Мария Метлицкая - Дневник свекрови Страница 30

– Так! Во-первых, меня все устраивает. Всё! – повторил он угрожающе. – Во-вторых. Спасибо за совет про домработницу. Сам не догадался, дурак. В-третьих. Обрати внимание на свою дочь. И откорректируй то, что не удалось воспитать. И в-четвертых. Критику в адрес своей жены не приемлю и не потерплю. Потому, что ее люблю. И потому, что, опять же, меня все устраивает.

И напоследок невежливо посоветовал маме и сестрице «наконец заняться каким-нибудь делом».

И еще попросил не заваливаться к ним в гости без звонка. Потому что «не все маются от безделья. Некоторые занимаются делом».

После этого спича он положил трубку. Довольно резко, надо сказать.

Виолетта Константиновна все поняла. Здраво решила больше не нарываться. Поняла, что разговаривать «с этим влюбленным подкаблучником» нет никакого смысла.

Раздрай в семье не нужен. Значит, придется смириться. Другого выхода нет. Потерять статус благополучной семьи нельзя. Нельзя доставлять подружкам подобную радость.

Конечно, она позвонила дочери. Конечно, поплакала и поплакалась. Дочь ее поддержала и пожалела. Подтвердила, что брат – кретин и половая тряпка. Добавила, что «всего еще нахлебается полной ложкой». Половником даже. Вспомнила, что в ванной видела кремы «Сислей». Ну, не фига же себе!

Скорбно добавила, что она себе такого позволить не может.

Что, впрочем, не было правдой.

Потом сказала, что к этой суке она больше ни ногой.

Мать ей ответила, что все надо терпеть. Ради сына и брата.

Дальше они долго утешали друг друга и сетовали на то, что «сын – отрезанный ломоть» и «что ночная кукушка дневную перекукует». Немного успокоившись, обсудили планы на завтра. Их, как всегда, было море.

Такие вот дела. Две Юлечки. Теща и свекровь. Дочь и сын. Невестка и зять. Два взгляда на одни и те же обстоятельства.

Данька в полном отрыве. К нам заходит только поесть. Глаза ошалелые. Может, он эротоман? Только не тайный, как в знаменитом и всеми любимом фильме, а явный?

Короче, раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять!

Со съемной квартиры съезжать не собирается. Говорит, что в состоянии оплачивать ее сам. Ничего себе! Свил гнездо разврата! Не бывать этому. Пусть живет с нами. И со своим сыном, между прочим! Хорошо все, блин, устроились! Родители, мать их…

У Ивасюков дела хуже некуда. Валерий Петрович не разговаривает. Мычит. Рука и нога не работают. Все время плачет. Зоя совсем измучилась. Просто падает с ног. Бедные, бедные Ивасюки! Их прелестная дочурка звонит раз от разу. Про их беду, разумеется, знает. В Москву не торопится. Видимо, еще недостаточно загорела.

Мне их очень жаль, но я, к сожалению, им не помощник. У меня Илюша, и я тоже падаю с ног. Возраст есть возраст. Недаром репродуктивные возможности у женщин весьма ограничены. Природа мудра. Днем я еще держусь. Если бы высыпаться ночью, то я бы была еще вполне. Но у Илюши режутся зубки. И спать он не желает.

Муж смотрит на меня почти со слезами. Ему меня бесконечно жаль. Однажды он слышит, как я рыдаю в ванной. От усталости. И он твердо объявляет, что надо что-то делать. А решение, собственно, лежит на поверхности – надо найти няню. Помощницу. Конечно, вопрос в деньгах тоже. Муж разговаривает с сыном, закрывшись на кухне. Разговор я не слышу. Только интонацию. На следующий день наш красавец является домой. С вещичками. С квартиры он съехал. И мы начинаем поиски Мэри Поппинс.

Судьба ко мне благосклонна. Видимо, ей меня очень жаль. И она посылает мне Валечку.

Валечку я увидела во дворе, гуляя с Илюшей. Из подъезда соседнего дома вышла высокая и худая женщина. На руках у нее было что-то, завернутое в одеяло. Я подумала, что это больной ребенок. Женщина осторожно и бережно несла свою ношу. Подошла к скамейке и развернула одеяло. Долго усаживала «кого-то». Тщательно укутывала ноги, что-то поправляла и расправляла. Видно мне было плохо. Подойти неловко.

На следующий день история повторилась. Я сидела на соседней лавочке. И тут я увидела, что в одеяло завернут не ребенок, а крохотная, как гномик, старушка. Женщина устроила ее поудобней и взглянула на меня. Я ей кивнула. Она подошла и, сильно смущаясь, спросила, буду ли я на улице еще минут пятнадцать. Я сказала, что еще полчаса наверняка. Она спросила, не пригляжу ли я за бабулей. Так, глазами. А она сбегает в булочную. Я, разумеется, согласилась и пересела на лавочку с бабушкой. Женщина побежала в магазин. Я крикнула ей, чтобы она не спешила. Я посмотрела на старушку и поняла, что она слепая. Ярко, не по-зимнему, светило солнце. Так иногда бывает в январе. Бабуля не жмурилась. На ее лице блуждала мягкая улыбка. Я о чем-то ее спросила. Она вполне разумно ответила. Мы разговорились. Бабушка сказала, что живет с дочкой, Валюшей. Что они одни на белом свете. Что ослепла она десять лет назад после неудачной операции. Что в этом году ей исполнится девяносто пять лет и что ей очень жалко дочку, которая с ней так мучается. Потому что бабуля не ходит уже давно. Валюша носит ее на руках в туалет и в ванную.

