минуту. У меня был потом, на гражданке, начальник, который в армии был сержантом учебной роты, готовившей «засовцев», только в Харькове. Так вот, особо важные бумаге по работе он печатал сам, и все машбюро сбегалось посмотреть, как легко, с какой скоростью и артистизмом он это делает. Он читал страницу и печатал, не глядя на клавиатуру, всеми десятью пальцами. На всю печать он тратил ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы прочесть текст. И я мог бы стать таким сверхчеловеком, но фатум, фортуна, жребий, карта, фишка, рука провидения и десница рока, – все вместе поднатужились и перевели уже начинавшую ржаветь стрелку на линии моей судьбы.

После принятия присяги, где-то на пятый день занятий по специальности, во время перерыва я пошел в читальный зал, где были довольно свежие подшивки журналов. Я листал «Советский экран», когда в зал вбежал мой земляк, мой однокашник по техникуму, служивший со мной в одном взводе, Боря Грушевин и стал тянуть меня к выходу.

– Что случилось? – спросил я, испугавшись, что, может быть, из дома пришла какая-нибудь плохая весть.

– Там пришел «покупатель», – не разжимая губ, прошипел он.

– А я здесь при чем?

– Ты же сам говорил, что хочешь остаться здесь, на полигоне.

Я действительно это говорил. Мне не нравилось, что в ШМС все делается по команде и строем. Где-то я это уже видел. У психиатров это навязчивое ощущение называется дежавю. Потом, когда увидел на плацу портреты героев войны, вспомнил, где это было – в пионерском лагере, там тоже вокруг стадиона стояли портреты героев войны, только юных диверсантов и подпольщиков. А потом, когда я уже служил на площадке «Г», к нам в команду вернулся дослуживать один парень из дисбата. «Там то же самое», – сказал он, когда я поделился с ним этим наблюдением. Конечно, это большая роскошь – служить в армии и не ходить строем, но помечтать-то можно, тем более, что я видел, марширует только ШМС, остальные заняты какими-то другими делами, полигон все-таки.

Кроме того, после окончания ШМС нас должны были еще куда-то послать, а здесь я уже начал привыкать, и вечером, когда наши занятия кончались, и мы строились на улице, чтобы идти на ужин, с городского катка, как во Фрязино, доносилась музыка и девичьи голоса.

Когда мы с Грушевиным подошли к дверям нашей учебной аудитории, то увидели человек десять, окруживших высокого богатырского вида старлея.

– Вот он, – сказал кто-то, и я оказался перед офицером-«покупателем». Это был не первый случай переманивания из нашей ШМС в местные службы, но наши ребята шли на это неохотно, опасаясь стариковского гнета, от которого в ШМС были защищены, поэтому капитан, приглашая меня, постарался придать этому моменту некоторую торжественность.

– Вы любите радио? – спросил он меня, как в фильме «Старшая сестра» спрашивает актриса Доронина – «Вы любите театр?».

– Я без ума от него, – ответил я, не удержавшись, так же фальшиво.

– А вы хотели бы работать на метеостанции?

– Да он радиолокационный факультет закончил, – вступились за меня оскорбленные никчемностью предложения товарищи.

– Вы, наверное, представляете себе метеостанцию по старинке, как деревянную будочку с термометром, а наша метеостанция – это подразделение, вооруженное современнейшим оборудованием. Хотели бы вы стать командиром радиолокационной станции? – старлей одним махом разметал ряды моих защитников.

Я посмотрел на своих техникумовских и боевых друзей, и мне показалось, что между нами уже пробежала какая-то отделяющая нас трещинка. Я уже почувствовал себя отдельно от них:

– Согласен, – сказал решительно я, – заявление надо писать?

– Нет, просто назовите свою фамилию.

– Смоктий, рядовой, 3-я рота

– Это я знаю, – небрежно бросил старлей.

– Вить, скажи и за меня, – прошептал Боря Грушевин.

– Товарищ старший лейтенант, а вам не нужен еще один специалист того же профиля, выпускник техникума? – спросил я уже почти панибратски.

