Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни Страница 31

– Причём тут бобы? – спросите вы.

– Да ни при чём, а так вот, чтобы только тень бросить на ни в чём неповинную зернобобовую культуру.

В трактирах и харчевнях законопослушные и попросту опасающиеся за своё благополучие старокачельцы тут же вдруг перестали заказывать не только горошницу, но и прежде всеми любимый гороховый суп с гренками.

Всё полезное и значительное, сделанное во благо всего Старокачелья, стали всячески умалять и дискредитировать, и даже ввели в обиходную речь компрометирующую эти досточтимые времена фразу: «Да это ещё при царе Горохе было». Стоит ли вспоминать о каких-то изживших себя понятиях, как честь и достоинство, как патриотизм и уважение к старшим? Допотопные времена, доисторические ценности. Понятно, что горох повсеместно перестали сеять, где бы то ни было, запрещено было закупать его у соседей по причине того, что от него нет пользы ни скоту, ни людям. Более того, придумали, что горох вызывает понос, а это ведёт к обезвоживанию организма и к полному истощению человека. Напридумывали разных баек, анекдотов, частушек, в которых высмеивали горох, якобы вызывающий метеоризм, диарею и порчу воздуха. Вся эта антигороховая кампания нанесла непоправимый моральный вред всем ученикам и последователям царя Гороха в деле налаживания подлинной демократии в жизни Старой Качели. Но последователи и ученики Гороха не сдавались так просто: они начали вести свою пропаганду.

Возвратися к нам, добрый царь Горох!Без тебя, родной, урожай наш плох.Возвратися к нам, добрый царь Горох!Всех лихих судей захвати врасплох.

Так писали видные поэты.[1] Учёные в свою очередь селекционным путём вывели декоративный сорт и назвали его «душистый горошек». Он и цветом богат, и запах издаёт такой сладкий и ароматный, что все остальные цветы меркнут перед этим чарующим благовонием. Последователи и ученики царя Гороха пришли к выводу, что горох очень полезная культура, что она накапливает в своей корневой системе азотные удобрения, необходимые другим огородным растениям, а, ветвясь и обвивая другие культуры, способствует их сближению и единению на почве всеобъемлющей любви и взаимопонимания. Проводя аналогии через исторические исследования, они доказывали, что только при царе Горохе и бытовали подлинная демократия и справедливость среди всех существовавших в то время культур, где каждая из них имела возможность проявить себя в полной мере. При всех других царях возникали различные перекосы и перехлёсты, когда предпочтения начинали отдаваться культурам, которые вообще доселе не являлись исконно старокачельскими. Взять хотя бы кукурузу. Как её начали было насаждать!.. Или рапс. Его стали сеять так много, что все поля по весне становятся жёлтыми от обильно цветущего рапса. А всё потому, что на это толкает земледельца простая выгода: рапс перегоняют на горючее для автомобиля, что выгодно с точки зрения выколачивания прибыли. А нравственная сторона дела отошла на второй план. Какой нормальный царь мог бы позволить такое разбазаривание сельхозпродуктов для прихоти любителей быстрой езды? И чем безответственней становятся новые цари, тем с большим пиететом старокачельцы вспоминают допотопного царя Гороха, любезно называя его Батюшкой.

В каком ухе звенит?

Гарик обращается к Смычкину:

– В каком ухе у меня звенит?

– В левом.

– Не в левом, а в правом.

– Да ладно тебе, я же говорю, что в левом.

– Мне-то лучше знать, что не в левом, а в правом, – возмутился Гарик.

– Если знаешь, то зачем спрашиваешь?

– Желание на кон поставил. Если бы угадал, то оно бы сбылось.

– А какое было желание? – полюбопытствовал Владлен.

– Пивом разжиться.

– Подумаешь, тоже мне желание! – сказал Смычкин, выгребая из кармана пиджака мелкие купюры. – Если бы женщину возжелал.

– А ты что, и это мог бы мне устроить?

– Я тебе что, сутенёр? Я себе-то пятый день тёлку не могу подыскать.

– Так это не проблема. Идём.

– Что, прямо сейчас?

– Конечно, как говорится, услуга за услугу.

По дороге, в центре Усушки, Гарик купил пластиковую бутылку пива и с наслаждением присосался к горлышку.

В конце села, куда они пришли со Смычкиным, молодые люди вошли в длинное деревянное помещение, где Гарик указал на ряды молодняка:

– Вот, пожалуйста, выбирай любую.

– Ты что, охренел? Мне женщина нужна, а не эта самая, ну, как её – бурёнка.

– Сам же говорил, что тёлка нужна.

– А, впрочем, здесь и молодые доярки водятся, – хитро подмигнул приятелю кареглазый Гарик.

– Так это же другой коленкор, – обрадовался Смычкин, угодливо приближаясь к розовощёкой барышне в белом халате.