Вернулась запыхавшаяся Валюша. Горячо меня благодарила. Села рядом, и мы проговорили еще полтора часа. С тех пор началась наша дружба. Мы рассказали друг другу про себя все. Или – почти все. То, что посчитали нужным. И Валечка сама предложила мне помощь. Договорились, что она будет гулять с Илюшей. Два часа утром и два вечером. Господи, за это время я могу переделать кучу дел! Сбегать в парикмахерскую. В магазин. Съездить к маме. Сварить обед. Убраться в доме. Наконец, поспать! Это было абсолютным счастьем!

Валечка честно сказала, что в деньгах она очень нуждается, живут они на две пенсии и половину денег платят за квартиру. А еще отсылают маминой сестре в деревню, которая когда-то их спасала от голода. Извинилась, что не может гулять бесплатно, и что ей крайне стыдно за это и неудобно.

Как будто я бы пошла на то, чтобы пользоваться ее услугами на дармовщину! Цену она назвала копеечную, половину от того, что берут другие. Еще она добавила, что может отпускать нас вечерами, если понадобится, в гости или в кино. Я сказала ей, что летом можно поехать всем составом на дачу – мы и Валечка с мамой. Все будут на воздухе, и нам вдвоем будет легче. Валечка растрогалась до слез.

Каждый день Валечка пекла. Пироги и пирожки. Говорила, что тесто ее слушается и что выпечка очень выручает – дешево и сытно. И еще очень вкусно. Она рассказала, что мама ничего не хочет есть, кроме сладкого. Сластеной была всю жизнь, а наесться досыта не могла, такая была бедность. Хватало только на хлеб и дешевую рыбу. Карамельки – самые дешевые – покупались только к праздникам. Карамельки и бутылка кагору – тоже сладкого, как известно. Мама рассасывала конфету и жмурилась от удовольствия. Хорошо, что в те нищие годы помогала сестра, та, которая деревенская. Присылала фасоль, горох, лук, картошку, сушеные грибы. Мария Тимофеевна, Валечкина мама, варила густую похлебку – горох, фасоль, грибы, самую дешевую перловую крупу. Побольше картошки и моркови. Чтобы было сытнее.

А сейчас дочка печет пироги с вареньем, тортики со сгущенкой. Мария Тимофеевна обожает варенье – две кружки чаю и баночка варенья. А фрукты сейчас не копеечные. Варенья Валечка варит на всю зиму и весну, осень и лето. На весь год – литров тридцать. Бабуля еще очень любит мед, но мед ныне удовольствие не из дешевых.

Я поехала на ярмарку в Манеж и купила две трехлитровые банки меда. Валечка расплакалась. В тот же вечер она принесла пирожки. Целую миску. Правда – какое-то чудо. Тают во рту. Мы смолотили эту самую миску за один вечер.

Потом наглец Данька все время спрашивал, когда тетя Валя еще напечет. Можно подумать, заслужил. Детка малая!

Валечка была крепкая, жилистая. В ней чувствовалась здоровая деревенская сила. Руки большие, пальцы длинные и сильные. Ноги как у молодой женщины – без выступающих вен и целлюлита. Лицо хорошее – правильные, строгие черты. Не яркое, но очень благородное. Совершенно никакой простоты – тонкий нос, красивые, широкие брови, большие глаза. Только краски на лице поблекшие, выцветшие. Ни грамма косметики, седина, старческий пучок на затылке.

Валечка показала семейные фотографии – все красавицы, глаз не оторвать. И Мария Тимофеевна, и ее сестра Аннушка. Та, что присылала посылки. И мать обеих сестер. И тетки, и бабки. Просто иконописные лица. Я шумно восторгалась, а Валечка вздыхала и грустно улыбалась.

– А толку? – глядя на очередное фото, сказала она. – Все красавицы, да. Из соседних сел сватались. Знали, что у Юрьевых все девки как на подбор. А вот счастливой – ни одной. У кого муж пил, кого бил. У кого – и то и другое. У кого погиб. На войне или в лагерях. Теткин муж утонул в болоте. Мой отец заблудился на охоте и замерз в лесу. Такие вот судьбы. А еще – нужда, нужда. И беспросветная, тяжелая работа всю жизнь.

Мария Тимофеевна приехала в Москву с пятилетней Валечкой. Хотела для дочки городской жизни, той, что полегче. Мечтала, чтобы дочка получила образование, профессию. Сама устроилась дворником. Дали служебную комнату в полуподвале, дворницкую. Там же и лопаты, и метла. «В сенях». Газа не было. Готовили на керогазе. Отапливались «буржуйкой». В туалет ходили в ведро. И это – в центре Москвы. Целый день на улице. Летом неплохо. А зимой? Особенно снежной? Валечка говорила, что больше всего на свете она боялась снегопада. Утром тревожно смотрела в окно – не намело ли? Если намело, помогала матери. Одной ей было не справиться. Через пятнадцать лет дали однокомнатную квартиру на первом этаже. С горячей водой и газом. С теплым туалетом. Какое же это было счастье!