– Посмотрим, – уже вполне обыденно сказал капитан. – Фамилия?

– Рядовой Грушевин, – рявкнул Боря, как будто он стоял в строю лейб-гусар, а перед ним был Император Павел.

Старший лейтенант удивленно повел бровью, но, как оказалось потом, подобные аттракционы он любил.

– Зря ты за Грушевина хлопотал, – сказал мне вечером парень, который учился с ним в одной группе.

– А что, большое говно?

– Сам посмотришь, – не стал он вдаваться в подробности.

Настроение от того, что я, выручая товарища, свалял дурака, было скверное, но вдруг мне в голову пришла мысль, что я все равно сделал ход в правильном направлении, ведь не зря же мне вдогонку послан такой, как Боря Грушевин. В природе должно сохраняться равновесие везения и невезения.

Новая жизнь

Новости дня:

1967.03.02 Проходит 9-я церемония вручения «Грэмми». Запись года: Фрэнк Синатра (Frank Sinatra) – «Strangers in the Night» из альбома «Sinatra, a Man and His Music». В числе номинантов были Джон Леннон и Пол Маккартни с песней «Michelle».

1967.03.06 Светлана Аллилуева, дочь Сталина, обратилась в американское посольство в Дели с просьбой предоставить ей политическое убежище.

На следующий день за мной явился каптёрщик третьей команды инженерной группы испытательного полигона Полыгалов, бойкий разговорчивый малый с ухватками современного менеджера. Он моментально выправил аттестат, сказал, что я имею право взять с собой (это был последний шанс спасти отцовское пальто, но я предательски даже не вспомнил про него), и я вышел из казармы ШМС свободным человеком. Я это почувствовал по взглядам, которыми меня провожали земляки.

Проходя мимо солдатского кафе, я угостил Полыгалова чаем с пирожным и затарился двумя пачками сигарет «Стюардесса». Все это время Полыгалов рассказывал мне о том, что такое метеотделение. «Третья команда, а не рота, – уточнил он, – это главное подразделение испытательного полигона, многие солдаты которого работают (меня очень порадовало это слово) в исследовательском центре за пределами военного городка, поэтому у них двойное подчинение – в казарме одни офицеры – старлеи и капитаны, а на работе другие – майоры и полковники. У многих солдат допуск такого уровня, что и не всякий офицер из третьей команды туда попадет».

Казарма третьей команды размещалась в двухэтажном насыпном бараке, но он был более обжитой и уютный, чем кирпичные блоки ШМС, забитые внутри под завязку двухэтажными железными кроватями, застеленными так, как будто на них никто никогда и не ложился. Здесь кровати были похуже, некоторые заметно продавленные, застеленные аккуратно, но без армейского психоза. Оказывается, во время подготовки к взрыву, «работе», как здесь говорят, состав команды сильно меняется, увеличивается или уменьшается за счет командируемых в степь, поэтому количество коек не совпадает с личным составом. В углу казармы был оборудован уголок культуриста с разными самодельными снарядами, изготовленными из свинцовых кирпичей и блинов разных размеров, которые насаживались на гриф тяжелоатлетической штанги. Над всем этим висел плакат, посвященный 20-летию Победы над немецко-фашистскими войсками. Полыгалов приподнял край плаката, и под ним я увидел вырезанные страницы из журнала американских культуристов «Muscle builder», обложки польских, венгерских, югославских журналов со звездами бодибилдинга – «Белым бомбардировщиком» Дэйвом Дрейпером, Гарольдом Пулом, симпатягой Дэном Ларри, «Звездой звезд» Фрэнком Зейном и еще десятком улыбающихся крепышей.

И таких же крепышей я увидел в каптерке старшины Ширкунова, но не на плакатиках, а вживую: все «старики», а их там было человек шесть, еле помещались в не тесном в общем-то помещении из-за своих бицепсов, трицепсов и дельтовидных мышц, отчего казалось, что именно здесь находится международный Центр здорового тела. Это были заслуженные матерые старики 44 и даже 43 года рождения, переслуживавшие уже почти по полгода.