Борис Березовский - Исполнение желаний Страница 32

– Получается, что римляне, – Кирилл задумался, – а что, Христос – разве не Бог?

– Да нет, он – сын Бога, не путай. Да слышал ты, как Костик наш гундосит: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа!» – слышал? Это и значит: во имя Бога, его сына – Иисуса Христа и какого-то там духа.

– А что такое «Святой Дух»? – Кирилла было не остановить.

– Да я и сам толком не знаю, – ответил папа, – что-то божественное, сверхъестественное, а мы – коммунисты – в сверхъестественное не верим. И никому не советуем.

Мама, слушая их разговор, все пыталась встрять, но у нее никак не получалось. Наконец она улучила момент:

– Запомни, Кирочка, другое: никогда не говори дураку, что он – дурак! Все равно ведь не поймет. И потом, не надо драться. Сын учительницы драться не должен. Ты тут отца не слушай. Ему бы только подраться! Знаю я его. Надо научиться защищать себя словами, а еще лучше – просто уйти. И когда дразнят – не отвечать! Подразнят, подразнят – и перестанут. На всякий роток не накинешь платок! Есть такая поговорка. А в каждой поговорке – много мудрости. И раз ты родился евреем, то должен быть мудрым. И умным. Желательно, умнее остальных. Тогда все в жизни сложится, как надо. Сильных – боятся, но не любят и не уважают. Уважают только умных. Запомни!

И Кирилл запомнил, как запомнил уже многое из сказанного ранее его родными.

4

А вскоре у отца на службе начались предвиденные неприятности. Командир его дивизии – генерал-майор Малявин – прямо заявил:

– Капитан Лавровский – вы первый кандидат на увольнение в запас. А потому, пока дойдет до дела, я освобождаю вас от вашей должности и назначаю на вакантную – начальника службы химической защиты. Приступайте!

Что гвардии капитан Лавровский – опытный артиллерист – мог разуметь в химической защите, было ясно всем. Понятно, что, спустя недолгий срок, от этой должности его освободили и назначили на новую – начальником службы финансов. На ней он тоже не задержался, и был назначен, наконец, начальником клуба полка. А вот это назначение отец принял с радостью.

Прекрасно понимая, что в любой момент может расстаться с погонами, он уже давно подыскивал себе работу «на гражданке». И в горисполкоме, и в горкоме партии, куда он обратился, ему пообещали – если он выйдет в запас – должность директора Дома культуры. Нынешний руководитель давно спился и развалил всю работу вконец. Зная о музыкальных талантах отца, местные власти надеялись, что с его помощью – офицера, фронтовика, коммуниста – культурный уровень их городка поднимется на требуемую высоту.

Учитывая это обстоятельство, отец надеялся, что опыт, приобретенный в клубе полка, пригодится ему и в работе на ниве городской культуры. И хотя коллеги-офицеры сразу наградили его кличкой: «начхим, начфин, начальник клуба» – он не обижался, а старался вникнуть в те проблемы, о которых до того не имел и понятия.

Новая должность внесла заметные коррективы и в образ жизни отца. Он стал много чаще бывать дома – во всяком случае, впервые в жизни начал в будни приходить домой обедать. Однако с этого момента домашние обеды превратились для Кирилла в пытку. Будучи достаточно избалованным в плане еды, Кирилл часто капризничал – то не буду, этого не хочу. Чуть что, он жаловался на боли в животе, на тошноту, на головокружение – то есть любыми путями настаивал на своем: ел только то, что хотел и что любил. Ежедневные приходы отца к обеду сразу же положили конец капризам Кирилла.

Вымыв руки и расстегнув только верхний крючок на воротнике своего кителя, отец в жесткой форме требовал от сына неукоснительного исполнения четких правил: за стол – только с чисто вымытыми руками, в опрятной и застегнутой на все пуговицы одежде; до обеда – не кусочничать; ни звука на тему «не нравится, не хочу, не буду»; локти на стол не ставить; доедая первое, наклонять тарелку не к себе, а от себя; второе блюдо есть с помощью ножа и вилки; не чавкать и не разговаривать, а отвечать только на вопросы взрослых.

Робкие попытки мамы и тети Оли защитить Кирилла, как говорила мама, от казарменных порядков успеха не имели. Кирилл попробовал было бунтовать, но отец, напомнив ему о тех ломтях хлеба, которыми он кидался у бабушки, твердо пообещал посадить его на манную кашу – утром, днем и вечером. Трудно сказать, что больше подействовало на Кирилла – напоминание о давнем позорном поступке или угроза ограничить его рацион манной кашей – ее-то он терпеть не мог больше всего на свете. Но так или иначе Кирилл стал привыкать к отцовскому порядку за столом, а главное – есть с аппетитом все, что мама с тетей Олей подавали. Видя такую перемену, мама не могла нарадоваться. Да и сам Кирилл со временем – особенно в студенческие годы – прекрасно понял, насколько прав был его требовательный отец.

