Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 14–26 Страница 30

– Эта доктор у вас работает. Так что она всё и про всех знает! – сказала перепуганная беременная на сносях. – Если бы я раньше это прочитала – никогда бы с вашим родильным домом контракт не подписала! Он же специально детей убивает!

– Во-первых, он не убивает, а наоборот – спасает. Во-вторых, нельзя верить каждой чуши. Мало ли что на заборе написано! В-третьих, откуда вы знаете, что этот… этот тыдыбыр работает в нашем родильном доме?

– А вот и фотография есть! – девочка, пробежавшись пальчиками по планшету, показала Настеньку Разову, сосредоточенно пялющуюся в операционную рану. Помнится, тогда ей разрешили постоять на операции третьей, подержать надлобковое зеркало. – У неё очень много тут было фотографий. Я её давно зафрендила, хорошо пишет. Но сейчас она блог удалила, чтобы на неё не было гонений. Она отличный специалист! Я её тут видела. Жаль, раньше не знала, что она тут работает – я бы с ней договорилась на роды. И не знала, что тут работает этот убийца Ельский. Тогда бы я вообще сюда не пришла! Вот! – не совсем последовательной, но весьма решительной тирадой разразилась беременная.

Доктор вышел из палаты и пошёл сразу к начмеду.

Панин так вздул Анастасию Евгеньевну Разову, что у той навсегда отпала охота хоть что-нибудь хоть на каких-нибудь сетевых заборах писать. Пригрозил увольнением.

Как ни странно, самого Ельского заметка в «Комсомольской зорьке» только рассмешила. Он мрачно заухал – что в его исполнении означало жизнерадостный весёлый смех и, наконец успокоившись, спросил у Панина:

– Так, а кто это? Ну, вот этот тыдыбыр?

– В отделении патологии молоденькая ординатор. Блондиночка такая толстенькая, кучерявая.

Вот так вот Настенька Разова, ранее именовавшаяся между акушерками Пушистиком из-за действительно богатой блондинистой пружинной шевелюры, стала окончательным и бесповоротным Тыдыбыром. Для всех. Она не обижалась, когда из родзала звонили и говорили:

– Передайте Тыдыбыру, что уже подняли женщину с ЭКО-тройней. Она хотела присутствовать на операции.

Или когда старая манипуляционная акушерка говорила ей:

– Тыдыбыр, чего-то много фолликулина бабе вкатываем. Ты дозу согласовала с заведующим?

Или когда старшая отделения кричала из кабинета на весь этаж:

– Тыдыбыр, зайдите ко мне, ознакомьтесь с графиком дежурств!

Блог после той истории она долго не заводила. Целый год. Затем зарегистрировалась на мейлру под ником Анастасия Тыдыбыровна и начала постить котиков…

Честно говоря, Мальцева не раз и не два говорила ныне уже покойному Вовке, что с удовольствием бы махнулась с ним. Ему – его Светлану Борисовну, а ей в отделение – исполнительного, весёлого, добродушного, хотя и несколько глуповато-мечтательного Тыдыбыра. Да чего уж там – ротировать так ротировать! – Засоскину, Зада и Тыдыбыра вкупе с Андриевичем-Скумбриевичем ей, а Вовка пусть берёт себе бригаду «Ух!» из двух замшелых пенсионерок, грязного халата и малолетней честолюбивой дуры.

– Не-не-не! – смеялся тогда живой ещё Вовка. – Засоскину ни за что и никому не отдам! Кто мне седалище прикрывать будет, когда я в отлучке? Засоскина своё дело знает. Зад так мельтешит, что всё время создаётся иллюзия кипящей работы – беременным нравится, когда к ним по пятнадцать раз в день заходят. Скумбриевич всем из моего отделения УЗИ вне очереди делает. А Тыдыбыр бумажки-истории-выписки и больничные со статистическими талонами строчит без второго слова. Сами растите кадры, Татьяна Георгиевна!

Очень хорошо, что новым заведующим отделения патологии будет Родин. Вовка был прекрасным человеком и отменным хирургом, но для заведования этого мало. Вовка был совершенно неорганизован. Честно говоря, Татьяна Георгиевна не встречала ещё ни одного гомосексуалиста, могущего себя организовать от и до. Все её знакомые гомосексуалисты были, как бы это помягче сказать, безалаберные. Один вроде восемь языков знает, но без бутылки виски с утра день его разъезжается по швам. Другой художник потрясающий – но к методичной сосредоточенной работе над проектами «за деньги» не способен. А, может, эти трое такие не потому, что гомосексуалисты, а потому что такие? Трое – это немного. Но, тем не менее, уже статистика. В общем, хорошо, что будет Родин. У него вполне такой административный характер. И сексуальная ориентация нормальная. Хотя, возможно, это и не имеет никакого значения. Опять же Вовка никогда не вызывал у беременных, рожениц и родильниц влюблённых чувств. И вовсе не потому, что мог забыть зайти в палату или не явиться на роды. А именно в связи с отсутствием в нём некой мужественной компоненты. Хотя, разумеется, в гомосексуалистах присутствует мужественная компонента. Просто она как-то совершенно непривлекательна для женщин. А беременная должна любить своего врача. Врачом вообще должен быть только мужчина! Вот, блин, договорилась ты, Мальцева, сама с собой. И, конечно же, более актуальной темы нет у заведующей обсервационным отделением родильного дома, как только отвлечённые размышления о гомосексуалистах и любви беременных к обаятельным докторам по гетеросексуальному принципу! Просто прекрасно, что Родин будет заведовать патологией. Татьяна Георгиевна знала его не близко. Так, пару раз сталкивались на конференциях-съездах. Но она слышала отзывы о нём от действительно стоящих специалистов. И отзывы эти были хорошими. Что в среде продвинутых в любой специальности коллег может значить, что: а) человек полный ноль и б) человек действительно настолько хорош, что иного о нём и не скажешь. Отличить а) от б) очень легко: в случае полной ничтожности специалиста о его хорошести будут говорить легко и радостно с налётом некоторой иронии; в случае действительной состоятельности речи будут серьёзными с оттенком доброй профессиональной зависти и хорошо скрываемого восхищения. О Родине говорили не с налётом, а с оттенком. Не всегда хорошо скрывая восхищение. Кажется, он действительно пришёл сюда просто потому, что на старом месте возможностей карьерного роста не предвиделось. А тут – всё-таки заведующий. Гораздо спокойнее всем – и в первую очередь Панину, – когда в родильном доме есть ещё один такой врач. Из тех, каких по пальцам пересчитать. А то докторов в иные нынешние перенаселённые интернами и молодёжью года случается больше, чем пациенток. А работать и оказывать реальную помощь – некому.

