Александр Шевчук - Записки пилота «Свинтопруля» Страница 31

В кабине стоит гробовая тишина. Это, если не считать дикого рёва работающего правого движка, грохота редуктора и свиста лопастей.

Сколько мы уже так стоим? Взгляд на часы. Всего-то! А, кажется, уже целую вечность, я держу онемевшими руками мою «ласточку».

Ну, потерпи, моя родная, потерпи ещё немного! Топлива уже немного выжгли, и ветерок стал сильнее потягивать. Коррекция зажата вправо, до упора, правый движок заходится на взлётном режиме, вертолёт бьёт вибрация. Чуть-чуть сбросил «шаг», обороты винта чуть выросли. На процент или полтора.

Ну, решайся Саня! Решайся, второй попытки не будет!

И мы прыгнули. Вертолёт в каком-то немыслимом прыжке соскользнул с фермы, пролетел над трубами и провалился вниз, теряя обороты несущего винта, тяжело грохнулся на землю. Обжались до упора стойки шасси и пневматики колёс, тяжело грохнула передняя стойка шасси под кабиной.

Осмотрелись во все стороны. Попал! Попал! Куда надо попал!!! Ничего не задели, стоим в том единственном месте, куда только и влезает вертолёт. Как патрон в патроннике.

Крик бортрадиста: «Дым в грузовой кабине! Что-то горит в подкапотном пространстве левого двигателя!».

Странно, а табло «Пожар» не горит! Бортмеханик вручную включил первую очередь пожаротушения в это самое подкапотное пространство. Дым постепенно рассеялся. Видать, где-то проводку замкнуло. Выключили замордованный правый движок, остановили несущий винт.

Вылез из пилотского кресла и поковылял к открытой двери, спустился по трапу. За мной экипаж. Обошли вокруг вертолёта. Справа трубы и ферма, слева балки, впереди цемент на поддонах, сзади, чуть дальше, тоже какое-то железо навалено. И посреди всего этого великолепия стоит наша «ласточка». Цела и невредима. Правда, надо будет разобраться, что там с левым движком. Но это дело наших лучших инженерных умов.

Горячий ветерок сушит потное тело. Господи, хорошо-то как!!! Сейчас бы кружечку холодного пивка. Влёт! А вторую, медленно, с растягом. И подальше от всяких вертолётов. И больших, и маленьких. Ну, хоть на какое-то время. Как там, в песне? «…ждите нас не встреченные школьницы-невесты….». Где они, эти маленькие южные городки?! А вокруг сплошная тайга и романтика.

***

Мне двадцать, с небольшим. Я худой и длинный пилот в экипаже Бориса Михайловича Авдонькина. Мы в командировке. На улице лютый холод. Который день градусник, с упорством отчаянного идиота, показывает за минус сорок. Вокруг, на сотни километров, тайга и тундра, а на недели и месяцы – зима. Живём мы в вагончиках-бочках на краю маленького таёжного аэродрома. Тут всё рядом. До диспетчерской пятьдесят метров, до столовой сто метров, до вертолёта, а он на полпути между диспетчерской и столовой, семьдесят пять. Прямо рядом с вагончиками, за деревьями классический деревянный туалет, типа «сортир». При температуре минус сорок, посещение туалета, особенно «по-большому» – это что-то! Я не скажу-подвиг, но что-то героическое в этом определённо есть.

Жилой «бочонок» устроен по – спартански, просто. С улицы входишь в тамбур. Слева, над раковиной, подвешен рукомойник, рядом, на табуретке, ведро с водой (вода привезена из реки в большой бочке). Справа установлена печка, типа «буржуйка». Мы её сами топим, над ней же сушим унты. Процесс сушки очень сложен технологически и психологически. Технологически, – если зазеваешься, можешь остаться без унтов. Сгорят. Психологически, – невыносимо воняют, если где-нибудь сдуру влез в разлитый керосин. Далее, за перегородкой, в «бочонке» жилая комнатка. Слева и справа по две кровати, одна за другой. А у торцевой стенки, под единственным подслеповатым, замёрзшим окном, небольшой столик. Рядом два табурета. Под потолком одинокая лампа без абажура, ватт на сто пятьдесят. На перегородке крючки (иногда, просто вбитые гвозди «сотка»), чтобы вешать одежду. И всё. Вот такой скромный солдатский быт.

Зимой день короткий, поэтому полёты заканчиваются рано. Экипаж до самого отбоя или в карты играет, или читает и чай пьёт. «Буржуйка» работает на полную силу, исправно поглощая дрова. За окном мороз, а в комнатке дышать нечем, так натопили. На кровати можно лежать в одной майке и спортивных штанах. Но руку с кровати, к полу, лучше не опускать, там внизу очень холодно.