Лапша на уши

По дороге с почты Ося вскрыл заказное письмо и стал читать послание от Смычкина:

«В Старой Качели последних лет людей всерьёз начали волновать частоты и нечистоты. Одних стало не хватать, другие, как водится, пугали своим переизбытком. На Старокачельском радиополе развелось такое множество разных FM, что невозможно было запомнить, кто на какой частоте вещает? А про избыток мусора мы уже говорили с Уклейкиным, который всерьёз взялся решать эту глобальную проблему с помощью космических мусоровозов. Каким радужными казались ещё не так далеко отлетевшие столетия эпохи возрождения Старой Качели, и какими ужасающими стали выглядеть века последние, не сулящие ничего хорошего, кроме вызовов и угроз».

Вдруг зазвонил мобильный телефон. Ося приложил его к уху и услышал:

– Ося, ты получил деньги, которые я послал тебе за последние материалы по фольклорной экспедиции? – спрашивает по телефону Смычкин.

– Нет, не получал. Зато от тебя пришло эссе под названием «Лапша на уши». За чаем мы все стали читать и передавать эссе из рук в руки.

– Странно, как это вместо денег я послал тебе лапшу на уши? – искренне недоумевал Владлен. Я постараюсь выяснить на почте, наверняка там девицы всё перепутали…

Отплытие в Геную

О своей девятой жизни Смычкин не любил вспоминать, потому что роль ему досталась не самая благородная: зачисленного годным к воинской повинности его, носившего в ту пору имя Хосе Ферейро, назначили тюремным надсмотрщиком над захваченными в плен сарацинами. Тюрьмы во всей Андалусии были переполнены покорёнными арабами и евреями, которые не приняли условия сдачи в Гранаде и в близлежащих землях на милость конкистадорам, теснившим сарацинов с северо-востока. Потерпевшие поражение некогда многомнящие о себе люди были лишены прав на имеющееся у них имущество, а зачастую и на саму жизнь. Во всяком случае, воли они были лишены надолго. Понимая свою участь, узники одной из тюрем в городе Малага, сговорились между собой и решили подкупить стражу, чтобы охранники помогли нескольким из них устроить побег. Эти беглецы должны были откопать золото и драгоценности, спрятанные богачами перед падением последнего оплота сарацинов – городов Гранады и Малаги. Всякое упоминание о закопанных кладах с давних пор вызывало у Хосе Ферейро желание поживиться самому лёгкой добычей. Он посоветовался с остальными охранниками из его смены, чтобы те дали согласие на содействие беглецам, но не шестерым, как того просили богатые узники, а только двоим из них. «Но одних отпускать их нельзя», – посоветовал другим стражникам Хосе Ферейро, ибо они могут сбежать вместе с добытым кладом. К ним нужно приставить хотя бы одного стражника. И сам же вызвался сопровождать беглецов до закопанного клада и обратно. Споры были недолгими, охранники боялись огласки, и тогда все надежды на хорошую добычу за побег нескольких узников могла рухнуть в одночасье.

Решено было принять условия, выдвинутые стражником Ферейро. И вот с огромной башни, куда были заточены богатые узники, среди ночи был сброшен узловатый корабельный канат, по которому спустились сначала Хосе, за ним двое узников. Когда узники оказались на земле, Хосе связал им руки одной верёвкой, чтобы они не смогли сбежать до того, как будет вскрыт клад. Никто не хватился в крепостной башне об исчезнувших узниках и одном охраннике. Вся тёмная часть ночи прошла в непрерывном движении по горным тропам. И только к утру путники вышли к лощине с небольшим горным ручьём. Воздух был напоён ароматами цветущих магнолий и олеандров. Мандариновые деревья начинали пахнуть от одного лишь прикосновения к их листве. У ручья он решил перекусить. При этом он не оставил без внимания и своих узников. Хосе давал откусывать от хлебной лепёшки своим проводникам, а запивать давал воду из ручья, которую отжимал им прямо в рот с помощью куска ткани, служившей ему походным полотенцем. После короткого отдыха они снова тронулись в путь, но на этот раз узники пошли увереннее. Вот и Храм с одной недостроенной башней. За недостроенный собор церковь уходила от налога. Стараясь не приближаться к Храму, путники обошли его по гористому склону и вскоре пришли к богатому поместью с садом. В глубине сада, под большим платаном и находился клад. Свежая трава покрыла не так давно закопанный тайник, а земля не успела слежаться. Клад был вырыт самим стражником, потому что он не доверял узникам. Хосе притянул их верёвкой к стволу другого дерева, чтобы не мешали ему работать. Сделавшись единоличным владельцем богатой добычи, Хосе стал испытывать искушение всё забрать себе и сбежать в соседнюю Португалию, а то и вовсе сесть на попутную каравеллу и податься в сторону Франции или даже Италии. Для осуществления этого замысла ему нужен был мул или хотя бы осёл. Но в брошенной усадьбе не оказалось никакой живности, кроме случайно уцелевших кур, которые ходили по двору, там и сям распинывая землю в поисках какой-нибудь живости.