К лету ожидаемое наконец произошло – отец по сокращению вышел в отставку. Ему была положена военная пенсия, но, разумеется, значительно уступавшая его былой зарплате. Надо было срочно думать о новой работе и вообще определяться с дальнейшей жизнью. Мама, как могла, поддерживала невольно растерявшегося отца:

– Не печалься, Аркадий! Ты же знаешь, что в армии тебе ничего не светило. Раз не дали учиться – значит, прощай, карьера! Выкрутимся! Ты вон какой талантливый! И потом, должность директора Дома культуры – совсем не так плохо. Пусть зарплата небольшая, зато – почет и уважение! Да и дело любимое. Не печалься!

Но папа печалился. И, может быть, больше всего от того, что вынужден был снять военную форму. В штатском он выглядел неплохо – намного лучше остальных отставников. Но все равно видеть отца в пиджаке, брюках и ботинках, вместо привычных кителя и галифе с сапогами, было как-то странно. Носить же форму без погон, как это делали другие, он не хотел.

По закону отцу полагался месячный отпуск для улаживания дел и поиска новой работы. Также, по закону, он мог выбрать для будущего местожительства любой город страны, при условии, что в этом городе он смог бы найти работу для себя и жилье для семьи. Бабушка и дедушка настойчиво звали к себе. В их рассуждениях был свой резон: при сносе собственного дома, который так или иначе скоро ожидался, им всем бы дали большую квартиру или, быть может, даже две поменьше, учитывая состав семьи. Но мама ни в какую не хотела возвращаться и жить с родителями.

Оставаться навсегда в том городке, где жили, тоже было несподручно: зарплата директора Дома культуры была небольшой, а своей квартиры как не было, так и не предвиделось. Что было делать, на что решаться? Никто толком не знал. А поскольку приступать к новой работе отец был должен также спустя месяц, он решил съездить в Киев. Навестить свою старенькую маму и сестру с детьми (будучи армейским офицером, он регулярно помогал им деньгами), а также осмотреться и понять, нельзя ли – чем черт не шутит? – перебраться в Киев.

Но главное во всем этом для Кирилла заключалось в том, что, выполняя свое обещание, отец готов был взять его с собой. В предвкушении поездки Кирилл совсем потерял голову – он скакал от счастья, беспрекословно выполнял все поручения взрослых, был как никогда послушен и даже соглашался сидеть с Костиком.

Что было по дороге в Киев и обратно, Кирилл запомнил плохо. На пути туда, не отлипая от вагонного окна, он все время фантазировал, что представляет из себя «мать городов русских», каков он – этот Киев, и что их с папой ждет в нем. А главное – неужто может так случиться, что они станут там жить? А на пути обратно Кирилл был грустен, во-первых, понимая, что мечтам их не суждено сбыться, а во-вторых, припоминая те события – вернее даже, не события, а переживания, – которые случились с ним в этом прекрасном городе.

Киев одновременно и очаровал, и ошеломил Кирилла. Огромный, очень красивый и зеленый, город поразил его своей природой и архитектурой: цветущими каштанами, свободно росшими вдоль широких проспектов; невиданными парками; могучим Днепром, а также Крещатиком, Владимирской горкой, Святой Софией, и особо – впервые виденными им фуникулером и шумными трамваями, по вечерам нежданно брызгающими искрами на стыках проводов, – все это привело Кирилла в полный восторг.

Совсем другое впечатление произвел на него Подол – один из киевских районов, населенный, преимущественно, бедными людьми; с полуразрушенными зданиями и дворами, совсем не походившими на блестящий центр. Именно в таком дворе и доме жили папины родные: старенькая мама Геня – вторая бабушка Кирилла, а также папина сестра Полина, давно оставшаяся без мужа, но с двумя детьми – Лилей и Семеном. Полина была старше папы на пять лет и работала бухгалтером в какой-то маленькой конторе. Лиля и Семен – погодки, учились уже в средних классах школы.

Гостей родные папы встретили с восторгом: бабушка сказала, что угостит Кирилла теми блюдами еврейской кухни, каких он никогда не ел; Полина, не сводя с папы влюбленных глаз, расспрашивала его о маме, Костике и будущей работе; а Лиля и Семен сразу же пообещали показать Кириллу город. Но сначала папа показал ему то место во дворе – точнее, на стене, – где раньше были выемки, в которые он в детстве укладывал гриф скрипки. Но, к сожалению, от выемок тех не осталось и следа – стену давно оштукатурили, и папа лишь посокрушался о былом.