За долгую зимнюю ночь, особенно к утру, домик сильно выстывает. Если с вечера вам жарко, то по мере остывания домика и печки, народ на себя натягивает и вторые одеяла, и лётные шубы. Всё равно к утру в домике настоящий колотун. Иногда волосы примерзают к подушке или к стенке домика, если во сне неудачно повернулся. Из кучи тряпок и одеял торчат посиневшие носы.

Надо, чтобы кто-то затопил печку, и она прогрела домик-бочонок. Этим кто-то будет человек, у которого самая слабая сила воли или самый маленький объём мочевого пузыря. Чай с вечера пили все, и помногу, не думая, что придёт утро. А оно, после зимней, длинной ночи, придёт не скоро. Поэтому все уже давно не спят, а только делают вид, старательно плющат глазки и сопят, изображая глубокий сон.

Наконец-то, несчастная жертва вечернего водохлёбства, с лёгким матерком и причитаниями типа: «Сволочи, негодяи, бессердечные люди…!», путаясь в штанах-ползунках, клацая от холода зубами, второпях одевается и бежит в туалет.

Через некоторое время человек возвращается, и, продолжая проклинать несознательный экипаж, растапливает печку. Ещё немного, и по комнатке разносится весёлое потрескивание дров в жарком пламени, и пошло, и пошло благодатное тепло.

Теперь можно и вставать. Быстро одеваюсь, подхожу к рукомойнику, проламываю кулаком тонкий ледок на поверхности воды и, зачерпнув воду ладонью, протираю лицо и глаза.

С командирской кровати, из-под кучи одеял высовывается посиневший нос Бориса Михайловича и ехидный голос произносит: «Александр, вы неправильно умываетесь! Надо не только глазки протирать, но и уши помыть, а желательно и шею тоже!». На что я отвечаю: «Вот сейчас, Борис Михайлович, вы вылезете из-под одеял и покажете, как надо умываться правильно. Можете помыть уши, шею и кое-что ещё!». Моя реплика вызывает весёлое ржание штурмана и бортмеханика.

Наконец-то все умылись, привели себя в порядок и пошагали на завтрак в столовую. Прогулка по сорокаградусному морозу неизменно бодрит и способствует хорошему аппетиту. А впереди нас ждёт работа. Обычная работа экипажа тяжёлого вертолёта.

***

Буровая переезжает на новое место. Это громко сказано-переезжает. Саму вышку тянут по тундре добрый десяток тракторов. Это делается с превеликой осторожностью и тщанием, как всякое сложное дело, требующее мастерства.

А нам предстоит задача поскромнее. Мы перетаскиваем по воздуху домики – балки, в которых будут жить буровики. Одним из первых, к новому месту отправляется котлобак. Это один из самых тяжёлых балков. Тяжелее его только баня.

Хозяйка котлобака – повариха. Женщина выдающихся форм и достоинств. Скептически оглядев наш экипаж, безапелляционно заявляет: «Я сама с вами полечу!». На мой ехидный вопрос: «Прямо в балке полетите или с нами в кабине?!», она не отвечает, считая это ниже своего достоинства. Прицепив на дверь своей летающей кухни огромный амбарный замок, повариха, с величием царствующей особы, всходит на борт нашего корабля. Ну, точь в точь, как английская королева всходит на борт своей яхты «Британия».

Для царствующей работницы общественного питания мы устанавливаем стул между моим креслом и креслом второго пилота. Хлопает входная дверь вертолёта, и под грохот двигателей и рокот лопастей, мы зависаем над котлобаком, и, подцепив его на «паук», с трудом отрываем это сооружение от земли. Тяжеленный, зараза!

Еле-еле, но взлетели! Не доверив транспортировку столь ценного груза второму пилоту, я сам веду вертолёт, стараясь пилотировать так, чтобы котлобак не раскачало. Правда, такую массу трудно раскачать, но всё-же…

Долго ли, коротко ли, но долетели. Делаем круг над будущей буровой, и я спрашиваю повариху: «Куда, ваша светлость, тебе его поставить?!». Навалившись на моё правое плечо пышной грудью, и вытянув перед моим носом руку, она показывает на облюбованное посреди тундры местечко: «В-о-о-н туда!».

Н-е-е-т! В таких условиях невозможно работать! Запах духов очень отвлекает от процесса воздухоплавания и созерцания приборной доски вертолёта.

Тихонько, плавненько поставили эту кухню на то место, которое указала пухленькая ручка, и, умостив вертолёт рядом с котлобаком, ждём, пока отцепят и притащат «паук».

Смотрю, наша девушка, открыв амбарный замок на двери, на какое-то время исчезла внутри своего заведения. Ага, возвращается! Господи, ну что там не так?! Пришла в кабину, наклонилась ко мне, и, сдвинув наушники на моей голове, орёт, перекрывая гул двигателей: «Вся посуда на местах, все кастрюли на месте, даже миски алюминиевые не рассыпались и ни одну тарелку в ящиках не разбили! Спасибо! Со следующим балком прилетайте обедать, накормлю от пуза!».