Михаил Веллер - Странник и его страна Страница 31

Завтра со светом не гнать. Но главное, очень главное, гиря с души, это не давит больше ежесекундно гнетущая материальная ответственность. Она мотала нервы и сильно осложняла жизнь. Потеря нескольких голов – это слетят все премии, нет заработков, вычет государственных алиментов, ребята стопчут и сбросят в озеро, и никто искать не станет. Потерял одного – поехал по деревням покупать шкуру для отчета или хоть у цыган козла красть. А ухнет десяток – конец тебе.

Хозяйственный Колька Черников нашел на помойке покоцанную «Смену-8», подладил, купил пленку и стал фотографировать бригаду. В Бийске отдал проявить, напечатать и попытался продавать: получил в глаз и раздал так.

Поэтому сейчас на душе праздник. Малый день победы. Расслабуха, от которой мы отвыкли.

Костер, блики, еда, водка, тепло, сухо, баран спит. И ничего неожиданного не ожидается. Луна! Тишь и звезды.

А отоспались. Отлежались. Расслабились и расправились. И даже мнительный Женька Шишков стонет, что у него температура, а бессердечный Колька Черников сухо издевается, что авось не сдохнет. В перегоне мысль о болезни отсутствует.

А не усталые. Не загнанные. Выпили, закусили, за смолили, повторили. Свободны! Хорошо!.. Кайф!..

Бойцы повспоминали минувшие дни. После очередной произошло расширение сознания и высвобождение творческого начала. Поднялись над собственным бытом и стали рассказывать анекдоты.

Анекдоты дико тупые, топорные. А ребятам нравится!

Черт! Много месяцев мы вообще не рассказывали анекдотов. Ни разу. И ни разу не говорили о бабах. И мыслей не было. Не было позывов. Отчасти чифирок глушит. А вообще – урабатываешься. Вроде и свежий воздух, и движение, и все нормально. Ан на психику нагрузки ложатся. Отдохнуть – выпить – пожрать: пьедестал ценностей на три первые места. За ними остальных не видать.

А все уже поддатые, и мне тоже охота выступить, я тоже хочу внимания и славы, и вставляю меж их перлами наилучшие анекдоты, я их много знаю. И – не катит мне! Из вежливости подсмеются слегка – и дальше регочут над своей тупятиной.

Меня заело. Я просто отбираю ударные и вкладываю все актерские способности! Ни хрена. Ноль. Снисходительный хмык. И дальше радуются своей фигне. Черт. Вроде и нормальные ребята, а вроде и куда делось взаимопонимание. Проклятое искусство разъединяет социальные слои. Но мы же свои!

Я заткнулся и стал вникать в их эстетические запросы. Осталось попасть в унисон. Остальное пролетело.

И я выбираю самый тупой и грязный анекдот. В салонной версии этот ужас звучит примерно так:

«Два рыбака на рыбалке. Один спрашивает: – Ты, говорят, женился? – Да было дело. – Жену-то красивую взял? – Честно говоря, коряга, конечно. – Но хозяйка, наверно, хорошая? – Слушай, неряха, в доме грязь, зайти страшно. – А… готовит хорошо? – Отрава. В столовой жру. – Ну, эта… в постели, наверное, горячая? – Да ты что, бревно холодное. – Зато, наверно, девушкой взял? – Кого?! Ее?! Да ее весь район! – Погоди. Не понял. Дак ты зачем тогда на ней женился? – Чо ты не понял?! Не видишь? На ее глисты сазан знаешь как берет!»

Мужики схватили воздух и рухнули в костер. Они дрыгали ногами, взвизгивали и гасили друг на друге искры.

Следующие два часа были мои. Я солировал, как Карузо в приюте для умалишенных. Я лил грязь, как ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный, и поток не кончался.

Они умирали, брызгали всеми жидкостями организма и просили пощады. То, что я рассказывал с мрачным неподвижным лицом, добавляло эффекта. Мне не было смешно. Я мстительно вываливал.

Я рассказывал, а сам оплакивал свои невостребованные и пропадающие умственные способности. Я презирал себя и презирал их, но по-разному. Они были примитивны, а я поднимал свой рейтинг.

– О-о-о-о-о!.. – рыдала без сил публика.

Меня просили делать перерывы на выпивку. Водка вдруг вылетала из глоток обратно, человек трясся и сжимал живот.

Это был триумф.

– Чего ж ты всю дорогу молчал! – укоряли меня назавтра и прыскали.

Этот творческий вечер на всю жизнь подорвал у меня доверие к отзывам и оценкам публики.

Вот что я вам скажу. По-скотогонски. Ни хрена искусство народы не сближает. И не фиг выяснять литературные вкусы нормальных людей. Дилемма встает перед писателем, как леший с топором. Или страшно далеки они от народа, или голосуют за легализацию проституции, облеченной в слова о разумном, добром, вечном.

