Александр Проханов - Политолог Страница 31

Все были потрясены его внезапным явлением. Чувствовали себя виноватыми в каком-то, еще несовершенном преступлении. Были готовы к «явке с повинной». Понимали: вот он, настоящий хозяин страны, подлинный лидер нации, теневой правитель России. Официанты бросились поднимать нескольких упавших в обморок гостей, среди которых был похожий на молочного поросенка олигарх, владелец Бета-банка, утаивший от Потрошкова банковский счет на Кипре.

Стрижайло не удивился, увидев подле себя Веролея. Тот проструился между гостей, как гибкая безвольная водоросль. Бледный, безволосый, с мучительной улыбкой изгоя, он представился, извиняясь:

– Вот он и я.

Это не требовало пояснений. И так было видно, что он – водоросль, принесенная потоком, где только что проплыл кит. Ударил хвостом, оставляя водоворот, в котором кружился оборванный стебель травы.

– Вас приглашают, Михаил Львович. Я вас провожу.

Они поднялись на второй этаж, где смолкли голоса и звон бокалов. По мягким коврам приблизились к двери красного дерева. Веролей отворил без стука, пропуская вперед Стрижайло и тут же пятясь назад. Дверь бесшумно прикрылась, и Стрижайло оказался с глазу на глаз с Потрошковым в мягко освещенном пространстве, где малиновая, шитая золотом парча, резное смуглое дерево, бронзовые, в виде лотосов, канделябры создавали убранство в стиле барокко.

– Садитесь, – тусклым голосом произнес Потрошков, дожидаясь, когда визитер разместится в удобном кресле по другую сторону овального лакированного стола. Не было кофейного сервиза, отсутствовали рюмки и пепельницы – только зеркальный овал, в котором перевертывалось отрезанное по пояс отражение Потрошкова, что создавало ощущение огромной игральной карты.

Молчали, и это молчание Стрижайло использовал, чтобы рассмотреть всемогущего шефа ФСБ, которого можно было достать ударом кинжала.

Теперь, при ближайшем рассмотрении, он уже не был похож на грозного кирасира. Примечательно было его лицо. Голова, на макушке узкая, иссеченная из неживого камня, спускаясь ниже, постепенно расширялась, размягчалась, наполнялась цветами жизни. Губы, окруженные фиолетовой кожей, шевелились, словно постоянно процеживали воду. Щеки завершались толстым отвислым подбородком, в котором не было челюсти, а в кожаном розоватом мешке что-то переливалось, студенисто плескалось, перекатывалось желеобразными комьями. Нос, мясистый, лиловый, свисал наподобие короткого хобота, который при желании мог удлиняться, чутко щупал пространство. Во лбу, в выточенных каменных нишах, окруженные белыми ресницами, ярко блестели глаза – два немигающих черно-зеленых слитка. Это была голова осьминога, и Стрижайло не удивился, если бы под столом свивались тяжелые, покрытые присосками щупальца.

Чем дольше они молчали, тем безвольней становился Стрижайло, попадая под воздействие загадочного магнетизма, свойственного существам подводного мира. Недаром моряки вдруг ощущают беспричинный ужас, или мертвящую усталость, или безумное беспричинное веселье, когда их корабль проплывает над незримым чудовищем, которое посылает из бездны свой поцелуй.

– Я отложил все дела, чтобы поближе познакомиться с одним из самых блестящих интеллектуалов, чье влияние на российскую политику оценивается не долларами, а каратами, – прервал молчание Потрошков. Его голос донесся до Стрижайло, как из-под воды, в которой колыхалось всплывшее из преисподней чудовище.

– Я не смел и подумать, что моя скромная личность заинтересует столь выдающегося политика и стратега, коим являетесь вы, – пролепетал Стрижайло, едва справляясь с цепенящими силами, от которых язык с трудом выговаривал слова.

– Я не торопился познакомиться с вами лично. Долгое время наблюдал ваши успехи со стороны. Изучал ваш стиль, проверял ваши методики и прогнозы. Сейчас наступил момент, когда я счел за благо лично познакомиться с вами и изложить ряд идей, чтобы услышать ваше мнение…

Стрижайло понимал, что находится под воздействием гипноза. Лицо Потрошкова обладало гипнотической силой, природа которой крылась в непрерывном шевелении губ, слабом подергивании носа, блеске немигающих глаз, но главное – в странном поведении подбородка. Кожаный мешок раздувался, опадал, менял оттенки, от нежно-розового до изумрудно-зеленого, повторяя галлюциногенные цвета ночных дискотек, в которых наркотическая молодежь погружается в транс, управляемая переливами лазерного луча, порхающими зайчиками света.