Мальцева спустилась на первый этаж и заглянула в кабинет Маргариты Андреевны:

– КРУ на сегодня отменяется.

– Да знаю! Вот холера! Пришли бы уже, а не тянули кишки. Познакомьтесь, Татьяна Георгиевна, это Карина, рожать у вас хочет. По контракту! – значительно добавила старшая акушерка отделения, зная нелюбовь начальницы к Маргошиным «левым» внезапно поступившим девочкам. – Вот обменную карту принесла, познакомиться желает. И прилечь заранее. В палату люкс.

– Здравствуйте! – встала со стула молодая женщина приятной наружности со слегка покрасневшими глазами.

– Здравствуйте, Карина. Что это у вас глаза на мокром месте? – любезно поинтересовалась Мальцева, беря у Маргариты Андреевны обменную карту. – Да вы садитесь, садитесь. Я тоже присяду.

– Может, кофе?

– Нет, мне кофе нельзя, он у меня и так слишком бодро… ходит, – отмахнулась Карина.

– Да я не тебе, глупая! Тебе не предлагаю. Я Татьяне Георгиевне. Она после утренней врачебной конференции любит кофе выпить.

– В смысле, ходит? – удивилась Татьяна Георгиевна. – Шевелится, что ли, слишком активно?

– У неё глаза на мокром месте, Тань, потому что она дура, – по-семейному доверительно перебила Маргарита, налаживая кофейный агрегат. – Ты расскажи, расскажи Татьяне Георгиевне свои глупости! Она врач, ей необходимо всё про тебя знать!

– Вы, Татьяна Георгиевна, только не подумайте, что я капризная или, там, мне заняться нечем. Это, конечно же, всё, наверное, глупости, и я обычно не рассказываю врачам про личное, но сейчас я чувствую, что пропадаю совсем. А Маргарита Андреевна – она такая добрая… Мне её мама разыскала через свою знакомую из ЖЭКа, дочка которой рожала у вас и Маргариты Андреевны. Поэтому я с Маргаритой Андреевной как-то сразу разговорилась, она мне сразу как-то как родная стала…

– Да уж, Маргарита Андреевна у нас это умеет. Эмпатию иллюзировать, – немного ехидно пробурчала Татьяна Георгиевна.

– Что?

– Ничего, ничего, Карина. Продолжайте.

– В общем, никогда бы не сказала такого врачам, но сейчас я думаю, что это важно. Потому что сперва я думала, что не важно, а теперь понимаю, что важно.

– Ну давайте, давайте, не бойтесь, Карина. Тут все свои.

Женщина набрала побольше воздуха в лёгкие и, покраснев, выпалили:

– Мой муж ушёл в себя… Поначалу я думала, что он разлюбил меня из-за беременности. Нет, теперь-то я понимаю, почему он уходит в себя. Но я же не виновата, что наш ребёнок такой необыкновенный! Что наш ребёнок такой удивительный! Он должен этому радоваться вместе со мной, а он только и делает, что уходит в себя! Мы так оба хотели этого ребёночка, он страшно долгожданный, потому что у нас не получалось долго, мы даже несколько ЭКО прошли – и тогда не получалось. А потом мы поехали в отпуск по Европе – и там всё почему-то наконец-то получилось естественным образом! Совершенно неожиданно, и мы, кажется, шампанского напились тогда… но это не важно! Потому что мы оба были счастливы. Но сейчас всё изменилось! Сейчас тридцать две недели, почти тридцать три, и он – муж! – зачем-то дополнительно уточнила женщина, – теперь почти не общается со мной. Совершенно перестал меня обнимать и целовать, зато в Интернете висит часами непонятно с кем! Неделю назад меня упекли на сохранение в родильный дом, что при нашей консультации, и он только пару раз приехал, чтобы подвезти вещи, но ни разу не позвонил, чтобы поболтать нормально. Созвоны на пять минут у роддома я не считаю. А уж его крики: «Зачем тебе погремушки? Рано ещё!» – стараюсь вообще забыть. А ведь раньше мы часами могли болтать по телефону. И он всегда звонил первый! И всегда был ласков.