Прошу плеснуть.

Охота пуще неволи

Неосторожное обращение

Охотники работали от госхоза «Таймырский». В коридоре барака на Талнахе висела выколотка по латуни: олененок сосет олениху. Московский художник изобразил ей ветвистые рога, и таким образом теленок сосал у быка.

– Вот так и мы! – хмыкали охотники. – Художник-то дурачок, а картина-то со смыслом…

Вертолет закинул нас на Рассоху. Это два часа лету за Норильск, на север по Пясине.

Накануне закинули трех квартирьеров. Рассоха – это базовая точка, оттуда на лодках по участкам в тундру. Река встанет в сентябре, и вскроется в следующем июне. Июль – это время смены и отпусков.

Квартирьеры должны принять хозяйство и подготовиться к нашему приему. Они приняли и подготовились – двое встречали с мрачными харями, а третий лежал на нарах, как покойник, каковым успел сделаться.

Все выругались и стали варить чай на берегу и давить мошку.́ Вечером вертолет вернулся из Норильска с ментами. Сфотографировали, описали, погрузили, допросили свидетелей. Двое в голос: выпили бутылку на троих, ссор не было, претензий не было, личной неприязни не было, а только он жаловался на жизнь и говорил, что у него депрессия и он уже вешался. И что, сам покончил с собой тремя ударами ножа в грудь? Да вот просыпаемся, а он мертвый, и нож в руке. А вы чего? А мы ничего не трогали и стали вас ждать.

Все всё понимали. Версия самоубийства всех устраивала: чтоб преступность не росла, глухарь не повис и следствие не загружать.

Здесь работали серьезные люди.

– «Вследствие неосторожного обращения с холодным оружием…» – выводил следователь.

– Так, нары помыли, пол помыли, – велел старший по участку, Салтан Цалагов, сипатый немолодой осетин.

Цалагов был крут, спокоен и справедлив. Его уважали.

– Салтан Цалагович, а с тюфяком чего, и с одеялом?..

– Ну вы чего, сами не понимаете, что все Цалагова спрашивать надо? Сними и положи в кладовую. Да посуши сначала. Новенькие приедут, заберут. Спать же можно.

Мы готовились принять баржу с сезонным припасом: соль, консервы, мука, водка и патроны.

Убить и не убить

Когда мне выдали патроны с утиной дробью пятерка, я им крутил пальцем у виска:

– Ты хоть смотришь, чего выдаешь?

– А чего тебе не нравится?

– Мне же на оленя!

– Ну, и чего?

– Пятерка же! Ты еще бекасинник выдай.

– Да тебе какая разница?

– Это тебе, дятлу, может без разницы что выписывать, а мне-то разница, как ты думаешь?

– Все берут. И ты бери, хватит базарить, слушай.

Оказалось, что разницы нет.

Револь сидит сзади на моторе, а ты на передней банке с кастрюлей патронов между ног. Дюралька подходит к плывущему через широкую воду оленю, уравнивается в трех метрах, бах! и соседнего – бах! Перезаряжаешься и продолжаешь.

Стрелять надо под основание головы, в самый верх шеи. Чтоб не попортить лишний край шкуры и килограмм мяса. На такой дистанции дробь с пыжом летит как кулак.

Олень опускает голову в воду и всплывает боком. Воздух в жирной шерсти и вздутый кишечник держат его на плаву. Речное течение в плоской тундре почти стоит, сплывают туши медленно.

Иногда переправляется огромный табун и «строит мост» – передние уже выходят на берег, а задние еще не вошли в воду. Тогда может не хватить патронов. Один патрон – один олень. Промахов здесь нет.

Жадничать нельзя. Во-первых, всех оленей надо собрать и привезти на берег. Во-вторых, всех надо за сегодня обработать.

На веревочный поводок нанизано десять двухметровых отрезков с затяжными петлями на концах. Сбрасывая тихий газ, Револь подводит дюральку впритирку к оленьей туше. Не слишком перегибаясь через борт, ты чалишь оленя за ногу или рог. И, держа поводок в руке или привязав к банке, вы буксируете этого оленя до следующего, зачаливая и его к связке. Когда набирается десяток, лодка упирается в связку носом и на полной мощности толкает плот к берегу.

Стрелять можно только выше по течению. Чтоб в результате вытолкать их к себе на точку. Сплывают вниз, толкаешь вбок. Против течения ты их не вытянешь. Медленное оно медленное, но и подвесной «Вихрь» не буксир.

По инструкции стрелять положено в ассортименте. Столько-то быков, столько-то важенок, по стольку телят первого и второго года. На самом деле охотник бьет рогачей побольше. Платят с килограмма мяса. Пожелания биологов насчет сохранения пропорций стада все имели в виду.