– Наш Президент – непредвиденное чудо России. Нежданное избавление от неминуемой гибели. Страна сгнивала дотла, в ней не было ни единой здоровой клетки, ни одной жизнеспособной молекулы. Все кипело в смраде распада. Наш Президент – последнее зерно в драгоценном генофонде Вавилова, хранящее бесценные свойства пшеницы. Это зерно мы прятали в самых секретных, потаенных отделах ФСБ, где оно дремало, сбереженное Великим Генетиком. Наш Президент – носитель небывалого «Плана России». «Плана», о котором никто не ведает, основанного не на мертвенной «красной пыли» исчезнувшего коммунизма, не на «белой пудре» навсегда испарившегося царизма, а на сакральной философии XXI века, собравшей в себя идеи генной инженерии, разгаданного генома, «молекулярной музыки», неисчерпаемой энергии искусственно сотворенной, бессмертной плоти. Этому «Плану» чинятся препятствия. Международные террористы с бородой ваххабита и выучкой ЦРУ пытаются убить Президента. Олигархи ненавидят Президента, который стремится вернуть нефть народу, использовать ее для создания гигантов генной индустрии. Губернаторы, привыкшие к анархии, боятся централизма, без которого неосуществим «План». Либералы, вечные враги России, продолжают отравлять организм страны, натравливают на Президента Америку. Коммунисты, пользуясь несчастьями предшествующего правления, готовят всенародный бунт. Все вместе объединяются, входят в заговор, готовы реализовать его на предстоящих думских и президентских выборах. Или они победят, сорвут «План России», приведут страну к необратимой гибели. Или мы победим и продолжим готовить условия для осуществления великого «Плана»…

Стрижайло испытывал гипнотическое опьянение. Подбородок Потрошкова мягко увеличивался, разбухал, перетекал с одной стороны лица на другую. То становился багряно-красным, как вечерняя заря, то начинал зеленеть, как зимнее небо, где загорается первая ледяная звезда. Переливы цветов сопровождались музыкой, исходившей то ли из глубины подбородка, как печальные вздохи раковины, то ли из сердца Стрижайло, являясь «музыкой влюбленных молекул». Опьянение было сладостным, побуждало любить таинственного гипнотизера, который выбрал его из тысячи, приблизил к себе, открыл сокровенную тайну, наградил безграничным доверием.

– Мне известны ваши последние деяния. Вы сошлись с коммунистами, получили от Дышлова заказ разработать предвыборную стратегию, чтобы «красные» получили большинство в Думе и выдвинули Дышлова в Президенты. Мне известен ваш визит к Маковскому, этому агенту Демократической партии США, который ненавидит Россию, стремится лишить ее политической воли, превратить в жалкое подобие парламентской республики с вечным хаосом обезумевших партий, и, став Президентом, передать иностранцам нефтяные кладовые России. Мне известен ваш разговор с Верхарном по «секретному» телефону, номер которого давно уже значится в моей телефонной книжке. Верхарн, люто ненавидящий Президента, спонсирующий киллеров, которых мы регулярно отлавливаем на маршрутах президентского кортежа, – этот лондонский шизофреник хочет использовать ваш ум, талант, непредсказуемую изобретательность, чтобы сокрушить Россию, не дать осуществиться «Плану». И вот я думал: кто вы? Сознательный враг страны или творец, который нуждается в творчестве и поэтому, как великие художники Ренессанса, принимает заказы, не задумываясь, от кого они исходят? Как поступить с вами? Сделать так, чтобы ваш «фольксваген-пассат» упал с эстакады и взорвался? Или чтобы в вашей квартире обнаружился след цианистых испарений, а ее хозяин лежал в постели с мертвым оскаленным ртом? Или чтобы вы бесследно исчезли, погребенный на свалке под грудой гнилого мусора, и над вами ходил каток, утрамбовывая пластмассовые бутылки и гнилые молочные пакеты? Как мне быть?..

Стрижайло испытал космический ужас. Подбородок Потрошкова увеличился до невероятных размеров, черно-лиловый, с дрожащим ртутным отливом, как гневная морская пучина, над которой несется буря, как кромешный космос, где мерцают зарницы иных миров. Музыка, которую издавал черно-синий раздутый кошель, была «музыкой ужаснувшихся молекул», симфонией гибнущего мироздания. В ней отчетливо звучала мелодия большевистской песни: «Мы железным конем все поля обойдем». В парализованном разуме, среди разбухших, готовых лопнуть сосудов пучились реликтовые страхи, метались генетические ужасы. Тюремные камеры, полные стонов. Ночные допросы в свете слепящей лампы. Гулкие шаги коридоров и сиплые крики охраны. Этапы и пересылки, лесоповалы и гнилые бараки. Изможденные лица истребленной родни, и кто-то приставляет к затылку холодный ствол нагана, и кто-то командует «пли». Стрижайло умирал под взглядом жутких немигающих глаз всплывшего из бездны чудовища.